Страница 25 из 28
Кира похолодела. А что, если и про Лильку детектив доложил Глаше? Ох, как некрасиво получится.
– И давно Глаша наняла детектива? – торопливо спросила она.
– Он следил за отцом целую неделю.
– Да. Это я поняла. Но как давно?
– Представляешь себе, – захлебывалась от возбуждения Раечка, – наша тихая Глаша решилась на такое!
– Представляю. Но когда?
– Что – когда?
– Когда это случилось? Когда Глаша наняла детектива?
– В прошлом месяце!
Как хорошо! У Киры мигом отлегло от сердца. В прошлом месяце! Тогда Лилька даже еще не была знакома с Юрой, то есть с Семеном Семеновичем. У нее был этот ее малахольный Владик. Ну, и прекрасно. Пусть Глаша и дальше остается в неведении о том, что Лилька пыталась, пусть и не сознательно, но все равно пыталась отбить у нее мужа.
Убедившись, что Лильке не грозит опасность разоблачения, Кира спросила уже значительно спокойней:
– Что удалось узнать детективам?
– Точно не скажу. Снимки и отчет они предоставили самой Глаше. И в любом случае мне бы они ничего не сказали. Но мне удалось подружиться с одной девчонкой у них в офисе. И та под большим секретом рассказала мне, что Глашка ужасно ревела, когда детектив докладывал ей о результате слежки за моим папочкой. Да я и сама знаю, что детективу было что порассказать Глашке. Правда, ужасно?
Ужасно! Просто ужасно. Кира от души сочувствовала Глафире, которой пришлось в одиночку узнать такую страшную правду о своем муже. Она так любила своего Сеню. Доверяла ему. Боготворила. И вдруг оказалось, что он все это время бессовестно ее обманывал. Тут уж действительно впору и возненавидеть мужика.
Стоп! Кира даже похолодела. Что же это получается? Глаша знала о похождениях своего муженька, но не только не устроила ему скандала или истерики, но всячески подчеркивала свое хорошее к нему отношение. И зачем? Зачем она лицемерила? Зачем при всех изображала, что у них с Семеном Семеновичем все хорошо и прекрасно? Уж не затем ли, чтобы, когда он исчезнет или окажется убит, на нее не пало подозрение?
– Кошмар, – пробормотала Кира, у которой в голове вертелись сотни различных мыслей. И версий.
Узнав об изменах своего мужа, Глаша легко могла его возненавидеть. Как говорится, от любви до ненависти – один шаг. Может быть, конечно, потом бы у них все и сгладилось. Или дело дошло бы до развода. Но вся суть заключалась в том, что Семен Семенович просто пропал, оставив после себя окровавленную машину и следы крови в квартире.
– Но при чем тут пропавшая коллекция золота инков? Глаша не имела к ней никакого отношения.
Однако золото инков сейчас отступило на второй план. Кто бы его ни прихватил, Глашин поступок это не объясняло. А Кира признавала, что поведение жены Семена Семеновича выглядит в высшей степени подозрительно.
– Ну что? – донесся до нее голос Раечки из телефонной трубки. – Ты теперь все поняла?
– Да.
– Это Глашка заказала отца!
– Нельзя делать столь поспешные выводы.
– Это она! Она! Больше просто некому! Да и незачем!
– А Глаше зачем?
– Узнала про измены отца и решила наказать его. А заодно и денежки его присвоить.
– А с чего ты вообще пошла к детективу? – спросила Кира, чтобы выиграть время и немного поразмыслить над словами Раечки. – С чего тебя такая идея посетила?
– Пошла, потому что вчера вечером увидела у Глашки в записной книжке пометку: «Владимир. Детектив». И еще какую-то закорючку, то ли 30, то ли тройка и буква О. И еще дату и время. Она же у нас беспамятная, Глашка-то! Все ей приходится записывать, чтобы не забыть. Ну, я как эту запись увидела, меня словно стукнуло что-то по голове. Детектив! Мачеха за кем-то следила. А за кем? Ясное дело, за отцом.
– А чего ты к мачехе в записную книжку полезла?
– Она меня сама попросила телефон следователя, который папу ищет, ей продиктовать.
– Горшкова?
– Его самого!
– И что?
– Я продиктовала. Глашка ему начала звонить, а я от нечего делать стала книжку дальше листать.
– И…
– И сегодня прямо с утра двинула по всем детективным агентствам, которые удалось узнать и в названии которых было «три» и ноль. И даже в третье отделение милиции смоталась. Хотя это и далеко было и совсем не нужно.
При этих словах Кире стало даже досадно на саму себя. Вот глупо получилось! Раечка сейчас отчитывалась перед ней о всех своих передвижениях за день. Эх, знать бы, что так получится, не пришлось бы Кире целый день мотаться за девушкой по жаре, да еще в совершенно идиотском наряде, распугивая приличный народ.
Тем временем Раечка ярилась:
– Это Глашка папу куда-то подевала! Убила небось! И теперь сидит радуется. Ручки свои потирает, наследства ждет. Но я этого не допущу! Нельзя, чтобы преступница осталась безнаказанной!
– И что ты предпримешь?
– Что? Да хотя бы позвоню этому Горшкову!
– Ой! – встревожилась Кира. – Он же тогда арестует Глафиру.
– Вот именно! – В голосе Раечки слышалось настоящее упоение. – Арестует. Вот именно! И очень правильно сделает. Она преступница!
Кира так вовсе не считала. Но Раечка ее мнением и не интересовалась. Для себя она уже все решила. И, даже не прощаясь с Кирой, повесила трубку явно для того, чтобы звонить Горшкову.
Дальше было нетрудно предугадать ход событий. Услышав от Раечки потрясающую новость, Горшков немедленно отправился к Глаше. Якобы для задушевной беседы с ней. И действительно, не прошло и получаса, как Глафира под конвоем самого Горшкова и еще двух оперативников была отправлена в отделение для допроса.
Наблюдать это зрелище во двор высыпала целая куча жильцов. Замаскированная Леся была, разумеется, тут. Предупрежденная Кирой, она вовсю следила за Раечкой и ее поведением. Девушка держалась спокойно. Без особого злорадства, но с чувством выполненного долга.
Кроме обычных досужих бабок-пенсионерок, во двор вышла и несчастная тетка Констанция, незадачливая сиделка пропавшего Ивана Сергеевича. Она проводила взглядом машину, в которой увозили Глафиру. А потом неожиданно подошла к Раечке. Тут на ее губах появилась слабая улыбка. И она сказала:
– Здравствуй, деточка. Ко мне пришла? Насчет Павлика хочешь узнать?
Раечка немного поколебалась и кивнула:
– Да. Как он?
– Плохо, деточка! В больнице лежит.
– Да что вы!
– Поранили его, бедного моего мальчика!
– Мне так жаль! А… опасно?
– Врачи говорят, опасности для жизни нет. На этот раз повезло. А как оно в другой раз будет, еще неизвестно.
Тетка Констанция вытерла навернувшуюся слезу и добавила:
– А следователь говорит, что Павлику при самом благоприятном раскладе все равно светит от года до трех.
– Ой, не может этого быть!
– Может. Сумку он у старушки какой-то вырвал.
– Ой! Он не мог.
– Мог. И свидетели есть. И сам он признался.
– Но зачем ему это было делать?
– Наверное, деньги срочно понадобились.
И, заметив, что Раечка хочет что-то сказать, тетка Констанция быстро проговорила:
– Только не говори, что я тебя не предупреждала. Павлик мой не годится для порядочной девушки. Это только мой крест. Мне его и нести до могилы. А ты молодая, найдешь себе более подходящего парня.
– Но как же так? Павлик не мог сделать ничего плохого! Он же мне обещал!
– Обещал! – горько воскликнула Констанция. – А знаешь, сколько раз он мне обещал исправиться? Тысячу. Или даже две тысячи. Уже и не вспомню, сколько раз он мне клялся, что это в последний раз. И что?
– Что?
– Ничего не менялось. Нет, моя дорогая девочка. Никто его не исправит. И тюрьма тоже. Он ведь там уже сидел. Или ты не знала?
– Знала, – пролепетала Раечка.
– Вот! Не успел выйти, с тобой познакомиться и снова за старое взялся. Нет уж, зря я радовалась, что он с тобой познакомился. Ничего моего Павлика не изменит. Ни материнская любовь, ни женитьба. Даже дети его не исправят, коли бог даст ему такую милость. Павлику на всех наплевать. Вор, он и есть вор. Вором был, вором, наверное, и помрет.