Страница 12 из 28
– Что это такое, Леонид? Как это понимать? Это признание в убийстве?
– Откуда вы знаете? – одними губами спросил несчастный. – Да, я убийца! Я недостоин жить.
«Не верю, чтобы все было так просто», – пронеслось в голове у Майи. Поэтому на всякий случай она уточнила:
– Вы убили Фофанова и украли у него деньги?
Мурочкин вскинул голову и до предела распахнул глаза, сделавшись похожим на человека, который только что получил сковородой по голове.
– Кого-кого я убил?
– Это я вас спрашиваю, кого вы убили, – сердито воскликнула Майя, чувствуя, что надежда на скорую развязку ускользает от нее. – Вы ведь не просто так решили покончить с собой?
Им приходилось говорить громко, потому что машины неслись одна за другой и ревели на подъеме.
– Ладно, я все скажу, – с трудом выговорил Мурочкин. – В конце концов, какая теперь разница? Я недавно взял у приятеля «Жигули» напрокат. Потому что права у меня есть, а собственной машины нет.
Желудок Майи сжался. Она поняла, что за этим признанием последует что-то весьма неприятное.
– И я задавил кошку, – прорыдал скрипач, не скрывая больше слез, которые потекли по его мягким щекам. – Я больше не могу жить. Ни еда, ни сон не идут ко мне. Музыка мне не мила. За одну ночь я разучился играть на скрипке. Пальцы не слушаются…
– Тьфу ты, – пробормотала Майя и смело подошла к страдальцу поближе. – А вы не думаете, что кошке просто пора было попасть в ее кошачий рай, а вы – всего лишь перст судьбы? Вы были посланы для того, чтобы выполнить высшую волю. Вот и все.
Мурочкин несколько секунд молча смотрел на нее, потом в глазах его начала разгораться робкая надежда:
– Вы считаете, на это нужно смотреть именно так?
– А как же иначе? – пожала плечами Майя. – Кстати, зачем вы покупали наждачную бумагу и нож? И еще клей? А потом взяли и все выбросили?
– Вы следили за мной? – удивился скрипач.
– Я тоже ваша судьба. Так что отвечайте без утайки.
– С утра я не планировал прыгнуть в реку, – признался он неохотно. – Сначала я вспомнил о том мужчине, который поскользнулся в нашем подъезде на банановой кожуре, ударился головой и умер. Я посчитал, что это ужасно глупая смерть и что необходимо застраховать себя от подобных случайностей. Решил наклеить на подошвы ботинок кусочки наждачной бумаги, чтобы чувствовать себя увереннее. А потом вдруг подумал – какого черта? Он умер, и кошка умерла, а я – жив. Я решил, что покой можно найти где угодно – хотя бы на дне реки. И по дороге сюда избавился от покупок. Потому что, если я утону, мне уже не дано будет поскользнуться…
– Ну-ну, Леонид, – похлопала его по плечу Майя. Ей было неловко, что имя Мурочкина она узнала только из его предсмертной записки. Никогда прежде она не имела дела с несостоявшимися самоубийцами. Такая безумная ответственность! Нужно не спугнуть и не расстроить беднягу. Что ему стоит взять и передумать? Махнет вниз – не успеешь и глазом моргнуть. Чувство долга некоторое время боролось в ней с любопытством. Но схватка была неравной, и вместо того, чтобы напомнить Мурочкину о том, как прекрасна жизнь, Майя спросила:
– Кстати, а почему вы оставили свое послание в каком-то кафе?
Скрипач по-прежнему стоял, прижавшись почками к литой чугунной решетке, и изо всех сил мял пальцы. Он все еще выглядел очень взволнованным.
– Я часто ужинаю там. И официантка, что обслуживала меня сегодня, всегда была очень добра. Давно уже никто не был ко мне так добр. Я подумал, может быть, она вздохнет, когда узнает…
– Что вы, Леонид? Если бы я не забрала записку, она бы проплакала целую неделю! А может, и месяц. Шуточное ли дело – потерять клиента.
– Вы так считаете? – с детской надеждой спросил скрипач.
– Я просто убеждена, – твердо ответила Майя. – Но почему именно сегодня, чудесным летним вечером, вы приняли судьбоносное решение?
– Это моя вторая попытка, – скромно признался Мурочкин. – Как раз в тот день, когда мужчина в нашем подъезде упал и умер, я собирался спрыгнуть с крыши. Уже давно у меня был ключ от чердака. Я поднялся на девятый этаж, оттуда по железной лесенке – к люку. Открыл дверцу и даже пробрался наверх, но не двинулся с места. Некоторое время стоял неподвижно, а потом услышал, какой шум поднялся в подъезде, испугался, что это по моей вине, и спустился обратно. Оказалось, что на лестнице нашли труп. Я тоже потолкался среди соседей и бегом бросился к себе. Пришлось обходить тело. Зрелище оказалось таким неприятным, что я забыл о самоубийстве. А сегодня опять накатило. Если бы вы знали, какой славной была та кошка!
– Она в кошачьем раю, – строго напомнила Майя и на всякий случай спросила: – Вы говорили милиции о том, что сидели на чердаке?
– Да вы что?! Только слабаки откладывают самоубийство. Мне было стыдно признаться в собственной слабости. Конечно, я никому ничего не сказал.
Майя несколько секунд молчала, всматриваясь в лицо Мурочкина.
– А теперь пойдемте домой, – наконец решила она. – Обещайте, что откажетесь от идеи сделать с собой что-нибудь ужасное.
– Ладно, – помедлив, ответил скрипач. В его взгляде появился странный блеск. – Я дам вам клятву. Но только с одним условием.
– Что еще за условие? – насторожилась спасительница. От этих музыкантов можно ожидать чего угодно. На сцене он – бог, а как только положит скрипку в футляр, тут и начинаются всякие выкрутасы.
– Поцелуйте меня.
– Я? – удивилась Майя. – Зачем это?
– Хочу почувствовать вкус настоящей жизни. Помогите мне поверить в прекрасное!
– Но здесь жуткий ветер. Может быть, стоит отложить это дело до завтра?
– Не увиливайте. Мы договорились. С меня – клятва, с вас – поцелуй.
Ветер в самом деле усилился. Волосы Мурочкина взъерошились на макушке, сделав его похожим на воробья. Он был маленький, несчастный и просил, в сущности, так немного! Внизу, под мостом, медленно двигалась темно-серая вода, и мысль об ужасной глубине пробирала до костей.
– Ладно, – сказала Майя. – Если это так важно, я вас, разумеется, поцелую. Давайте свою клятву.
Мурочкин заверил, что с этой минуты обещает думать только о хорошем и никогда, ни при каких обстоятельствах ничего с собой не сделает.
– Теперь приступайте, – велел он.
Майя придвинулась к нему вплотную и примерилась. Скрипач был мал ростом, поэтому изощряться особенно не требовалось.
– Вам может не понравиться моя зубная паста, – предупредила она и обняла его правой рукой за шею, а левой – за талию.
– Только это должен быть настоящий поцелуй, – предупредил Мурочкин очень серьезно. – А не какой-то там детский чмок.
– Ясно-ясно, – досадливо ответила его спасительница, переступая с ноги на ногу. Лицо скрипача было так близко, что она видела даже прыщик у него на носу. – Не отвлекайте меня, а то ничего не получится.
– Что значит – не получится? Вы же не зуб мне собираетесь выдергивать.
– Прекратите болтать и сосредоточьтесь. А еще лучше – закройте глаза.
Мурочкин поспешно зажмурился. Майя тоже зажмурилась, решив представить, что это Дима Бурин. Она напрягла губы и прижалась ими к губам скрипача. Он мгновенно ответил на поцелуй и задышал, как горячечный больной, увидевший чашку с водой. Самым отвратительным было то, что от него пахло оладьями с джемом. Оладьи настолько не сочетались с проводимым мероприятием, что портили все дело. Довести поцелуй до конца оказалось невероятно трудным. Однако Майя старалась изо всех сил и не позволила себе пойти на попятный. Пусть потом не говорит, что сделка не состоялась.
После того как она оторвалась от Мурочкина, тот некоторое время стоял, шатаясь, и смотрел на нее глазами пьяного школьника – храбро и восторженно. По всему было видно, что целоваться с Майей ему понравилось и он не прочь приобрести билет на второй сеанс.
– Теперь вы верите, что жизнь прекрасна? – с подозрением спросила она, отступив от него на безопасное расстояние.
– Кажется, да, – ответил убийца кошек. Потрогал свои губы подушечкой указательного пальца и признался: – Это гораздо лучше всего того, что я испытывал прежде. Вы вдохнули в меня новую надежду!