Страница 24 из 31
– Андрюша, фейерверк закончился, вставай! – смешливо крикнула с крыльца Зинуля.
– Да он небось уснул! – предположил Тараскин.
Однако Курихин не спал и не любовался ночным небосводом. Глаза его, правда, были открыты, губы улыбались, но лицо уже утратило интенсивный розовый цвет, а между бровями краснело небольшое аккуратное пятно.
– Е-мое! – в тишине, последовавшей за этим открытием, недовольно гаркнул Семендяев.
Зинуля жалобно взвизгнула, а потом в первый раз за день замолчала, потому что хлопнулась в обморок. Катерина побледнела, села на пол и закрыла глаза, но сознание не потеряла, губы ее шевелились. Не знаю, что она шептала, может, молилась, может, проклинала убийцу. Тараскин с перекошенным лицом и белыми глазами персонажа с картины Модильяни с присвистом повторял:
– Кто с-стрелял? Кто с-стрелял?
При этом он шарил по лицам окружающих пугающим пустым взглядом, словно всерьез надеялся, что кто-то выступит вперед, ударит себя кулаком в грудь и публично покается в убийстве.
С признанием никто не спешил, но зато у всех вдруг нашлись важные и неотложные дела. Я поспешила увести в дом Масяньку, который, к счастью, ничего не понял. Могучая Ирка подхватила на руки и понесла следом за нами обморочную Зинулю, а о Катьке проявила заботу ее подружка Дина. Поскольку я направилась в отведенный нам флигель, все остальные машинально потащились следом, так что вскоре женщины и дети сгруппировались в доме, а мужчины – Тараскин, Колян и Семендяев – остались во дворе. В окошко я видела, что они довольно долго бессмысленно стояли около мертвого Курихина и Вадим звонил куда-то по мобильному.
Прибежал Анатолий, увидел мертвого хозяина дачи, почесал в затылке и спокойно, деловито принялся наводить посильный порядок. Сбегал куда-то за куском брезента, накрыл тело, отогнал подальше друзей и знакомых покойного и тоже принялся звонить по телефону. Я подумала, что поведение Анатолия выдает в нем человека бывалого, привычного ко всему. К тому же Анатолий единственный среди присутствующих, если не считать Масю, был трезв. Это вызывало определенное уважение и внушало некоторую надежду на то, что ситуация будет взята под контроль. Сегодня Анатолий весь день был с нами и проявил себя как человек надежный, мастер на все руки. Он и на кухне хлопотал, и баню топил, и шашлык жарил. Фейерверк, кстати говоря, тоже запускал он.
– Ирка, присмотри за Масянькой! – попросила я.
Неистребимое журналистское любопытство гнало меня на место событий.
Анатолий и в самом деле оказался мужиком толковым. Закончив телефонный разговор, он отогнул край брезента, присел и заглянул в лицо убитого так внимательно, словно надеялся услышать от хозяина какие-то инструкции. Курихин, ясное дело, молчал, как покойник, каковым он и являлся, но Анатолий все-таки сделал некоторые выводы. Поднявшись, он устремился к дровяному сараю, бросив через плечо:
– Сдается мне, стреляли оттуда!
Проваливаясь в снег, спотыкаясь и наступая друг другу на пятки, Колян, я и несколько протрезвевший, но ужасно неустойчивый Семендяев побежали следом за Анатолием. Деморализованный Тараскин остался у тела и тупо рвал на себе волосы. На плечах идущего первым Анатолия наша птица-тройка ворвалась в бревенчатую крепость.
– Стоп! Задний ход! – гаркнул Анатолий.
Колян попятился и наступил мне на ноги. Я попятилась и уронила в сугроб самопадающего Семендяева. За широкими спинами мужа и Анатолия я ничего не видела, поэтому ввинтилась между ними. Зачем, спрашивается? Нажила себе лишний ночной кошмар!
За поленницей, как за бруствером окопа, тихо-тихо лежал еще один гражданин с простреленной головой.
– Кто это? – спросила я.
Мне никто не ответил. Второй покойник выглядел гораздо хуже, чем Андрей Петрович, у которого только маленькая аккуратная дырочка во лбу образовалась. У этого незнакомца не было половины головы! В правой руке трупа имелся пистолет, который Анатолий опознал как хозяйский, то есть принадлежавший Курихину.
– У него щечки красного дерева! – объяснил он.
– У кого щечки? – непонятливо переспросила я, коротко взглянув на мертвое тело и тут же малодушно отвернувшись.
Красного там было очень много, но разглядеть щечки и иные челюстно-лицевые подробности уже не представлялось возможным.
– У пистолета щечки! – с нескрываемым раздражением объяснил Анатолий. – Боковины! У таких пистолетов они пластиковые, точнее, эбонитовые. Этот конкретный «ТТ» побывал в огне, щечки у него и сгорели, их заменили на другие – деревянные. Старый пистолет, памятный, его дед Андрея Петровича с войны принес.
– Старый, старый, но мощный, – укоризненно пробормотал Колян.
– Есть еще порох в пороховницах! – подтвердила я.
– Так я сколько раз говорил Андрею Петровичу: запирайте вы двери в доме, не при коммунизме ведь живем! – заворчал Анатолий. – Из открытой хаты у нас только ленивый чего-нибудь не стырит!
Он с большим неодобрением посмотрел на неленивого незнакомца, стырившего из открытой хаты пистолет, и сказал еще:
– Сдается мне, этот тип себе в рот выстрелил. Сначала Андрея Петровича убил, а потом себя.
– А мне сдается, что в промежутке между этими двумя событиями гражданин что-то праздновал, – Колян указал на пустую бутылку шампанского, посверкивающую недалеко от трупа.
– Может, он еще до убийства пил? – возразила я, ощутив внезапный и непреодолимый порыв поиграть в сыщика.
– Ты соображаешь, что говоришь? – муж невежливо покрутил пальцем у виска. – До первого выстрела он не пил, иначе рисковал бы не попасть Курихину точно в лоб! А вот чтобы попасть самому себе в рот, большого стрелкового мастерства не надо. Он мог напиться, чтобы решиться спустить курок. Под наркозом-то оно, наверное, легче.
– Психолог! – фыркнула я. И спросила Анатолия: – А где конкретно в доме был пистолет?
– Висел на стене в кабинете, на красно-белом персидском ковре.
– Классика жанра! – заметил Колян.
– То есть? – переспросила я, почесав переносицу.
– Закон театра: если в первом акте на стене висит ружье, то в последнем действии оно непременно выстрелит! – объяснил Колян.
– А если не висит? – пробормотала я.
Я совершенно точно помнила, что никакого оружия на стене в кабинете не было! Во всяком случае, в тот момент, когда я общалась там с хозяйским компьютером. Пока «Яндекс» шукал у себя в закромах полосатых кроликов, я любовалась тем самым красно-белым ковром, и никакие стилистически чуждые предметы вроде пистолета «ТТ» не закрывали мне затейливый узор из персидских огурцов. Выходит, убийца проник в дом среди бела дня? Поразительная дерзость!
Позади нас в снегу шумно заворочался Семендяев. Восстав из сугроба, он нетвердой походкой приблизился к нам, заглянул за поленницу и выдохнул:
– Е-мое!
– Вы его знаете? – спросил Анатолий.
– Нет! А кто это? – поинтересовался Семендяев.
– Второй труп, – сказал Колян.
Я толкнула его локтем в бок. Чего глупости говорить? Мужняя реплика ничего не проясняла, разве что демонстрировала хороший навык Коляна к устному счету.
– Так, – сказал Анатолий и остро огляделся: – А кто ж у нас теперь за старшего? По идее, Вадим Иванович. Надо его позвать, пусть будет в курсе.
Примороженный Тараскин при виде второго трупа неожиданно ожил, сделал большие глаза и громко произнес:
– Е! – тут он покосился на меня и закончил, как Семендяев:
– Мое!
– Знаете его? – спросил Анатолий.
– Не припоминаю, – как-то уклончиво ответил Вадим. – Надо бы забрать у него оружие.
– Не волнуйтесь, он больше не будет стрелять, – с нервным смешком успокоил его Колян.
– Лучше ничего не трогать, пусть менты сами все посмотрят, – сказал Анатолий.
– А будут менты? – вполголоса спросила я у мужа.
– Обещали быть парни из охраны туркомплекса, – ответил он. – А опергруппа из райцентра приедет только утром.
– Фиг она приедет, пока перевал не расчистят! – сердито возразил Анатолий. – Столько снега навалило, что ни к нам проехать, ни от нас выехать, это я вам, как местный житель, совершенно точно говорю, уже не в первый раз такая петрушка.