Страница 8 из 29
К ним лисы ходили с подносами
с очень большущими взносами:
медок несли и колышки —
вокруг елей ставить заборишки.
А зайцы так низко кланялись,
что их глаза землёй занялись:
всех жучков вокруг ёлок вывели
и листву опавшую вымели.
Ай да хорошее было то царство!
Про людское писали барство
длинные мемуары:
«Жили людишки, знаем,
но было дело, вооружились,
сами с собой не сдружились
и прахом пошли, рассыпались!
А мы от их смрада одыбались
и закон подписали дружно:
люд дурной нам больше не нужен!»
Ну так вот, богатырь огляделся,
на старушку покосился, отвертелся:
— Ты ж гутарила, что не из сказки?
— Эх, не строй, служивый, глазки,
а давай-ка хибару руби,
будем жить тихонько. Не свисти,
а то черти быстро нагрянут!
Богатырь на лес ещё раз глянул
да поставил Агафье хибару,
печь сложил, в ладошки вдарил:
— Пошёл я, бабуся, отсюда,
надо мне идти, покуда.
— Эй, сынок, а вырежь мне иконку,
без неё никак! Вали вон ту сосёнку.
Сосна корявая оказалась,
дюже долго с жизнью прощалась,
застонала она, заскрипела:
— Пожалей!
— А мне какое дело!
— Знаю я твою кручинушку-беду.
Не губи, домой дорожку укажу.
Интересно стало Бове:
— Ну трещи, путь тут который?
— Тебе надо бы дойти до медведей,
они цари-ведуны и бредят
тайнами да ворожбою.
Мишки тайные двери откроют
в мир твой прошлый да грозный.
— Это разговор уже серьёзный.
Ладно, стой стоймя, лесная,
а я иконку бабушке сварганю
из берёзовой бересты.
Сделал быстро:
— На, Агафьюшка, держи!
Схватила старушка иконку
и стала жить долго, долго
в этом царстве зверей
те уже привыкли к ней,
мёд катили к избушке бочками,
спелую тыкву клубочками,
а Агафья им песни пела
да за общим столом сидела.
Зайцы кланялись ей, было, низко,
но запустила в них Лыкова миской.
С той поры обнаглели зайчата,
разбрелись по заячьим хатам,
окучивать ёлки отказываются.
Зачахли ели. Разбрасываться
семенами пошли тополя.
— Смена власти! — среди зверья
поползли чи сплетни, чи слухи.
Но к слухам медведи глухи,
потому как королевич Бова
пировал с ними день который.
Весела была, скажу я вам, гулянка:
скатерти на столах самобранки,
на них яств земных, ой, немерено!
Медовуха бочками мерена,
по усам у Бовы стекает.
А медведи гостю байки бают.
Вот так тридцать лет и три года
песни, пляски, текли хороводы
вокруг Бовы и длинных столов:
промывание, то бишь, мозгов!
А когда в голове стало пусто
у королевича, то квашеная капуста
заменила все блюда:
съесть решили парнишку, покуда
он разжирел да обмяк.
И причина нашлась: «Так как
вооружён богатырь и опасен,
а по сему лес наш прекрасный
надлежит уберечь от народа!»
Точка, подпись: Природа.
И как водится на белом свете,
если есть богатырь, то его дети —
лишний довесок к сказке,
поэтому мы не потратим
на них ни единого слова.
Сжечь решено было Бову!
Звери кострище соорудили,
королевича быстро скрутили,
к столбу позорному привязали
и откуда-то спички достали,
да подпалили как бы случайно.
— Вот те и вся наша тайна! —
косолапые дружно хохочут,
птицы на ветках стрекочут.
Горит богатырь дотла!
Плачет Природа сама.
А королевич в свою сказку опускался,
дух его обратно в атомы сбирался,
мозг на место потихоньку вставал:
— Лишь бы мой народ меня признал!
В народе его ждали не дождались,
по хатам искали, плевались.
Не найдя, вздохнули облегчённо.
Кончился век богатырский,
почёстным пирам даёшь начало!
Только жалобно Настасья кричала.
Да кто ж её, Настасью, будет слушать?
Народ брагу пил, мёд кушал.
Но богатырь всё же вернулся.
Николай умом перевернулся,
Забава Путятична в рёв,
а Настя милая не разберёшь:
то ли плачет, то ли смеётся.
Ведь жёнам больше всех достаётся,
когда у мужчин веселье:
война или глупо похмелье.
Вот и сказке нашей КОНЕЦ.
А ты знай теперь, что есть гонец
между небом и землей
королевич Бова мой!
Как богатыри на Москву ходили
Новая сказка, новая ложь:
где быль, где небыль не поймёшь.
Вот такое у сказки начало:
кот дремал, бабка вязала.
Я расстраивалась не на шутку:
по Кремлю ходили мишутки,
а по площади Красной бабы
ряженые.
Не, нам таких даром не надо!
Ведь мы расстегаи растягивали,
притчи, былины слагивали
да песни дурные пели
о том, как ёлки и ели
заполонили все огороды,
встали, стоят хороводом,
в лес уходить не хотят.
Звали мы местных ребят.
Те приходили, на ели глядели,
но выкорчёвывать их не хотели,
а также плевались жутко,
во всём обвиняли мишуток
и уходили.
В спины что-то мы им говорили.
В ответ матерились ребята.
Жизнь как жизнь,
за утратой утрата.
А ели росли и крепли,
доросли до Москвы и влезли
прямо на царский трон.
Стала ель у нас царём.
А как стала, издала указ:
«На ёлки, ели не лазь!
Кто залезет, исчезнет совсем».
Вот жуть то!
Указ раздали всем
от мала до велика.
Вот и ходи, хихикай
о том, как наши ели
во Кремле засели.
А тем временем ёлки
с подворий вытолкали тёлку,
быка, свиней, козлят.
Мужики на елях спят,
на хвойных кашу варят,
шалаши меж веток ставят
и хнычут,
казаков на помощь кличут.
Казаки, казаки, казачата,
смешны, озорны, патлаты
прискакали до Москвы
и в разгул у нас пошли:
ряженых московских баб
стали звать к себе в отряд.
Мужики, мужики, мужичишки
плюнули в свои кулачишки
и на Киев-град косясь,
айда звать богатырят:
— Богатыри, богатыри,
богатыречочки!
Мы тут хилы,
яки дряблы мужичочки.
Приходите вы к нам
ножками аршинными
вырывайте ручоночками
длинными
эти ёлки, ели проклятущи.
Пусть уж лучше
трон займёт мишуще
да медведица с кучей медвежат.
Наши детки жить на елях не хотят!
А бога-бога-богатыри
как раз шли из Твери
да в свой стольный Киев-град
тырить там… да всё подряд!
Услыхали тако диво:
ели стали жить спесиво!
И решили посмотреть:
что ещё в Кремле спереть?
Развернулись и пошли
бога-бога-богатыри:
от Твери и до Кремля
один-два да три шага.
Вот дошли до Москвы
бога-бога-богатыри
и устали,
стеною ели встали.
— Что же делать, как же быть?
Надо б пилами пилить
иль с корнями вырывать.
Всё работать, не плевать!
Ай чегой-то неохота.
Эт рутинная работа:
ни война и ни сечь.
Надо б силушку беречь, —