Жестокая сделка

Затем он дергает меня вверх, хватает за руку и стаскивает с кровати, разорванные половинки моего платья распахиваются и обнажают мою грудь его плотоядному взгляду. Я издаю тихий писк боли, когда он поворачивает меня и подталкивает к открытой двери в дальнем конце комнаты.

— Пойдем, малышка. Пора начинать.

***

Хавьер проводит меня через дверь в ванную комнату, лишь немного менее убогую, чем сама спальня. Здесь есть душ со стеклянными стенами, туалет и стоячая раковина, а рядом с ней на каменной стене несколько небольших металлических полок. Плитка под моими босыми ногами шершавая, в комнате холодно, и мне становится ясно, что у Хавьера нет вкуса к роскоши. Или, может быть, у него есть, и это просто его собственные комнаты, которые роскошны, а не те, которые предоставляются его заключенным.

Он закрывает за нами дверь, запирая ее на ключ.

— Просто чтобы тебе не пришло в голову пробежать мимо меня, малышка, — добавляет он с ухмылкой, кладя ключ в карман. — Отсюда нет выхода. Чем раньше ты это усвоишь, тем проще все это будет для тебя. Теперь, — продолжает Хавьер, его золотисто-зеленый взгляд скользит по моей обнаженной груди, — ты можешь снять платье, или я могу сорвать его с тебя. Мне это понравится в любом случае.

Я знала, что лучше не пытаться прикрыться. Это только разозлило бы его еще больше, как бы унизительно я ни чувствовала себя перед ним почти топлес. До сих пор Найл был единственным мужчиной, который видел мою грудь, и что-то внутри меня переворачивается при мысли, что это больше не так. Сосок, который Хавьер крутил, болезненно пульсирует, и я знаю, что он не собирается долго ждать, пока я решу, подчинюсь ли я или заставлю его сорвать с меня платье. Стиснув зубы, я снимаю платье, сердито глядя на него, расстегиваю кожаный пояс и бросаю его на пол, быстро стягивая остальную часть через голову.

— Пошел ты, — шиплю я сквозь зубы и демонстративно бросаю его на пол, стоя там в одних трусиках. — Я ненавижу тебя.

— Конечно, ненавидишь, — любезно говорит Хавьер, прислоняясь к выступающей каменной стене по другую сторону туалета и лениво скрестив руки на широкой груди. — Теперь остальное, — добавляет он, указывая на меня длинным пальцем и крутя им. — Обнажись, Изабелла. Ничего, кроме кожи.

— Зачем? Чтобы я могла принять душ? Тебе не нужно смотреть, как я это делаю.

— О, Изабелла. — Он ухмыляется. — Я собираюсь посмотреть, как ты все делаешь. Единственное время, которое у тебя будет наедине с собой, это когда ты спишь и писаешь, но, если ты меня достаточно разозлишь, ты тоже не будешь делать ни того, ни другого наедине. Так что поторопись, потому что, если ты заставишь меня снять с тебя эти уродливые трусики, я сделаю это очень медленно. Я думаю, что под ними гораздо красивее.

Я закатываю на него глаза. В трусиках нет ничего особенного, просто черный хлопок, но они далеко не уродливые.

— Ты действительно думаешь, что женщины все время носят только шелк и кружева? — Я выплевываю, сдергивая их. — Такие мужчины, как ты, ничего не знают о женщинах.

Хавьер двигается так быстро, что я с криком отступаю назад, ударяясь поясницей о раковину. Он сжимает мою челюсть одной рукой так же, как делал это раньше, и я хнычу от боли.

— Что я говорил тебе о разговорной речи, если не задал тебе вопрос, малышка? — Он трясет меня, сжимая пальцы, прежде чем отпустить. — Это был вопрос!

— Не делать этого, — шепчу я, чувствуя, как слезы жгут мне глаза, а челюсть пульсирует.

— Именно. — Его взгляд скользит по моему обнаженному телу. — Что ж, я отдам тебе должное, ты довольно красива. Я вижу, как этот бедный ирландец был соблазнен и лишил тебя девственности. Он недостаточно хорош, чтобы за него умереть, но не у всех из нас могут быть самые изысканные вкусы.

Хавьер протягивает руку, его пальцы запутываются в волосах на моем лобке и дергают так сильно, что я вскрикиваю.

— Сначала мы избавимся от этого. Потом ты сможешь принять душ.

— Что? — Слово срывается с моих губ прежде, чем я успеваю вспомнить, что он сказал о разговоре, и я сдерживаюсь. — Нет, ты…

— Я уже вижу, что ты будешь одной из самых сложных. — Еще одним быстрым движением Хавьер поднимает с пола мой выброшенный кожаный ремень и защелкивает его. Звук заставляет меня съежиться в ответ, и он хихикает.

— Тебе нравится притворяться, что ты не боишься меня, малышка, но я вижу, что ты боишься боли. Итак, начнем с этого. — Он снова застегивает ремень и указывает на каменную скамью рядом с душем, встроенным в стену. — Сядь туда и раздвинь ноги.

— Нет. — Я вздергиваю подбородок, чувствуя, как краснеют мои щеки. Я не могу представить, что делаю такое. Когда Найл раздвинул меня, подставляя под свой пристальный взгляд, это было самое эротичное, что я могла себе представить. Мысль о том, чтобы делать это для этого мужчины, вызывает отвращение.

Щелчок кожаного ремня по моим голым бедрам раздается так быстро, что я сначала даже не замечаю этого. Боль пронзает мою ногу, и я вскрикиваю, хватаясь за край раковины. Второй удар плетью по другому моему бедру наносится так же быстро, и я задаюсь вопросом, означают ли каменные стены, что никто не может услышать мой крик.

Насколько я знаю, больше его никто не услышит.

— Сядь и раздвинь ноги, малышка, или будет хуже.

И это работает. Я не могу заставить себя пошевелиться, хотя и хочу подчиниться. Хавьер продолжает хлестать меня по бедрам, удары ремня впиваются в кожу достаточно сильно, чтобы оставить рубцы, но не настолько сильно, чтобы повредить кожу. Я помню, что он сказал ранее о том, что Диего пока не позволяет ему хлестать меня достаточно сильно, чтобы пошла кровь, и мысль о том, что может стать хуже, заставляет меня заплакать от страха. Я не сдаюсь, по крайней мере, до тех пор, пока он с хрустом не натягивает ремень у меня между ног, и от боли я падаю на колени на твердый, шершавый кафельный пол, еще один приступ боли, который заставляет меня вскрикнуть.

— Мм, — рычит Хавьер. — Если Диего когда-нибудь разрешит мне трахнуть тебя, возможно, именно это я и сделаю. Привяжу тебя к кровати и отхлещу твою киску, пока она не набухнет, а затем жестко трахну. Тебе бы этого хотелось, Изабелла?

— Нет, — всхлипываю я. — Пожалуйста, нет.

— Тогда встань и сядь на скамейку, пока я все равно не сбрил это.

Я не могу подняться на ноги. Он сильно ударяет ремнем по моей заднице, его верхняя часть приходится почти на поясницу, и я падаю плашмя на пол, плача на шершавой плитке. Мне кажется, что мои колени кровоточат, кожа ободрана, и я смотрю на него опухшими от слез глазами, когда он пинает меня в ребра, достаточно сильно, чтобы остались синяки.

— Чем дольше ты будешь бороться со мной, Изабелла, тем хуже будет, — предупреждает Хавьер, и я верю ему. О, как я ему верю.

Итак, я начинаю двигаться.

Он продолжает хлестать меня, пока я это делаю, ремень опускается на мою задницу каждый раз, когда я запинаюсь. Я пытаюсь ползти быстрее, и к тому времени, как добираюсь до скамейки, мои руки и колени ободраны до крови. Хавьер хватает меня за волосы, подтягивая к скамейке.

— Раздвинь ноги, — рычит он. — Или я буду хлестать их, пока ты этого не сделаешь.

Борьба начинает покидать меня, и я безвольно подчиняюсь, мои бедра раскидываются в стороны.

— Хорошая девочка, — говорит Хавьер, и подступающая при этом тошнота слишком сильна, чтобы ее игнорировать. Нет никаких шансов добраться до туалета. Я заваливаюсь на бок, и меня рвет на кафельный пол.

— Блядь! — Хавьер рычит, отскакивая назад. — Ты гребаная грязная пизда! — Его рука хватает меня за щеку, но я слишком измучена и больна, чтобы обращать на это внимание. Я падаю набок, когда он хватает ведро. — Не двигайся, блядь, — говорит он, его голос достаточно угрожающий, чтобы удержать меня на месте, и я безвольно сижу, пока он убирает беспорядок.

— В следующий раз я заставлю тебя есть это с пола, — рычит он, шлепая меня по бедру так сильно, что я вскрикиваю, когда он снова раздвигает мои ноги. — Я собирался насладиться этим, — добавляет он сердитым шипением, как будто злится на меня за то, что я испортила ему удовольствие. — Теперь я едва могу дотронуться до тебя. Но я так или иначе сделаю это.