Страница 14 из 245
Тем временем на арену вышли новые бритоголовые бойцы, поигрывающие литыми мышцами под лоснящейся от пота кожей. Эти казались едва ли не более грозными, чем предыдущие. И немудрено, если им приходилось бороться голыми руками… Но это значит, что они будут умертвлять друг друга, ломая противникам шеи?
Я вцепилась в спасительный стакан и попыталась отвлечь себя какими угодно мыслями, лишь бы не слышать леденящих кровь звуков, доносящихся с арены.
Этот бой длился мучительно долго, гораздо дольше, чем тот, первый. Я удивлялась тому, как зрители еще не сорвали себе глотки, выкрикивая имена рабов, подстегивая тех к уничтожению соперников. Я задыхалась, несмотря на действительно отличную вентиляцию в древнем сооружении. В моих висках вместе с кровью пульсировала мысль: уйти отсюда, уйти поскорее. Иначе я потеряю рассудок еще до окончания схватки.
Но в конце концов бойня на арене закончилась. Я позволила себе взглянуть на оставшегося в живых раба, наверняка убившего не одного из своих павших собратьев. Он был огромен и мускулист, как и другие, и так же бритоголов, однако кожа его показалась мне гораздо светлей, чем полагалось бы халиссийцу. Сейчас он едва держался на ногах, но, вместо того чтобы издать победный клич, обводил толпу зевак ненавидящим взглядом. Казалось, еще немного, и горящие глаза сожгут всех напрочь, словно диким огнем.
Серые глаза.
Или мне померещилось? Разве могло такое быть? Почти все южане имели иссиня-черные волосы и темные, как спелые маслины, глаза.
Боец, пошатываясь и переступая через трупы, ушел с побоища, и разглядеть его глаза получше мне не удалось. Удивительно, но этого победителя толпа провожала не радостным улюлюканьем, а общим недовольным гулом, словно зрители мстили ему за гневный, яростный взгляд.
Распорядитель объявил небольшой перерыв, и я попросила Диего проводить меня в уборную. Для высших слоев знати, к сливкам которых относилась и семья Адальяро, была отведена отдельная уборная, которая могла бы потягаться роскошью с королевским тронным залом. Там я попыталась освежить лицо и шею прохладной водой, приводя себя в чувство.
Осталось потерпеть всего одно сражение — судя по всему, оно будет довольно коротким, если против безоружного бойца выйдет вооруженный копьем и щитом воин, — и я смогу наконец уехать отсюда.
Навсегда.
Когда мы вернулись в ложу, уже объявляли бой. Я ошиблась: одному бойцу досталось копье, а другому — щит. Тем не менее, я не стала смотреть, как эти двое мутузят друг дружку, намереваясь убить. Лишь когда прозвучал гонг, а толпа зрителей недовольно загудела, я рискнула поднять глаза на арену.
Как ни странно, ошиблась я и в другом: вопреки моим предположениям, победил безоружный. Тот, которому не были рады на трибунах. Я силилась разобрать разносящуюся эхом по Арене речь распорядителя: кажется, он спрашивал у толпы, стоит ли подарить победителю свободу. А может, смерть?
Смерть? Мне не почудилось? В удивлении я повернулась к жениху. В этот раз он смотрел не на меня, а на арену, разгоряченное зрелищем лицо пылало от азарта, странным образом делая его еще более красивым. Удивительно, но чем красивее Диего казался внешне, тем меньше он нравился мне.
— Почему его хотят убить? Ведь он победил?
— Он не нравится людям, — объяснил Диего. — Убивает хладнокровно, не зрелищно. А еще от него прямо сквозит высокомерием. Посмотри-ка: он презирает нас.
Я невольно проследила взглядом за рукой Диего и сразу поняла, о чем он говорит. Этот боец, казалось, не радовался победе. Не торжествовал, не гордился ею. А ненависть в глазах — я не ошиблась, серых! — буквально испепеляла сидящих на трибунах господ.
Он был ранен, и не единожды. Кровь сочилась из многочисленных порезов и уколов копья, которым успел достать его убитый воин. Над коленом зияла особенно глубокая рана, из-за обильного кровотечения казалось, что голень разрублена надвое.
Разгневанный гул толпы обрек несчастного победителя на смерть — в этом не было сомнений. Распорядителю осталось лишь объявить о публичной казни, и отовсюду послышались одобрительные крики и свист. Несмотря на то, что все мое естество отказывалось принимать происходящее, я не могла отвести взгляд от человека, осужденного на смерть. Он принял свою участь даже не с достоинством — с безразличием. Не бросился на колени, умоляя о пощаде, не принялся гневно проклинать своих мучителей, а удостоил их лишь молчаливым презрением.
Над ареной подняли огромный деревянный диск, утыканный вбитыми в поверхность шипами. Закованные в латы стражи остриями копий заставили несчастного встать на нижние ступени перед колесом, а затем привязали к запястьям и лодыжкам веревки.
— Что они собираются делать? — помертвевшими от ужаса губами спросила я.
— Разорвать его на части, — пояснил Диего.
Надеясь, что ослышалась, я повернулась к нему, онемев от потрясения. Но еще больше потрясло меня лицо Диего, пылающее азартом, предвкушением кровавой расправы, разворачивающейся на его глазах. Ему нравилось то, что происходит на арене.
Меня затошнило. Впору было вновь опустить глаза, но мой взгляд, словно прикованный, упрямо метнулся к месту казни. Концы веревок привязали к четырем колесам, расположенным по бокам от деревянного диска с распятым воином. Четыре раба, не менее мускулистых, чем обреченный, принялись старательно крутить колеса, натягивая веревки. Я видела, как напряглись мышцы несчастного бойца, когда он противодействовал натяжению: несмотря на бесполезность усилий, он до последнего не сдавался без боя.
И молчал.
— Прекратите немедленно! — мой визгливый вопль разнесся по всей Арене неожиданно для меня самой.
Я буквально кожей ощутила устремленные на меня недоуменные взгляды, но остановиться уже не могла. Увернувшись от запоздалого движения Диего и подобрав юбки неприлично высоко, я проворно перелезла через ограждение ложи и бросилась к ближайшему рабу, крутившему колесо. Каблуки увязали в песке, пришлось разуться на бегу. Подскочив к рабу, я принялась изо всех сил колотить туфлей по влажной от пота мускулистой спине.
— Прекратите немедленно!
— Госпожа, что вы делаете? — растерянно обратился ко мне распорядитель, подбежав ближе.
— Остановите казнь. Это неслыханно!
— Я не могу остановить казнь: это зрелище, за которое уважаемые господа заплатили деньги! — зашипел распорядитель.
Я беспомощно обернулась на нашу ложу: побледневший Диего сидел на месте и бесстрастно наблюдал за происходящим. Видимо, от него помощи не дождешься. Распорядитель попытался схватить меня за руку, но я увернулась, нагнулась, набрала полную горсть песка и швырнула в лицо рабу, который продолжал крутить колесо.
Это сработало: тот охнул, отпустил рукоятки, метнул руки к лицу и часто заморгал. Все так же ускользая от распорядителя, пытавшегося меня поймать, я швырнула песок в лицо другому рабу. Толпа восторженно засвистела, кое-где раздались аплодисменты: неожиданное развлечение в виде истеричной девицы на арене пришлось зрителям по душе.
— Госпожа, остановитесь! — умолял распорядитель, хватая меня за юбку.
— Не остановлюсь! Прекратите казнь! — на самой высокой ноте завизжала я, рванув юбку обратно и оставив в его руке добрую часть кружев.
— Да кто вы такая, в конце концов?
— Это донна Несбитт, моя невеста, — наконец оторвался от дивана мой жених.
С другой стороны трибун поднялся еще один мужчина, одетый в безупречно белую рубашку и черно-красный военный мундир. Он сделал небрежный знак распорядителю, и два оставшихся зрячими раба прекратили крутить колеса. Мужчина неторопливо подошел ближе, не отрывая от меня заинтересованного взгляда. Я невольно отступила назад и спиной ощутила движение. Оглянувшись, увидела, что Диего стоит прямо за мной.
— Донна Несбитт, какая приятная встреча, — слегка поклонился статный, хотя и не очень молодой незнакомец, и предложил мне руку. — Я дон Вильхельмо, ваш покорный слуга.
Я неуверенно вложила ладонь в его руку, но тут же спохватилась и сдернула испачканную песком перчатку. Дон Вильхельмо невесомо коснулся моей кисти губами.