Дом неистовых клятв

— Если я убью вас, разве это не убьёт меня?

— Убьёт.

Она улыбается, и её улыбка выглядит такой меланхоличной, что моё сердце останавливается. Может быть, я неправильно поняла её требование?

Неужели она меня сейчас убьёт?

Она проводит большим пальцем по моим губам, окрашивая их в алый цвет.

— В тот день в Священном Храме, когда я хотела, чтобы моя дочь покончила со мной, она взглянула на меня и произнесла заклинание, которое связало наши жизни вместе. Три наши жизни. Поэтому, если ты убьёшь меня, ты также убьешь её.

ГЛАВА 11

Мои внутренности начинает скручивать, пока они не сплетаются в узел, похожий на узор рубинового цвета у меня на груди. Да, Мириам сказала, что моя мать жива, но теперь у меня есть этому доказательство.

Я пребываю в таком шоке и испытываю такое облегчение, что вздыхаю. Или пытаюсь это сделать. Мои губы не разжимаются. О, боги, неужели она их заколдовала? Эта чёртова ведьма парализовала меня! Готова поспорить, она сейчас рассмеётся; и я это заслужила, так как самолично вошла в её кровавую паутину.

Но Мириам не смеется, она вздыхает.

— Прости меня, дорогая, но я не закончила свой рассказ, как и не закончила высвобождать твою магию.

Мои веки слегка приподнимаются. Я ещё не потеряла контроль над всем своим телом.

— Моя бабушка любила говорить: когда смертные строят планы, Котёл смеётся. И я наконец-то поняла значение этого выражения в ту ночь в Храме, кода твоя мать нас связала. Когда она поняла свою ошибку, поняла, что я ей не враг, было уже поздно менять заклинание, потому что она уже перенесла тебя во чрево своей подруги, и твоя кровь оказалась связанной с той фейри. Моя падчерица знает правду. Мой новый муж объяснил ей, что смог, когда они встретились для того, чтобы обсудить твою поимку.

То есть Мириам хочет сказать, что Юстус в курсе… всего? Я кошусь на мужчину, который следит за тем, как палец Мириам скользит по моей коже, точно корабль по волнам, после чего я снова перевожу взгляд на неё.

— Все, кто находился тогда в храме, были уверены в том, что твоя мать потеряла ребёнка, так как её живот стал плоским, а сама она потеряла много крови. Никто, кроме меня, не заметил, что она перенесла тебя в другое чрево.

Она закрывает глаза и слеза — самая настоящая слеза — скатывается по её бледной щеке.

— Нас заперли в разных камерах. Твоя мать сошла с ума в том подземелье. Её крики эхом отражались от каменных стен днём и ночью. Это было мучительно больно. Я умоляла «Ю» позволить мне усыпить её, но он всё ещё мне не доверял и отказался поместить нас в одну камеру. Я слышала от других стражников, что он вешал ей на уши лечебные кристаллы и менял их, когда они отдавали всю магию. Это было небольшое доброе дело с его стороны, и я это не забыла. Как и то шерстяное одеяло. Подобно большинству фейри «Ю» был обманут и дезинформирован, но в глубине души он был хорошим человеком.

Я фыркаю, и это звучит так, словно я давлюсь воздухом.

— Он остался верен фейской короне, потому что боялся, что его заменят кем-то, кто будет издеваться над нечистокровными жителями Люса и убивать их на суше вместо того, чтобы бросать в Марелюс.

Утонуть — не лучше, Мириам.

Она улыбается.

— Твой дед…

Он мне не дед.

— …заставлял людей бросаться за борт, чтобы подарить им шанс на лучшую жизнь на Шаббе.

Мои каштановые брови приподнимаются и даже изгибаются, что не удаётся сделать моим бесполезным губам.

— Я рассказала ему о том, что змеи уносят всех жертв к нашим берегам.

Я не могу сопоставить мужчину, которого она описывает, с тем ужасным генералом, которого я знала с детства. Неужели мы говорим об одном и том же человеке?

— Именно благодаря этому человеку твоя мать выжила. В день, когда ты родилась, «З» почувствовала это и начала царапать свои кандалы до тех пор, пока не сорвала ногти, а затем она начала дико кричать, пока её крики не достигли Йольского пира «М» и ушей «Ю». Она очень сильно себя изнурила, и он перенёс её обмякшее тело в мою камеру.

Словно пытаясь вспомнить её очертания, она проводит пальцем по моей острой челюсти. И хотя её палец покрыт кровью, мне… не противно.

— В ту ночь я сделала единственное, что пришло мне в голову, чтобы избавить свою дочь от страданий.

Ещё одна слеза стекает по её щеке. Она падает с её подбородка на позолоченные колени.

— Чтобы освободить её.

Что же ты сделала? Вопрос взлетает вверх по моему передавленному горлу, но превращается в пепел, не успев даже врезаться в мои плотно сжатые губы. Когда вопрос спускается обратно, я давлюсь словами, а затем давлюсь своим обжигающим дыханием. Моя грудь горит огнём, который проникает с моей кожи прямо в вены, а затем в лёгкие, насыщая их чем-то вроде горящего масла.

— Дыши, моя дорогая. Жжение пройдёт. Дыши. Им нельзя узнать о том, что это сработало. — Дыши, моя дорогая, — повторяет она неземным голосом, похожим на дымку, которая поднимается с Марелюса зимой.

Слёзы собираются в уголках моих глаз. Я пытаюсь запрокинуть голову, но мою шею парализовало. Я похожа на стальное лезвие на наковальне. Огонь охватывает мой позвоночник и начинает расплавлять каждый позвонок, словно пытается превратить их в молот боли, который должен вот-вот обрушиться на меня. Я сжимаю зубы, чтобы сдержать крик, который угрожает вырваться из меня.

— Спокойно.

Мириам подносит пальцы к моим губам и смачивает их ещё большим количеством крови, как вдруг её сила ударяет в меня. Или это моя сила?

Кому бы она ни принадлежала, она жестокая и беспощадная, и она поражает мой позвоночник от самого копчика до черепной коробки. Крик поднимается по моему горлу и бесшумно врезается в мои сжатые зубы.

— Я её чувствую. Почти готово.

Её кровавые пальцы танцуют по моим щекам, размазывая по ним следы моей агонии.

— Почти готово.

Я пытаюсь сжать руки в кулаки, но она, должно быть, заколдовала не только мои губы, потому что фаланги моих пальцев не сгибаются. Когда костёр, разгорающийся под моей кожей, охватывает моё сердце, из моих глаз снова брызжут слёзы.

Мне хочется броситься в воды Глэйса.

Мне хочется проткнуть кожу кинжалом, чтобы избавить себя от этого обжигающего давления.

Мне хочется содрать с себя плоть, пока заклинание Мириам не превратило мои внутренности в пепел.

Мне хочется…

Боль проходит.

Огонь гаснет.

Жжение сменяется лёгким покалыванием, которое электризует мою кровь. Я бросаю взгляд на свою обнажённую грудь, украшенную узорами, напоминающими дикорастущие растения, и ожидаю, что она начнёт светиться, но моя кожа под разводами крови Мириам — такого же пшеничного цвета, как и всегда.

Это так странно, что я чувствую себя изменившейся, но при этом выгляжу такой обычной.

— А теперь я сниму с тебя паралич, — её речь замедляется. — Не забудь, что ты должна вести себя так… словно моё заклинание… не сработало.

Неудивительно, что Мириам так измотана. Большая часть её крови оказалась вне её тела.

— И, Фэллон, дорогая… не забудь, что ты должна меня ненавидеть.

Вести себя так, словно я не обладаю магией, должно быть легче легкого. Ведь я совсем не умею рисовать магические знаки. А вот вести себя так, что я ненавижу женщину, которую использовал жестокий мужчина, и не поняли все остальные… это будет непросто.

Дьявол на моём плече на цыпочках подходит к моему уху и шепчет: «Что если она накормила тебя неправдой? Такой легковерной девушке, как ты, не впервой попадаться на ложь».

Я мысленно смахиваю дьявола с плеча и прижимаю его сапогом для пущей убедительности, но его слова задерживаются в моей голове… и начинают разъедать меня. Я не собираюсь сразу же вписывать Мириам в своё семейное древо, но разве моя сестра по несчастью не заслуживает презумпции невиновности? С её стороны было бы нелогично превращать меня в оружие, если она хотела видеть меня слабой.