Дом неистовых клятв

Её глаза блеснули точно лёд, который заковывает горы Монтелюс в разгар зимы.

— После того, как Дайя перестала за ней наблюдать.

Она отогнула ещё несколько складок ткани, что заставило меня снова перевести взгляд на её колени. Что, чёрт возьми, там было такое?

— В течение всех этих лет я множество раз просила Котёл ответить мне — станет ли Мириам помехой на пути Фэллон, но её судьба оставалась неизменной, и хотя беспокойство не покидало меня, я перестала мучить себя образами будущего, в котором вороны не возвращают себе Люс.

Мои лёгкие уже начали болеть из-за того, с какой силой я сдерживаю каждый вдох, прежде чем выпустить его наружу.

— Котёл не всегда оказывается прав!

— Если дело касается нашего пути, но он всегда оказывается прав насчёт пункта нашего назначения. Было бы ошибкой перестать прислушиваться к нему.

— Ты хочешь сказать, что это Котёл приказал тебе бросить моего ребёнка прямо в руки к Данте?

Кахол сжимает руки в кулаки так сильно, что костяшки его пальцев белеют.

— Нет, Кахол.

Наконец, ткань падает на пол, и нашему взору открывается кусок серого камня, который выглядит так, словно он откололся от моей скалы.

— Это сделала Мириам.

Глаза Кахола так сильно округляются, что его радужки почти исчезают на фоне покрасневших белков.

— Мириам была нужна Фэллон.

Смуглые пальцы Бронвен проходятся по неровным краям обшарпанного камня с таким благоговением, что мне начинает казаться, будто Котёл лишил её рассудка.

— А Фэллон была нужна она.

ГЛАВА 1

Я не птица — по крайней мере, пока — и всё-таки Данте запер меня в этой чертовой клетке.

Я вцепляюсь в золотые прутья моего нового места обитания — клетки в винном погребе, который превосходит по высоте мой двухэтажный дом в Тарелексо — и раз за разом выкрикиваю непристойности до боли в лёгких. Я на удивление быстро овладела всеми этими похабными выражениями. Подумать только, а ведь Сибилла и Фибус считали меня чопорной. У моих лучших друзей отвисла бы челюсть от того количества грязи, что я вылила на своих тюремщиков с тех пор, как очнулась от магического сна.

А Лор… он бы зарычал, услышав эти непристойные выражения.

Чтобы я только не отдала, чтобы услышать, как он ворчит.

Чтобы я только не отдала, чтобы услышать его дыхание.

Я прижимаю руку к груди и начинаю разминать её в области сердца. Боль между рёбер такая острая, что перекрывает тупую пульсацию в затылке, в том месте, где я ударилась головой о камень, а затем о череп Данте.

После того, как моё горе трансформируется в гнев, я хватаюсь за прутья своей тюремной камеры и продолжаю неистовствовать. Мои крики эхом отражаются от стеклянных донышек пыльных винных бутылок, которые расставлены вдоль обсидиановых стен погреба.

Я пытаюсь вспомнить, как долго я уже пребываю в заточении, но всё, что мне удается вспомнить — это как Данте тащит меня по тёмному туннелю в сторону очередной стены из обсидиана, где нас ожидает Юстус. А Ифы и солдат нигде не видно.

Я вспоминаю, как впилась зубами в руку Данте, и как, к моему удовлетворению, из его горла вырвался рык. Но, увы, это только заставило его ещё сильнее сжать мою шею.

Я также вспоминаю, как Юстус провёл большим пальцем по моим векам, и как в тёмном воздухе разнёсся запах меди. Мой желудок скрутило, когда я смогла разглядеть алое пятно крови на подушечке пальца генерала.

А ещё я помню, что перед тем как потерять сознание, я задалась вопросом о том, как вообще мог фейри, а тем более мужчина, использовать подобную магию. Ведь ею владеют только женщины-шаббианки.

— Эй, вы, фейри, — кричу я солдатам, которые стоят, точно каменные статуи, вдоль стен моей тюрьмы. — А ну говорите, куда ушёл избалованный лемминг и его верный крот? Роют новые туннели, чтобы спрятаться от воронов?

Четверо истуканов в форме продолжают делать вид, что они слились с каменными стенами.

Да, четверо. Даже несмотря на то, что я нахожусь под замком и подвешена в воздухе, требуется именно столько чистокровных фейри мужского пола, чтобы не дать мне сбежать. Это, наверное, должно мне польстить, но мне это не льстит. Я в ярости. Особенно учитывая то, что прошло уже много часов — или даже дней — но ни Юстус, ни Данте так и не соизволили нанести мне визит.

Я запрокидываю голову, чтобы рассмотреть крепкую цепь, на которой висит моя клетка. Интересно, она достаточно длинная для того, чтобы я могла раскачаться и пробить стену? Может ли металл пробить обсидиан?

По крайней мере, это может привлечь чьё-нибудь внимание. Либо от удара может вылететь дверь моей клетки.

Поскольку я теряю в этом случае только свою энергию, которой у меня в избытке, я сгибаю колени и переношу вес на ноги. Цепь скрипит, и клетка начинает раскачиваться. Я выпрямляю ноги, затем приседаю и повторяю всё то же самое, пока моя золотая клетка не начинает раскачиваться, как маятник в часах с кукушкой.

Тонкая лежанка и шерстяное одеяло — единственные вещи в моей клетке — скользят по полу, врезаются в мои щиколотки, а затем отступают, словно волна, и отскакивают от противоположной стены. Если я закрою глаза, я могу представить, что сижу на одной из тех деревянных качелей, что висят на огромных дубах в садах Скола Куори. Но я не закрываю глаза. Я широко их раскрыла и неотрывно смотрю на солдат подо мной. Все четверо смотрят сейчас наверх. Точнее уже трое.

Один из них, должно быть, пошёл предупредить начальство о моём неадекватном поведении.

К тому моменту, как клетка наконец-то касается камня, моя шея покрывается потом, а воротник рубашки прилипает к коже. От удара мои ноги начинают вибрировать, а я принимаюсь с ещё большим рвением приседать и выпрямляться на ногах.

— Немедленно прекрати это безумие, скацца! — рявкает солдат с янтарными глазами, ладони которого уже охвачены огнём.

— Валяй, — рычу я, — можешь расплавить мою клетку!

Когда стена погреба начинает приближаться ко мне чуть быстрее, чем я ожидала, а металлическое основание клетки разбивает целый ряд винных бутылок, я отворачиваю лицо и зажмуриваю глаза, чтобы избежать попадания осколков стекла. Но единственное, чем меня окатывает, это вином.

— Ластра, опусти клетку! — кричит тот же самый фейри зеленоглазому солдату.

Я широко раскрываю глаза, когда клетка врезается в очередной ряд без сомнения ценного напитка. Прутья клетки гнутся, и металл стонет. Петли норовят вот-вот сорваться. Я подозреваю, что ещё пара ударов, и мне наконец-то удастся открыть эту чёртову штуку.

Плеть изумрудного цвета вылетает из ладони солдата и обвивается вокруг прутьев. Но этот чистокровка, должно быть, не предугадал инерционной силы моей клетки, потому что он тут же оказывается подвешенным в воздухе. Если бы я сейчас не была в такой ярости, я бы широко улыбнулась.

Его испуганный крик разрезает воздух подземелья, но быстро прерывается, когда этот идиот врезается в стену, скинув с полок ещё больше старых бутылок. В течение пары мгновений его обмякшее, пропитанное вином тело качается на волшебной лиане, напоминая тех гнилозубых дикарей, которые пристали ко мне в лесах Тареспагии. Но затем действие его магии прекращается из-за потери сознания, и он падает на пол. Его плеть начинает мерцать, а затем исчезает.

Солдат с янтарными глазами бросается к нему, а воздушный фейри ударяет в мою клетку потоком воздуха. Но вместо того, чтобы остановить её дикое раскачивание, поток магии раскручивает её. Мой желудок подпрыгивает к горлу из-за этого безумного вращения, а затем резко опускается вниз, когда потолок начинает стонать

Крепко сжав прутья руками, я резко смотрю наверх. Несмотря на то, что волосы развеваются у меня перед лицом и ударяют по округлившимся глазам, мне удаётся разглядеть трещины, которые покрыли потолок.

Моя клетка вот-вот упадёт.

И поскольку моя магия заблокирована, а уши закруглённые, упав с такой высоты, я могу умереть. Лор сказал бы на это «focá».