Греши и страдай

Указав на него, я прищурился.

— Он дал тебе обещание. Вы, я и Мо знали с первого дня, что таков план.

Хоппер двинулся вперед, его ирокез осветил луч ламп вокруг моей кровати.

— От того, что это план, легче не стало.

Забавно, но для меня стало. Понимая, что такова моя судьба, я получил структуру и ориентиры, в которых нуждался.

Я усмехнулся.

— У тебя все будет хорошо. Ты более чем способный. — Закрыв глаза, я представил себе свое предстоящее будущее. Я и боялся, и ждал этого с нетерпением, но теперь все, что я чувствовал, была свобода. Полная свобода — новый старт. — У меня тоже все будет хорошо. Так лучшее ... для всех нас.

— Давай, Киллиан.

Я поднял глаза, щурясь от яркого полуденного солнца Флориды, на раскинувшееся передо мной шоссе.

Бетон мерцал от жары, скользкий от следов шин и бензина. Здесь была наша церковь. Дороги были нашими проповедями. Ветер — нашей вечерней службой. Не было лучшего места упокоения для одного из наших братьев.

Кивнув Грассхопперу и рядам «Чистой порочности» позади меня, я взял урну и спрятал останки Мо у себя на груди.

Последние три недели были марафоном исцеления, прощаний и посещения похорон.

Жук был первым. Его проводы были душераздирающими, поскольку мы все отдали дань уважения и похоронили верного члена клуба. Он предпочел быть похороненным за пределами штата вместе со своей сестрой-близнецом, которая умерла, когда была маленькой. Вместе мы поехали в сопровождении свиты, чтобы попрощаться с самым молодым и многообещающим проспектом. У него не осталось семьи, которая могла бы компенсировать или восхвалять его, поэтому мы пожертвовали его доход от «Порочности» в местный исследовательский фонд, занимающийся детской смертностью.

Последними и самыми тяжелыми были проводы Мо.

Единственным оставшимся в живых родственником был его отец, который десятилетиями не общался со своим сыном. Он отказался прийти на похороны.

Прах Тристана «Мо» Моргана, человека, который помог мне освоиться, когда я только появился в Клубе, который хранил свои секреты при себе и никогда по-настоящему не терял облика ублюдка, был развеян с ревом наших двигателей и клубами дыма, отправившими его душу в небеса.

Было больно думать, что его больше нет. Я не осознавал, что он значил для меня, до того момента, как он умер на руках у Грассхоппера. Я хотел бы сделать для него больше. Более торжественные проводы. Более исцеляющее душу прощание.

Но это было то, чего он хотел.

Никакой суеты. Никаких слез.

Он был не только скрытным придурком, но и организованным. Нашему штатному юристу было подано завещание вместе с инструкциями по его кремации, и его бизнес был разделен между членами, которым он его завещал.

Он не хотел, чтобы его съели гребаные черви в темной яме под землей.

Он хотел вечно метаться по дорогам.

После того, как я посвятил свою жизнь Клубу, самое меньшее, что я мог сделать, — это выполнить его последнюю просьбу. Мои собственные потребности не имели значения.

Я всегда прикрою твою спину, чувак.

Увидимся на том свете.

Урна была тяжелой в моей руке. С гипсом на левой руке я не мог открыть крышку. Взглянув на Клео, которая стояла рядом со мной и выглядела чертовски великолепно в джинсах и куртке, я вопросительно приподняла бровь.

Последние несколько недель сблизили нас. Мы никогда не расставались. Никогда не ссорились. Боль в моей голове прошла — сменилась непрекращающимся зудом от швов по мере того, как я выздоравливал после операции.

Каждый день я выполнял поставленные врачами задачи, чтобы обеспечить непрерывность моего выздоровления. И с каждым днем мне становилось лучше.

Врачи сказали, что произошедшее со мной, это чудо. Мой IQ рос, интеллект быстро возвращался. Я не верил в чудеса, но верил в Клео. Все благодаря ей.

Я снова нашел ее. И не собирался умирать.

Бесконечное принуждение, с которым я жил всю свою жизнь, наконец-то утихло. Мне все еще нужно было больше. Мне все еще нужно было исправлять, улучшать и творить, но пока … Я был доволен. Счастлив.

Маленькими пальчиками Клео обхватила крышку, отвинтила ее и отступила на шаг. С благодарной улыбкой я поднял урну и посмотрел на своих братьев.

— Мо был одним из нас. Он всегда останется одним из нас. Его мотоцикл теперь ветер. Дорога теперь его дом. Бог — скорость.

Участники пробормотали свои последние прощания. Остальные хвалебные речи уже были произнесены в местном баре, где Мо хотел, чтобы его братья в последний раз выпили в его честь — он даже оплатил счет, сумасшедший ублюдок.

— Счастливого пути, брат. — Я повернулся с ветреной стороны и высыпал содержимое земных останков Мо. Облако серой пыли поднялось в воздух, невесомое и полупрозрачное, быстро распространяясь по ветру.

Никто не произнес ни слова, когда Мо растворился в воздухе.

Он станет легендой. Он навсегда останется членом «Чистой порочности».

Клео подошла ближе, обняв меня за талию.

— Конец эпохи.

Я улыбнулся; ее слова не могли быть более точными.

— Конец войны.

С легким ветерком в волосах и, держа в объятьях свою женщину, я, наконец, смог отпустить все и просто быть.

Глава тридцать пятая

Клео

Я всегда надеялась, что жизнь воздаст мне за причиненную боль.

Каждый день, ничего не помня, я молила жизнь быть добрее.

Каждый месяц, ничего не помня, я молила о спасении.

И каждый год, не получая прозрения, я молила о том, чтобы быть достойной.

Моя надежда наконец оправдалась. Я снова была цельной. Я снова нашла его. И жизнь теперь была полной.

— Клео, на прошлой неделе

Две вещи произошли через две недели после похорон Мо.

Обе доказали, что жизнь движется стремительно, и все, что я могла, — это держаться, быть рядом с Артуром и никогда не отпускать.

Первой оказалась газетная статья.

Обычно я не читала газет, но пока ждала в холле больницы, пока Артуру снимут гипс, прочитала ее от скуки.

Зевая, я перелистывала черно-белые страницы. Но одна фотография привлекла мое внимание.

На ней были мы.

Мы с Артуром на коктейльной вечеринке в доме Самсона.

Под фото, сделанным без моего ведома, была короткая, но пронзительная статья.

«Президент местного мотоклуба Артур Киллиан недавно продвинулся по служебной лестнице от маргинала общества до бизнесмена, разоблачающего коррупцию. Это не первый раз, когда мы видим его в средствах массовой информации, но это первый раз, когда он был замечен с женщиной. Снимок сделан в доме сенатора Самсона, сообщается, что и Киллиан, и Самсон стоят за недавними радиопередачами с утечками информации о последнем инциденте со шпионажем со стороны нашего правительства. Они оба утверждают, что мир погружается в анархию, а ответственные мужчины и женщины не в состоянии управлять такой сильно изменившейся экономикой. Они заявляют, что создаваемые законы не в нашу пользу, и это зависит от нас, людей, которые выбрали эту правящую власть, принимать меры и бороться за правду и справедливость».

— Ах, ты увидела.

Мой взгляд метнулся вверх, задержавшись на Артуре. На нем были черная футболка и джинсы. Разрисованный символикой «Чистой порочности» гипс исчез, и выбритая полоска на его голове больше не белела на фоне лохматых темных волос — они отрастали короткой щетиной, скрывая травму, которая могла его убить.

— Ты об этом знал?

Артур улыбнулся, усевшись рядом со мной на другой стул.

— Не то чтобы я скрывал это от тебя, Лютик. Кампания продолжается уже несколько недель, — усмехнулся он. — Что поделать, если ты не смотришь телевизор или не читаешь газеты.

Мое сердце учащенно забилось. После того, как я узнала о его долгосрочных целях в отношении Самсона, мы не обсуждали их в деталях. В конце концов, он ушел на ту бойню, вернулся израненным, и наша жизнь повернулась к исцелению и поддержке нашего Клуба, а не к обсуждению мировых революций.