Страница 40 из 43
Тоскливый плач женщин, взявшихся за лечение обожженных мужей и братьев накладывался на злобное ворчанье мужчин, потрясающих кулаками в сторону города. Понемногу шум утих и усталые соплеменники забылись коротким сном, не выставив даже редких дозоров. Ушли отдыхать и наблюдатели, оставив у видеокристаллов двух дежурных.
— А ведь у нас еще два племени, на острове архипелага и на побережье. Непросто будет со всеми справиться, если все они окажутся такими агрессивными. — подумал вслух Корвин, допивая утренний чай. — Вернее, справиться-то мы сможем, но только в том случае, если отбросим милосердие и будем беспощадны к агрессорам. А нам бы не хотелось такого развития ситуации. Пожалуй, нам необходимо составить план действий на этот случай.
Совет в полном составе собрался вновь сразу же после полудня. Немного понаблюдали голограмму, в которой демонстрировалась жизнь воинственных аборигенов и прошли в Зал Заседаний, где Бенедикт, дождавшись, когда все рассядутся на свои места, предложил:
— Кто желает взять слово и высказать свои мысли по поводу наших дальнейших действий в отношении наших невольных соседей?
— Действительно, невольных. — согласилась Лиона Андервуд. — Без нашего присутствия они спокойно развивались бы в том направлении, в котором их вела бы собственная мысль. Теперь же они увидели перед собой пример сытой и комфортной жизни, но не знают, каким трудом достается нам такой результат. Я уверена, что без нашего воздействия на их мышление мы не обойдемся.
На разработку программы воздействия они определили четыре дня. А пока у них была возможность только наблюдать.
Бледный рассвет проникал в спальню через неплотно задернутые шторы. Корвин Андервуд, лежа на боку, любовался своей женой, лаская взглядом изящную линию ее спины и рассыпанные в беспорядке густые волосы. Анна, уходившая на несколько минут, вернулась и, сев на край постели, спустила с плеч легкий халатик и замерла, о чем-то размышляя.
— Надеюсь, ты не решила, что нам пора вставать? — тихо спросил Корвин.
Он быстрым движением переместился к жене, обнял ее и подтянул к себе.
— Еще слишком рано. — шептал он ей на ушко, лаская нежно и настойчиво. — Мы успеем многое, не только выспаться, но и заняться чем-нибудь более интересным.
— М-м-м. — Анна, сладко потягиваясь, соблазнительно изогнулась, прижимаясь к мужу. — И что ты можешь предложить? Думаешь, меня заинтересует твое предложение?
— Уверен. — голос Корвина, чуть охрипший, таинственно обещал самые приятные ощущения. И он не обманул. Анна потеряла счет времени, растворившись в чувственном дурмане, который затягивал их с мужем. Нежные ласки превратились в обжигающую страсть, вечные, как мир, движения обещали невиданное наслаждение, ускоряясь и приближая сладкий миг. Словно морские волны, накатывали и отступали потоки сладкого удовольствия и они оба одновременно пришли к завершению, чувствуя ошеломительное наслаждение, заставляющее их стонать и сжимать сильнее в своих объятиях друг друга.
— Энн, любимая! — Корвин шептал горячо и быстро. — Нет в мире ничего безупречного, но ты...ты единственная такая — совершенная, идеальная…
Он смотрел на нее глазами любящего мужчины, безмерно обожающего ее. Он был из той редкой породы людей, которым суждено было любить лишь однажды и эту любовь они проносили через всю свою жизнь.
Теперь уже не оставалось сил даже на легкие поцелуи. Они уснули, не размыкая объятий, и сон их был сладок и крепок.
Утро вносило, как обычно, сумбур в расписание дня. Молодой пес с громким лаем золотистой молнией носился по кухне, успевая каждого облизать. Эрик и Эрвин хохотали, уворачиваясь от слюнявой пасти питомца. Корвин, сидя за столом, с улыбкой смотрел на расшалившихся детей и веселого пса. Анна подкладывала блинчики на тарелки Корвина и мальчиков, успевая выпить зеленого травяного сбора, заваренного с утра для бодрости. Доставив детей в школу, они расцеловали их в розовые щечки и отправили на занятия. Через десять минут они были в Совете, изучая новые записи о жизни племени.
Возле хижин скудно одетые мужчины и женщины занимаются повседневными делами: кто-то готовит пищу на кострах, другие же чистят коренья, принесенные из долины рядом со стойбищем; некоторые мужчины затачивают тонкие стволы деревьев — похоже, это будут пики. Неужели они полагают повторить нападение? Возятся дети, играя какими-то камешками и деревяшками.
Из одной хижины, шагая широко и резко, вышел крупный мужчина и, оскалив зубы, схватил за грудь молодую женщину, стоявшую возле костра. Женщина вздрогнула и попятилась, пытаясь уйти. Мужчина шевелил губами, видимо, говоря что-то презрительное, прижал женщину к себе и полез рукой под ее юбку. Женщина испуганно задергалась и здоровенный мужик ударил ее по лицу со всего размаха, второй рукой схватив за волосы и потащил ее в хижину. Замершие неподвижно соплеменники лишь проводили взглядами это ужасное зрелище, а дети бросили игры и, сбившись испуганными стайками, заплакали. Наконец-то одна из женщин сообразила и бросилась их утешать, что-то наговаривая и ласково поглаживая по головкам. Все дети были еще слишком малы, больших детей и подростков в племени еще не было.
Через некоторое время женщина вышла из хижины, опустив голову и с трудом перебирая ногами. Она остановилась возле группы мужчин и, видимо, что-то сказала им. Те, помедлив мгновение, рванулись в хижину, из которой вскоре вытащили тело соплеменника. Он был мертв, из его глаза торчал заостренный обломок дерева.
Один из мужчин подошел к женщине и сказал ей что-то злое, показывая в сторону леса. Она, не поднимая головы, медленно пошла туда и скоро скрылась из видимости.
Бенедикт остановил запись и угрюмо спросил, не обращаясь ни к кому конкретно:
— Ее что, изгнали из племени? Сначала не вмешивались, молча смотрели на насилие над ней, потом изгнали женщину, которая себя защищала? — он помедлил и сердито добавил:
— Да, и когда у нас появиться звук на записях? Это так сложно?
Изгнанную из племени женщину сотрудники Дэниса отыскали в глубине леса поздним вечером. Она сидела под деревьями, положив голову на согнутые колени, и дрожала от вечерней прохлады. Чтобы не пугать, ее усыпили, распылив ампулу сонного порошка. Укутали в теплое одеяло и доставили в Совет, где уложили на кровать в одной из гостевых комнат и оставили до пробуждения.
После того, как женщина проснулась и села на кровати в недоумении озираясь, ничего не понимая, Анна и Сатори Хельманс вошли к ней и она сразу же сжалась и отодвинулась к стене, глядя на них со страхом. Анна заговорила мягко, слегка касаясь разума испуганной женщины, убеждая ее в том, что ей ничто здесь не угрожает, а они хотя помочь. Для этого необходимо осмотреть ее и подлечить раны. Она убедила женщину, которая слегка расслабилась, но все еще смотрела на них настороженно.
Анна и Хельманс принялись за осмотр женщины. Многочисленные гематомы на теле от ударов и укусов, разрывы внутренних женских органов. Сатори скрипел зубами, тихо ругаясь:
— И это люди без генов агрессии? Как можно было так обращаться со слабой женщиной? Да его убить мало, этого домогателя!
Затягивались раны, исчезали багровые синяки. Избавленная от боли и дискомфорта, женщина опять уснула. С этого дня ее отдали на попечение Лионы Андервуд, которая охотно взялась за ее воспитание и приобщение к цивилизации.
Убитого насильника соплеменники положили на сделанные из тонких срубленных деревьев носилки, украсили букетами цветов и, оплакивая, унесли в лес, где и захоронили на одной из полян. В племени явно закладывались традиции похоронного ритуала. После женщины готовили общий ужин, на котором вспоминали, каким сильным и смелым был погибший и как рано он погиб от подлой руки молодой жены.
Специалисты Совета сделали все, чтобы звук на записи был четким и громким. Аппаратура для определения человеческой речи и особенностей языка за несколько часов выделила наиболее важные речевые конструкции и выдала первый перевод. Язык людей племени был пока примитивен, скудный словарный запас отражал небольшой опыт людей. Да и откуда ему было взяться за такой короткий период существования племени и общее однообразие жизни, которое было до встречи с переселенцами? Теперь не только Бенедикт, а все желающие могли ознакомиться с основами языка аборигенов.