Русский рай

Не без помощи капитана и штурманского ученика у распаленного страстями приказчика хватило ума, все пересчитать и записать. С последней байдарой он опять высадился на берег, взял отписки управляющего и вернулся с работными людьми крепости, среди которых был Федька-каюр. Они поднялись на борт и вытянули за собой лодки. Банземан, узнав, что придется идти по факториям, со вздохом поморщился. При нынешнем ветре удобней было разгрузиться сначала в Карлукском редуте, который был недалеко от Афогнака, в Игакской, Трехвсятительской, Алитакской артелях и уже потом в Павловской крепости, от которой уже возвращаться на Ситху.

Сысой, об этом не думал, перекрестившись концу дела, он опять скрылся в каюте. Матросы затопали башмаками по палубе, стали выбирать якорь. Агапа услышала и поняла, что судно готовится к походу, вскрикнула, как змея вывернулась из-под мужа, подхватила парку и с воплем выскочила на палубу. Сысой услышал, как Федька что-то выговорил ей по-кадьякски и она с прежней плутоватой улыбкой, вразвалочку вернулась, волоча за собой одежку.

– Ну и стерва! – ласково выбранился Сысой. – Я же говорил, что пойдем вдоль берега, потом вернемся. – Равнодушно разглядывая крепкое тело эскимоски, с сочувствием спросил: – Что? Не хочешь бросать свой Чиниак?

– Не хочу! – почти чисто по-русски выговорила она, все так же ласково и игриво улыбаясь, прилегла рядом.

– А ты, никак брюхата? – мозолистой рукой Сысой погладил её по округлившемуся животу. – Только сейчас заметил. Или отъелась на компанейских харчах в поварне.

Агапа захохотала и захлопала по животу ладошками.

– Сына отобрал? Другого не дам! – пролепетала без злости и упрека.

Удивить или рассердить этим Сысоя она не могла. Он много лет прослужил на Кадьяке и хорошо знал здешние обычаи. У кадьяков отцы не имели никаких прав на своих детей. Жизнь с русскими служащими и проповеди миссионеров, постепенно меняли местные нравы и все же, по кадьякским понятиям, он украл ребенка у Чиниакского жила. Правда, добродушная Агапа не осуждала его.

Доставив грузы факториям кадьякского отдела, через две недели «Юнона» вернулась в Павловскую бухту. К этому времени Сысой даже устал от своей знойной женки. Он не обманывал её, сказал, что возвращается на Ситху, а когда снова будет на Кадьяке – не знает. Агапа все поняла и приняла весть без печали. На берег они высадились вдвоем: Сысой для отчета и отписок управляющего отделом, Агапа для своих поденных работ и возвращения в свой, понятный ей, мир.

– Бадада! – потрепала его по бороде, прильнула щекой к груди, без благодарности подхватила суму с подарками и, не оборачиваясь, вихляющей походкой, засеменила в поварню.

«Юнона» вернулась на Ситху, а ближе к лету, до лова сельди, в Ново-Архангельск пришел американский бриг «Интерпрайз» под началом капитана Джона Эббета, знакомого старовояжным промышленным по войне с Ситхой. Трюм брига был наполнен мукой мелкого помола, маслом и прочей едой белых людей. Привез Эббет сахар, чай и табак: американцы хорошо знали нужды русских колоний. На этот раз товар был от фирмы крупного нью-йоркского мехоторговца Джейкоба Астора, который желал наладить постоянную связь с Русской Америкой и доставку продовольствия в обмен на меха. Такая мена избавляла правителя и промышленных от многих забот. Баранов радушно принял знакомого капитана, но радость его была омрачена сообщением, что англичане в Кантоне спустили на воду крейсер для грабежа и разорения русских колоний.

Правитель принял возможные меры предосторожности и защиты: не отпустил партию в южные воды с американским капитаном, убедив его заняться меной среди островов архипелага и на пару с «Юноной» прикрывать промысловые партии. Начальствующим над этими промыслами он поставил Ивана Александровича Кускова, передовщиками партий Сысоя Слободчикова, Василия Васильева, Прохора Егорова. Баранов собрал в Ситхинском заливе весь старый флот, купил у американцев бриг «Атаульпа» и переименовал его «Берингом». Это было все, что он мог противопоставить английскому крейсированию русских колоний.

Для здешних мест лето выдалось на редкость сухим и солнечным. Сверкали белые пики гор, зеленели густые еловые леса, как гнус мельтешили в воздухе маленькие птички колибри с красными как уголь грудками. Если временами штормило, то среди островов архипелага волны были невысоки и промысел удачен. Но колоши и их сородичи, не прокалывавшие губ и щек, видимо знали о войне России с Англией, и редкая встреча с островитянами проходила без перестрелок. Передовщики и старосты выходили на промысел вместе с партовщиками на больших байдарах с ружьями и фальконетами, байдарщики, кроме стрелок-копей брали с собой фузеи. И все равно, с весны до осени были убиты восемь партовщиков, а русские промышленные переранены. Не раз с «Беринга» и «Юноны» палили из пушек, отгоняя воинственно настроенных тлинкитов, но к августу партовщиками было добыто без малого полторы тысячи шкур калана.

Кусков хотел большего и повел флотилию дальше к югу. Возле острова Дандас случился затяжной бой с племенем цимшиан. Индейцев прикрывал американский бриг «Оттер». При пушках, наведенных один на другого, «Юнона» под началом американца Банземана приблизилась к нему. Капитаны, глядя друг на друга с суровой неприязнью, переговорили между собой.

– Это Сэмюэл Хилл, – обернувшись к Кускову, указал на капитана «Оттера» Банземан. – Грозит обстрелять, если не уйдем от острова. Будем воевать? – спросил, тоскливо глядя на начальника промыслов.

Под началом Кускова были два корабля, на обоих капитаны – американцы.

– Возвращаемся! – приказал он, не решившись ввязаться в бой.

Пролитой кровью наливалась темная вечерняя заря. Сысой постанывая от неопасных кровоточивших ран, полученных в рукопашном бою, уже в сумерках собирал по островам сводную партию. Раненный Прошка Егоров, баюкая простреленную руку, сидел возле пушки. Василий Васильев валялся в каюте, то отмаливаясь, то впадая в бред: его раны были опасными.

Погрузив на борт байдарки партовщиков, «Юнона» и «Беринг» направились к Ситхе. На обратном пути им тоже пришлось воевать.

Следующая зимовка в Ново-Архангельске обнадеживала благополучием, в пакгаузах крепости скопились излишки провизии, выменянной на меха. Опасность нападения колошей была прежней, но в условиях сытости не пугала защитников крепости. Ко всему, море изрядно штормило, давая надежды, что благоразумные англичане в такую погоду не решатся крейсировать берега Русской Америки. И тогда Баранов решился на широкий жест: впервые за время службы в колониях он не просил хлеба, но отправил на Камчатку его излишки на «Юноне».

В это время Петруха, Сысоев сын, с удовольствием работал в кузнице и был на жалованье помощника мастера. Богдашка хорошо учился, часто бывал у матери, в охотку учил чтению Федьку, но жил и кормился при школе. Василий Васильев поправлялся от ран, полученных на летних промыслах.

Май он и на Ситхе май: потеплело, словно гнус поднялись на крыло, зароились, замельтешили в воздухе колибри. Сысой стоял в карауле у озера, до которого был поставлен новый заплот из сырого леса. На другом берегу алеуты, под началом приказчика, тоскливо готовились ставить продолжение стены – границы между крепостью и колошами. Сысой слышал двойной салют флагу донесшийся из бухты, затем ответные выстрелы с батареи. В это время бостонские корабли, обогнув Южную Америку, обычно приходили на Ситху. Через какое-то время к караульному приковылял Василий, все еще хромая и опираясь на палку, помахал другу свободной рукой, крикнул, задрав бороду:

– Таракана привезли! И еще двенадцать партовщиков с «Николы». У Тимохи бедняцкая борода до груди и волосы как у попа.

– Кто привез? – свесившись со стены, спросил скучавший в карауле Сысой.

– Капитан Браун с «Лидии» выкупил всех.

– А другой кто?

– «Окейн» под началом Натана Виншипа. Хочешь повидаться с бывшим старпомом?

Сысой сплюнул, показывая, насколько ему любопытна встреча с бостонскими спутниками по вояжу, между тем обеспокоенно завертел головой.