Страница 71 из 149
В свободное от забивания дыхательных путей уважаемых ученых время чешуйки защищают тело мотылька, поглощая звук сигналов летучей мыши и, соответственно, приглушая эхо{651}. Эта акустическая броня – лишь одно из средств антилетучемышиной защиты{652}. Как мы знаем из предыдущей главы, более половины видов мотыльков имеют уши, которые могут улавливать эхолокационные сигналы летучих мышей. Это дает им серьезное преимущество. Если летучей мыши нужно различить звук, достигший мотылька и вернувшийся в виде эха обратно, самому мотыльку достаточно воспринять звук, проделавший только половину этого пути и, следовательно, куда более сильный. Поэтому, в отличие от летучей мыши, которая слышит мелких мотыльков на расстоянии не больше 8,5 м, мотылек слышит летучих мышей на расстоянии от 14 до 30 м{653}. Многие из них пользуются этой форой, закладывая виражи, выписывая петли и уходя в пике, как только услышат эхолокационный сигнал. Другие предпочитают не молчать{654}.
У бабочек медведиц – многообразной группы, насчитывающей 11 000 видов, – по бокам имеется пара органов, похожих на барабаны. Вибрируя, они издают ультразвуковые щелчки, которые сбивают летучую мышь с толку и позволяют бабочке спастись[199]. Иногда эти щелчки выступают акустическим аналогом предостерегающей окраски: многие медведицы полны неприятными на вкус химическими веществами и своими щелчками предупреждают летучих мышей, что есть их не стоит{655}. Кроме того, щелчки могут глушить эхолокатор. В 2009 г. Аарон Коркоран и Джесси Барбер нашли бесспорное тому подтверждение, подсунув большим бурым кожанам в качестве противника Bertholdia trigona – ослепительно красивую американскую бабочку медведицу, окрашенную в цвета горящего дерева{656}. У этих бабочек нет химической защиты, и летучие мыши охотно питаются ими, когда их удается поймать. Однако большие бурые кожаны часто промахивались, атакуя щелкающую Bertholdia, даже если бабочку искусственно удерживали на месте. Щелчки перекрывали эхо сигналов летучей мыши и мешали ей правильно оценить расстояние{657}. С точки зрения хищника, цель, которая только что четко обозначилась в совершенно определенной точке пространства, вдруг расплывалась в непонятно где расположенное смутное облако[200].
Другие мотыльки умеют напустить иллюзий безо всяких звуковых заклинаний. Барбер и Рубин разводят лунных мотыльков – мгновенно узнаваемых чешуекрылых размером с ладонь, с белым тельцем, кроваво-красными ногами, желтыми антеннами и лаймово-зелеными крыльями, которые заканчиваются двумя длинными струящимися шлейфами. Открыв шкаф в их лаборатории, я вижу нескольких таких мотыльков, безмятежно висящих на дверце; на полках валяются их опустевшие куколки. У взрослых особей нет рта и почти нет времени. Через неделю они будут мертвы. До тех пор у них «только два дела – спариваться и спасаться от летучих мышей», объясняет Барбер. Ядовитых химических веществ у них не имеется. Глушить сигналы щелчками они не умеют. Они даже не слышат приближения хищников, поскольку ушей у них тоже нет. Но длинные шлейфы нижних крыльев, вьющиеся за летящим мотыльком, создают эхо, которое отвлекает летучую мышь от настоящей цели и заставляет ее атаковать несущественную часть тела жертвы. В среднем лунные мотыльки без шлейфов попадают в пасть летучим мышам в девять раз чаще, чем сохранившие эту деталь{658}. «Когда я это обнаружил, то подумал: "Да быть того не может!", – рассказывает Барбер. – Эхолокация ведь просто чудеса творит. Разве может какой-то трепещущий лоскут мембраны одурачить летучую мышь? Но мы наблюдаем это собственными глазами, причем регулярно».
Наблюдаю это и я – на мониторе Барбера. Вот в помещение для полетов запускают лунного мотылька, Зиппер кидается на него – и промахивается. Развернувшись, она атакует снова, отхватывает кусок вьющегося шлейфа и выплевывает его. Неаппетитный пожеванный лоскут медленно опускается на пол. «Вот, как я и говорил», – усмехается Барбер. Лаборанты выносят мотылька: если не считать откушенного левого шлейфа, он цел и невредим. В полетную комнату выпускают другого, с заранее удаленными шлейфами. Зиппер ловит его почти мгновенно[201].
Впервые увидев лунных мотыльков, я подумал, что эти хвосты у них просто украшение, как у павлина. Но это меня снова ввел в заблуждение мой внутренний визуал. Лунные мотыльки находят брачных партнеров по запаху, и никаких свидетельств того, что хвост придает им привлекательности, у нас нет. Эти шлейфы предназначены не услаждать взор потенциального избранника, а обманывать слух потенциального противника.
Дональд Гриффин в свое время назвал эхолокацию летучих мышей «волшебным колодцем» – стоит его обнаружить, и он становится неиссякаемым источником удивительных открытий{659}. Выяснив, на что способны летучие мыши, мы видим в них биологическое чудо, которым они в действительности и являются, а не мерзких тварей, которыми их привыкли считать. И тех, на кого они охотятся, мы тоже узнаем лучше. А кроме того, вслед за многими учеными, ознакомившимися с работами Гриффина, мы можем заняться поиском других животных, воспринимающих мир посредством эхолокации.
Более непохожие друг на друга группы млекопитающих, чем летучие мыши и дельфины, придумать трудно. У летучих мышей передние конечности растянулись в крылья, у дельфинов расплющились в ласты. Тело у летучей мыши изящное и невесомое, а у дельфина – обтекаемое и пухлое. Летучие мыши рассекают воздух, дельфины – волны. Однако и те и другие перемещаются и добывают пищу в трехмерном и зачастую темном пространстве. И тем и другим эту возможность обеспечивает эхолокация{660}. Наконец, человеку и те и другие открывали свои тайны примерно в одном порядке: сперва ученые заметили, что дельфины ловко обходят препятствия даже с завязанными глазами, а потом выяснили, что они издают и слышат ультразвуковые щелчки[202]. Благодаря революционным работам Гриффина и других, истолковать эти наблюдения было проще, поскольку о существовании эхолокации уже было известно. Ученые, занимающиеся дельфинами, могли просто проверить их на наличие способности, которая еще лет за двадцать до того казалась невообразимой.
Несмотря на такое преимущество, исследования эхолокации у дельфинов продвигались довольно медленно, поскольку работать с этими животными непросто. Один только размер чего стоит. Самый мелкий дельфин примерно в 40 раз тяжелее самой крупной летучей мыши, и небольшим помещением для него не обойдешься, ему подавай просторный бассейн с соленой водой. Кроме того, дельфины хитрее, труднее поддаются дрессировке и более своенравны, чем летучие мыши: самка бутылконосого дельфина Кейти, которая участвовала в одном из основополагающих ранних экспериментов, соглашалась носить присоски на глазах, но наотрез отказывалась от блокирующей звук маски, закрывающей челюсти и лоб. И наконец, в отличие от летучих мышей, которых можно запросто наловить на чердаках и в лесах, дельфины обитают в среде настолько труднодоступной для человека, что большинство из нас соприкасается только с ее поверхностными слоями. Поэтому ученые, занимающиеся дельфинами, вынуждены в основном работать с животными, которые содержатся либо в океанариумах, либо в военно-морских лабораториях{661}.
В 1960-е гг. ВМС США начали обучать дельфинов спасать гибнущих ныряльщиков, искать затонувшее оборудование и обнаруживать заглубленные донные мины. В 1970-е американские военные стали активно вкладываться в исследование эхолокации – не для того, чтобы узнать, как дельфины воспринимают мир, но чтобы по образцу более совершенного эхолокатора, созданного природой, доработать путем обратного проектирования тот, что имелся на вооружении у них. Научная станция в гавайской бухте Канеохе-Бей стала центром важных исследований, возглавленных психологом Полом Нахтигалем и инженером-электриком Уитлоу Ау{662}. «Дельфины были черным ящиком, и моя задача состояла в том, чтобы определить параметры этого ящика, – рассказывает Ау. – Мои дети ужасно огорчались – им так хотелось обниматься с дельфинами, а я им объяснял, что это не друзья, а просто подопытные». (Я любопытствую, остались ли они для него просто подопытными сейчас, спустя десятилетия работы с ними. «Сейчас они для меня более сложно устроенные подопытные», – отвечает он после некоторого раздумья.)