Статьи и рассказы

– Но вы же инвалид. Какую услугу вы окажете евреям Палестины?

Я объяснил, что хорошо знаком с английскими танками МК-2 и МК -3, "Матильдой" и "Валентайн". Так что польза от меня, безусловно, будет. Ведь уважаемому товарищу заведующему известно, каким я был танкистом и в какой бригаде командовал ротой. Кандидатура Моти, бывшего капитана, командира стрелкового батальона, кажется, не вызывала никакого противодействия.

– Ну, хорошо, сказал заведующий, – партия ценит ваш интернациональный порыв. При необходимости мы к вам обратимся.

Прошло совсем немного времени, и мы с Мотей мечтали только о том, чтобы о нашем интернациональном порыве забыли как можно быстрее и как можно прочнее. Мы узнали об убийстве Михоэлса. Закрыли Черновицкий еврейский театр. Вскоре началась компания борьбы с космополитами и космополитизмом, антисемитская подоплека которой была понятна даже таким ортодоксальным зашоренным коммунистам, как Мотя и я. На партийных собраниях, сидя рядом, мы в страхе ожидали, когда карающий меч родного государства обрушится на наши глупые головы. Только евреи, жившие в самой демократической стране в ту пору прекрасную, в какой-то мере могут представить себе меру нашего страха.

Шли годы. Необходимость обратиться к нам с предложением выполнить интернациональный порыв не возникала. Мы решили, что о нашей глупости забыли. И, слава Богу. В Московском институте тропической медицины Мотя с блеском защитил кандидатскую диссертацию. Ученый совет не сомневался в том, что диссертация достойна степени доктора медицинских наук. Но у нее был существенный дефект – автор еврей. Я обрадовался, увидев Таню и Мотю Тверских на защите моей докторской диссертации в хирургическом ученом совете Второго Московского медицинского института. Вскоре Тверские уехали в Израиль. Нашу семью в Совдепии все еще удерживали путы, хотя все помыслы сына и мои были связаны с Израилем. В течение почти трех лет мы получали подробные информативные письма, написанные мотиным четким, не врачебным бисером.

Яркий апрель 1977 года. Троллейбус остановился возле гостиницы "Киев", чуть больше ста метров до нашего дома. Я вышел и наткнулся на своего личного "ангела" из КГБ… Этакий плакатный майор из взрослеющих комсомольских лидеров, адъютант или помощник, – не знаю, как это у них, – очень крупного чина, моего пациента. Он был приставлен ко мне, следить за тем, чтобы я не нарушал государственной безопасности. Кстати, этот самый очень крупный чин сказал мне однажды:

– Ион Лазаревич, прекратите вашу фронду. Сегодня утром Щербицкий спросил меня, до каких пор вы будете на свободе. И я должен был убеждать его в том, что вы хороший советский человек. Это же анекдот. КГБ защищает вас от партии – (Для непосвященных: Щербицкий был первым секретарем Центрального Комитета коммунистической партии Украины).

Так вот, этот блистательный майор всегда старался возникнуть на моем пути внезапно, чтобы огорошить меня. А я всегда старался оставаться внешне абсолютно спокойным, чтобы не доставлять ему удовольствия. И сейчас он возник подобным образом.

– Здравствуйте, Ион Лазаревич.

– Здравствуйте.

– Что-то у вас сегодня мрачное настроение. Чем-то озабочены?

– Бывает.

– Решили ехать?

– Решил.

Забавная вещь. Вопрос "решили ехать?" не требовал уточнения, хотя мог относиться к чему угодно, начиная с поездки в троллейбусе.

– Ну что ж, вполне закономерно. Скоро тридцать лет с того дня, когда вы впервые решили это.

– Неужели не забыли?

– Ну что вы, Ион Лазаревич, мы ничего не забываем.

Спустя несколько месяцев Татьяна и Мордехай Тверские встречали нас в аэропорту имени Бен-Гуриона. Первая фраза, произнесенная мною после взаимных объятий:

– Мотя, ты знаешь, они не забыли о нашем желании воевать в Палестине?

– Я знаю.

– Откуда?

– Мне сказали об этом в Иерусалиме, в нашей службе госбезопасности.

Как-то, выпивая с Мотей, мы вспомнили дождливый конец осени 1947 года.

– Мотя, – сказал я, – но ведь в ту пору мы с тобой не были сионистами?

– А кем?

– Ну, как сказать? Действительно, был этакий порыв, юношеская жажда справедливости, романтика. Может быть, тот тип правильно назвал наш поступок интернациональным порывом?

– Интернациональным? Почему же мы не попросили послать нас воевать в Грецию или в Китай? Там в ту пору тоже шла война прогрессивных, так сказать, сил с реакцией.

Мотя загнал меня в тупик. Я ничего не сумел ему ответить. Я и сейчас не могу вразумительно объяснить, что толкнуло меня на такой поступок. Если не прибегнуть к чему-нибудь трансцендентальному.