Страница 95 из 149
Мы объявляем нормой ненормальное и допускаем недопустимое. Вспомним, что более 80﹪ населения Земли живет под засвеченным небом, а две трети европейцев окружает шум, сопоставимый с шелестом бесконечного дождя. Многие просто не представляют, что такое настоящая темнота или тишина, а отсутствие этого чувственного опыта порождает порочный круг. Оскверняя сенсорную среду, мы начинаем воспринимать результат этого осквернения как данность. Изгнав животных, мы привыкаем к их отсутствию. Чем сильнее нарастает сенсорное загрязнение, тем меньше мы ощущаем необходимость с ним бороться. Как решать проблему, в которой мы не видим проблемы?
В 1995 г. историк охраны окружающей среды Уильям Кронон писал, что «пришло время переосмыслить понятие дикой природы»{896}. В своем пламенном эссе он доказывал, что под дикой природой – особенно в США – неоправданно подразумевают только величественные пейзажи. Мыслители XVIII в. полагали, что эти просторы и выси напоминают человеку о его бренности и приближают к постижению божественного. «Господь обитал на горных вершинах и в глубоких ущельях, в водопадах, грозовых тучах, радугах, закатах, – писал Кронон. – Достаточно вспомнить, где американцы учреждали свои первые национальные парки, – Йеллоустоун, Йосемити, Большой каньон, Рейнир, Зайон, – и убедиться, что практически все они попадают в одну или несколько перечисленных категорий. Менее величественные места просто не считали достаточно ценными, чтобы их оберегать. Болота, в частности, удостоились этой чести только в 1940-х гг., когда был создан Национальный парк Эверглейдс, а для лугов отдельного национального парка нет до сих пор».
Отождествляя дикую природу с неземным великолепием, мы привыкаем воспринимать ее как что-то далекое, нездешнее, доступное только тем, кто может позволить себе путешествовать и исследовать мир. У нас складывается впечатление, будто человек существует отдельно от природы, а не внутри нее. «Идеализация диких дебрей чересчур часто означает у нас пренебрежение средой, в которой мы непосредственно живем, тем ландшафтом, который мы, как ни крути, называем домом», – писал Кронон.
Я согласен с каждым его словом. Великолепие природы не ограничивается ущельями и пиками. Его можно отыскать и в диких дебрях восприятия – в сенсорных пространствах, лежащих за пределами нашего умвельта, в умвельтах других животных. Воспринимая мир с помощью чужих чувств, мы можем отыскать прекрасное в привычном, священное в приземленном. Чудеса живут прямо за порогом, в палисаднике, где пчелы оценивают электрическое поле цветка, горбатки передают вибрационные мелодии по стеблям растений, а птицы различают невидимые для нас крапурные и желпурные тона. Во время работы над этой книгой я приобщался к возвышенному даже в пандемическом заточении, наблюдая за скворцами-тетрахроматами, рассевшимися на деревьях за окном, и играя в обонятельные игры со своим щенком Тайпо. Дикая природа лежит не за тридевять земель. До нее рукой подать, она окружает нас постоянно и повсеместно, и ничто не мешает нам ее воображать, проникаться ею и беречь ее.
В 1934 г., уже изучив чувства клещей, собак, галок и ос, Якоб фон Икскюль заинтересовался умвельтом астрономов{897}. «Благодаря гигантским оптическим устройствам», писал он, взгляд этих уникальных созданий «прозревает космическое пространство до самых дальних звезд. Планеты и солнца кружат в их умвельте в торжественном танце». Астрономические приборы улавливают стимулы, которые не распознает естественным образом ни одно животное, – рентгеновские лучи, радиоволны, гравитационные волны от столкновения черных дыр. Эти устройства раздвигают человеческий умвельт вдаль, в бесконечность вселенной, и вспять, к ее началу.
У биологических приборов размах скромнее, но и они позволяют заглянуть в бесконечность. С помощью офтальмоскопа Элизабет Джейкоб фиксировала движения глаз пауков-скакунов. С помощью очков ночного видения Альмут Кельбер наблюдала в темноте, как винные бражники пьют нектар из цветов. С помощью скоростной камеры Палома Гонсалес-Беллидо замеряла скорость зрения мух-убийц Coenosia attenuata, а Кен Катания выяснял, как кроты-звездоносы пользуются осязанием при охоте. Лазер помог Курту Швенку визуализировать вихри, которые создает в воздухе часто мелькающий раздвоенный язык змеи. Дональд Гриффин с помощью детектора ультразвука обнаружил эхолокацию у летучих мышей. Лазерные виброметры и петличные микрофоны позволяют Рексу Кокрофту подслушивать горбаток. Благодаря военным гидрофонам системы SOSUS Крису Кларку удалось подтвердить, что сигналы синих китов преодолевают огромные расстояния. Благодаря обычным электродам Эрик Форчун и другие ученые, занимающиеся электрическими рыбами, ловят разряды мормировых и гимнотообразных. Исследовать чужие сенсорные миры человеку помогают микроскопы, камеры, динамики, спутники, диктофоны и даже выстеленные бумагой воронки со штемпельными подушечками на дне. Мы обращаемся к технологиям, чтобы увидеть невидимое и услышать неслышимое.
Эта способность проникать в чужие умвельты – наш величайший сенсорный дар. Давайте мысленно вернемся в тот гипотетический спортзал, который мы обсуждали на первых страницах этой книги, – тот самый, где собрались слон, гремучая змея и все остальные. Посреди этого воображаемого зверинца стоял человек – девушка Ребекка, у которой не было ни ультрафиолетового зрения, ни магниторецепции, ни эхолокации, ни теплочувствительности. Но она единственная из всех присутствующих могла узнать, что чувствуют другие, и, возможно, ей единственной было до этого дело.
Богонг никогда не узнает, что слышит в своих трелях амадина, а амадина никогда не почувствует электрическую пульсацию черной ножетелки, которая, в свою очередь, никогда не посмотрит на мир глазами рака-богомола, а рак-богомол никогда не учует того, что чует нос собаки, а та никогда не поймет, каково быть летучей мышью. Нам тоже ничего из этого в полной мере не удастся, но мы единственные из всех животных можем к этому хотя бы приблизиться. Пусть мы никогда не узнаем, каково быть осьминогом, нам хотя бы известно, что осьминоги существуют и что их чувственный опыт отличается от нашего. С помощью терпеливого наблюдения, имеющихся в нашем распоряжении технологий, научного метода и, самое главное, любознательности и воображения мы можем попытаться проникнуть в эти миры. Это вопрос нашего выбора, и наличие у нас такого выбора – великий дар. Мы ничем его не заслужили, но мы обязаны им дорожить.
Благодарности
В конце 2018 г. в одном лондонском кафе я изливал душу своей жене Лиз Нили: мне очень хотелось написать вторую книгу, но идей совершенно не было. Лиз терпеливо выслушала меня до конца, а потом спросила, почему бы мне не написать о том, как животные воспринимают окружающий мир. Такое у нас с ней постоянно.
Идея этой книги возникла из нашего с Лиз общего интереса к природе. Эта идея естественным образом вытекала из наших занятий: Лиз тогда как раз начала работу над диссертацией в области морской биологии на тему зрительных систем у рыб, обитающих в коралловых рифах, а я уже больше десяти лет писал о сенсорной биологии. Эта идея отражала наше общее желание рассказывать о тех, чья жизнь протекает незаметно или неслышно для нас. Я глубоко благодарен Лиз не только за то, что она подала мне идею этой книги и поддерживала меня в процессе ее написания, но и за то, что она являет собой живое воплощение продвигаемых в книге ценностей и привила их мне. Бесконечно жизнерадостная, любознательная и полная сострадания, она пробуждает эти качества и в тех, кому посчастливилось ее знать. Общаться с Лиз – значит взглянуть на мир и его обитателей по-новому. Я надеюсь, дорогой читатель, что предшествующие страницы тоже предоставили тебе эту возможность.
За заботливое пастырство на всем пути этой книги от задумки до выхода из печати я глубоко благодарен Уиллу Фрэнсису, моему британскому агенту и другу, который с самого начала счел идею многообещающей и помог претворить ее в жизнь; моему американскому агенту Пи Джею Марку; моей американской издательнице и интеллектуальной сообщнице Хилари Редмон, которая редактировала черновые варианты книги и приводила их в должный вид, и наконец, моему британскому издателю Стюарту Уильямсу, внесшему точные правки в готовую рукопись. Все четверо участвовали в издании моей первой книги, «Как микробы управляют нами», так что поработать с ними еще раз было для меня сродни возвращению в родные пенаты.