Страница 44 из 62
Мы как будто чужаками стали. Меньше, чем за день.
– Веснушка, я не хочу слушать оправдательную ложь, – мотает головой Глеб. – Твой интерес к преподу и его к тебе, видимо, пересеклись на поприще совместной работы. Да ради Бога…
– Глеб, да выслушай ты! – срываюсь я и сжимаю кулаки до боли. – Нет никакого интереса! У меня к нему нет и не было никогда…
– Врешь! – перебивает и со злостью шипит Глеб и я испуганно замолкаю. – Снова врешь! В свой день рождения ночью ты говорила девушке своего брата о том, какой этот препод идеальный и насколько он тебе нравится! Ты говорила о том, что мужчина для отношений должен быть старше и буквально боготворила его! В то время как я позиционировался как “просто друг детства”! Ты меня использовала, а он у нас “мистер Эталон”, охмуряющий студенток! Ну, в итоге, все там, где заслужили, да? Я в полной жопе, а вы счастливы!
Ошарашенно хлопаю глазами и смаргиваю слезы, глядя парню в лицо: откуда он это все узнал и… Да какая к черту разница! Какая разница, если все уже давно выглядит по-другому!
– Все давно изменилось, слышишь?! – хватаю парня за рукав его куртки и дергаю на себя, заставляя повернуться ко мне лицом. – Те слова я говорила… Боже, да я не это имела в виду! Почему ты не рассказал это раньше?! Все уже давно изменилось, благодаря тебе! Я поняла, что люблю тебя и быть с тобой хочу, а не просто использовала! – начинаю плакать и путать буквы в словах, но я договорю свою речь и он не посмеет счесть ее просто “оправдательной”. – Райский мне не интересен! А его интерес что-то вроде родственно-дружеского, Глеб! Он крестник моего отца, понимаешь? Я его совершенно не помню, и брата его тоже, а он меня помнил и узнал, потому так по-особенному себя и вел со мной. Мама его знает и она подтвердит. Сегодня мы с братом ездили в кинологический центр и там встретили его, Сема его узнал и вот теперь знаю я. Мы поехали в ресторан, чтобы поговорить, мне первой позвонила мама и я поставила телефон на беззвучное, убрала в сумку. Вячеслав Олегович подвез меня до дома, потому что Семе надо было встретить Стасю. И все! Понимаешь?! Да, я виновата, я безответственная и глупая дура, но я тебя люблю! – выкрикиваю я последние три слова и пытаюсь закрыть рот рукой, чтобы не дать громким всхлипам вырваться наружу. Не выходит, не получается, и я утыкаюсь лицом Глебу в плечо, приобнимая.
Парень обнимает меня в ответ, рычит что-то неразборчивое и буквально стискивает в своих объятиях. Утыкается носом в мои волосы, еще что-то говорит, а у меня от этой внезапной близости выбивает последний предохранитель, отчего мое сознание сносит новым потоком рыданий.
Слышу, как парень тоже хлюпает носом и его грудь судорожно дергается, выдавая истинное состояние, которое он до сих пор так тщательно скрывал под маской. Глеб сильнее сжимает меня в своих руках, словно цепляется за последнее, что у него осталось в жизни.
А ведь это так и есть! Я – единственный близкий ему человек, у него никого больше не осталось!
От осознания насколько ему сейчас тяжело и горько, моя душа выворачивается наизнанку, причиняя невыносимую боль. Раз Глеб дал волю своим эмоциям и позволил себе показать слабость – значит, эти страдания больше нестерпимы.
Так и стоим в обнимку, единые в своем горе, пока я не успокаиваюсь первой. Вокруг нас кружит Анубис, не понимающий что происходит с его хозяевами, и периодически лает, как бы проверяя живы мы или окаменели навечно.
– Прости, что так вышло, прости меня. Я больше никогда ничего не скрою и всегда буду рядом, – осипшим от плача голосом, произношу я, подняв голову и глядя на Глеба. У него очень сильно покраснели глаза, они до сих пор покрыты нездоровым блеском от слез. – Ты мне веришь?
Мне так необходимо его короткое “верю”, что даже дыхание перехватывает в ожидании. Как только он это скажет – все будет как раньше.
– Да, – выдыхает он, – но время покажет…
Последняя фраза меня смущает, но сейчас не время выяснять скрытые смыслы… Мне достаточно уже того, что он меня не отталкивает и не посылает к черту, а парень наоборот прижимает меня к себе. А ему, кажется, достаточно моего присутствия, чтобы не потерять голову от нахлынувшей скорби.
Он поднимает руку к моему лицу и убирает в сторону выбившуюся из хвоста прядь, а я лишь сильнее сжимаю в руках воротник его куртки. Мы смотрим друг другу в глаза и словно держимся на ногах только благодаря этому взгляду, невидимой связующей нас ниточке.
– Она меня дождалась, – хрипло произносит Глеб и замолкает.
Громко сглатывает и у меня на глаза наворачиваются слезы, но я не смею отвести взгляда от карих глаз своего друга, чтобы он видел мою поддержку.
– Бабушка меня встретила, накормила, все начиналось как обычно, – говорит парень и его голос подрагивает. – А потом начала рассказывать о том, что видела во сне родителей и что мама просила зачем-то почистить и подготовить все драгоценности. Бабушка подсуетилась и собрала все по шкатулкам, показала мне их, просила взять ее обручальное кольцо, чтобы переплавить, когда я на тебе женюсь, – Глеб с досадой качает головой и часто моргает, а мое сердце на миг подскакивает груди после услышанного. – Я отшутился, она пригрозила шуточной расправой, если я тебя упущу… Блин, все было хорошо, она чувствовала себя нормально! – срывается Глеб и отступает на шаг, видимо не в силах больше стоять на месте. – Я собрался во двор, чтобы проверить крышу к зиме, так бабушка меня расцеловала так, будто прощалась, понимаешь? Я сразу не заметил, Веснушка, я только сейчас смог увидеть странности эти. А когда вернулся… Она просто лежала на своей кровати, сначала я подумал что она спит, она часто после обеда отдыхала, а потом стало чуточку тревожно и… – парень закусывает губу и отрицательно мотает головой, словно желая сбросить с себя морок минувших событий.
Подхожу к нему снова и, обвив его торс руками, утыкаюсь носом в шею. Слезы огромными каплями срываются с моих ресниц и я беззвучно плачу, не желая понимать, каково это и что пришлось пережить моему другу.
– Ты так была нужна мне, – болезненно звучит его голос прямо над моим ухом. – Еще бабушка передала для тебя подарок, там что-то связанное, сказала, что спешила, чтобы успеть до моего приезда и закончить сегодня. Сказала, что хоть и не модно, но зато греть будет… – говорит Глеб и я срываюсь, начинаю плакать навзрыд.
Этот день я не забуду уже никогда, потому что еще ни разу в жизни не было мною пролито столько горьких слез, как сегодня.
Глава 22. “Один идет прямым путем, другой идет по кругу…”
Глава 22. “Один идет прямым путем, другой идет по кругу…”
“Один идет прямым путем,
Другой идет по кругу
И ждет возврата в отчий дом,
Ждет прежнюю подругу.”
(А.Ахматова)
У всех есть страхи, нет на свете человека, который бы не боялся ничего. Для кого-то главный страх – это высота, для кого-то – глубина, кто-то боится скорости, а кто-то постоянно боится не успеть... Для меня же нет ничего страшнее, чем похороны близких. Еще с момента гибели папы в памяти свежи воспоминания о об этом ритуале. Стойкая ассоциация: душераздирающие крики, слезы и ощущение душевной пустоты.
Баба Зоя была душой компании, ее знал почти каждый житель нашей деревни, и поэтому сегодня на кладбище очень много людей, облаченных в черное. Эта “черная масса” неоднородна по своей реакции и оттого морально давит. Вот стоит кучка из пожилых женщин, принимающих происшествие как данность и неизбежное, они лишь изредка тяжело вздыхают, поправляя на головах черные платки. Рядом с ними – люди помладше, примерно возраста моей мамы, и в их глазах стоят слезы, которые они то и дело промакивают бумажными платочками. Отдельное место занимают мужчины разных возрастов, они беспрерывно курят, их обволакивает едкое облако сигаретного дыма, но я не осуждаю, ведь запах этого кумара перебивает смрад отсыревшей кладбищенской земли вперемешку с опавшей осенней листвой.