Страница 81 из 149
А другие членистоногие? Атмосферные электрические поля сильнее всего искажаются на остриях и гранях растений, но у многих насекомых, обитающих на растениях, тоже есть шипы, волоски и какие-то необычные выросты. Могут ли они служить им антеннами, улавливающими заряд надвигающейся угрозы? Или, возможно, это аналог длинных шлейфов на нижних крыльях лунного мотылька – уловка, позволяющая изменить восприятие этих насекомых чувствительными к электрическому полю хищниками? Не исключено, что ответом на все эти вопросы будет «нет», но что, если хотя бы на некоторые мы ответим утвердительно? Мы уже убедились, что мир насекомых явно богаче и красочнее, чем нам представлялось, что он полон скрытых воздушных течений, вибрационных сигналов и других стимулов, о которых мы не подозреваем. Теперь к ним добавляется и электрическое поле. Показательно, что всего через пять лет после экспериментов со шмелями Роберт получил подтверждение наличия электрорецепции у другой всем хорошо знакомой группы членистоногих. Он обнаружил, что пауки не просто чувствуют электрическое поле Земли, но и знают, как его оседлать.
Многие пауки путешествуют на большие расстояния на «воздушных шарах» из паутины. Они приподнимаются на цыпочки, направляют брюшко к небу, выпускают нити паутины и, взмыв ввысь, перемещаются по воздуху на многие километры. Обычно говорят, что паутину подхватывает ветер, однако пауки могут летать на ней и в штиль[247]. В 2018 г. коллега Роберта Эрика Морли нашла объяснение получше{755}. Паутина, выпускаемая пауком, оказавшись вне его тела, получает отрицательный заряд, поэтому отрицательно заряженное растение, на котором сидит паук, эту паутину отталкивает. Этого слабого толчка оказывается вполне достаточно, чтобы поднять паука в воздух. А поскольку электрическое поле вокруг растений сильнее всего на остриях и гранях, паук обеспечивает себе быстрый старт, взлетая с тонких веточек и травинок. В лаборатории Морли предоставляла им вместо травы полоски картона, а затем создавала для них искусственное электрическое поле, имитирующее атмосферное. Когда сенсорные волоски на ногах паука взъерошивались под воздействием поля, тот принимал характерную позу – вставал на цыпочки – и начинал выпускать паутину. Некоторым удавалось при этом и взлететь, хотя воздух был неподвижен. «Я видела, как они левитируют, – говорит Морли, – и если я то включала электрическое поле, то выключала его, они то поднимались, то опускались».
В ходе этих экспериментов Морли подтвердила гипотезу, на самом деле высказанную давным-давно. Предположение о том, что пауки сумели поставить себе на службу электростатику, некий ученый выдвинул еще в 1828 г., однако она была отвергнута его соперником, который отстаивал ветряную версию (и изложил ее в очень пространном сообщении){756}. Соперник победил, поэтому электростатическую версию на два столетия отложили в долгий ящик{757}. «Ветер осязаем, – поясняет Роберт. – Человек его чувствует. А электричество пониманию поддается плохо».
Причем до сих пор. Электрическое чувство по-прежнему трудно изучать, хотя Роберт и пытается. Эксперименты со шмелями и пауками изменили его представления о мире насекомых и паукообразных. Работая в собственном саду, он заметил, что личинки божьей коровки падают на землю, когда он подносит к ним заряженный акриловый стержень. На спине у этих личинок имеются пучки крошечных волосков, благодаря которым, как предполагает Роберт, они могут чувствовать электрический заряд приближающегося хищника. Теперь он осваивает собственный задний двор заново – примерно как Рекс Кокрофт принялся осваивать окрестности, ища новые вибрационные песни горбаток. Но если Кокрофт без труда преобразовывает вибрации в слышимый звук, то Роберт не может проделать то же самое с электрическим полем. И сфотографировать это поле никакой камерой не получится. Слова, которыми оно описывается, скупы и скудны: «ток», «напряжение», «потенциал» не трогают нас так, как трогают и манят «сладкий», «алый», «мягкий». «Очень трудно влезть в шкуру насекомого и представить, что происходит, – говорит Роберт. – Это очень молодое научное направление. Но мне кажется, им не нужно пренебрегать».
Хотя электрическое чувство и заставляет Роберта напрягать воображение, ему все же доподлинно известно, что у некоторых насекомых это чувство имеется. Он может догадываться о том, как они его используют, и разрабатывать эксперименты, позволяющие проверить их реакции. Он знает предполагаемые рецепторы и понимает, как они должны работать. Все это очень серьезные преимущества, и их нельзя считать само собой разумеющимися. Потому что есть чувство, с которым ученым повезло гораздо меньше.
11
Им ведом путь
Магнитные поля
После заката, когда уже схлынули походники и экскурсанты, мы с Эриком Уоррантом заезжаем в Национальный парк Костюшко – охраняемую территорию в Снежных горах Австралии. То тут, то там мелькают кенгуру и вомбаты, но мы не обращаем на них внимания, нас интересует гораздо более мелкая фауна. На высоте 1600 м над уровнем моря мы паркуем машину в тихом укромном уголке. Пока я грею руки, обхватив ладонями кружку с чаем, Уоррант растягивает между двумя деревьями белое полотнище, подсвечивая его снизу огромным фонарем, который он называет Оком Саурона. На углы полотнища он подвешивает две лампочки поменьше – их ультрафиолетовое свечение откалибровано для привлечения насекомых. Мы знаем, что насекомых вокруг полным-полно, потому что слышим где-то над головой охотничьи эхолокационные сигналы летучих мышей. А вот и громкий шлепок – какое-то крупное насекомое врезалось в ткань. Оно обрушивается в траву, и почти в тот же миг, пав перед ним на колени, его подхватывает ликующий Уоррант. «Да, это богонг!» – сообщает он, демонстрируя пластиковую банку. Внутри сидит трехсантиметровый мотылек с невзрачными крыльями цвета древесной коры. Что в этом неказистом создании приводит Уорранта в такой восторг?
– На вид ничего особенного, – отмечаю я.
– Да, – усмехается Уоррант. – Внешность обманчива. У него есть скрытые таланты.
Словно в подтверждение этих слов мотылек в банке возмущенно трепещет крыльями. Многие насекомые в заточении цепенеют, но этого словно распирает изнутри буйная энергия, неодолимое желание куда-то нестись. «Он еще и неугомонный, – говорит Уоррант. – Ему есть куда спешить».
Каждую весну на сухих пустошах юго-востока Австралии миллиарды богонгов вылупляются из куколок и, предчувствуя наступление летнего пекла, устремляются в более прохладные края{758}. И хотя прежде они не то что не мигрировали, но и вообще не летали, они откуда-то знают, куда им надо попасть, – в несколько конкретных горных пещер, расположенных за тысячу с лишним километров от пустошей. На каждом квадратном метре стенок этих пещер разместится по 17 000 богонгов, крыльями внахлест, как рыбья чешуя. Там, в тишине и прохладе, они продремлют все лето, а осенью отправятся обратно на пустоши. В некоторые ночи, когда Уоррант выходит на охоту с Оком Саурона, на него обрушивается, по его словам, «самая настоящая лавина из тысяч богонгов».
Единственное насекомое помимо богонга, известное похожими дальними миграциями в точно определенное место, – североамериканская бабочка данаида монарх. Но если монархи перемещаются днем, ориентируясь по солнцу как по компасу, то богонги летают только по ночам. Как же они определяют направление? Уорранту, выросшему в Снежных горах и с детства обожающему местных насекомых, всегда хотелось это узнать. Поначалу он думал, что чувствительные к свету глаза позволяют богонгам прокладывать курс по звездам. И хотя это предположение тоже оказалось верным, Уоррант, принявшись наблюдать за богонгами в неволе, в первую же ночь заметил, что они летят в верном направлении, даже не видя неба в принципе. И тогда он догадался, что богонги чувствуют магнитное поле Земли{759}.