Осколки полевых цветов

– Большое спасибо за помощь, – говорит мама, когда я достаю из духовки последнюю партию кексов. В итоге мы добавили к более редким и необычным несколько популярных вкусов. Печенье со сливками, ваниль и красный бархат.

– Мне нетрудно, мам.

– Тем не менее я это ценю. Наверняка ты предпочла бы провести время с Калебом или Лорен.

– Мне нравится заниматься с тобой выпечкой.

Она улыбается и притягивает меня в свои объятия.

– Я тебя люблю.

Боковая дверь на кухню открывается, и входит Джорджия.

– О, неужто я пропустила праздник любви? – Мама смеется и протягивает руку, чтобы добавить Джорджию в наши объятия. – Разве я могу устоять? – Джорджия ставит сумку и присоединяется к нам. Я морщу нос от запаха антисептика, прилипшего к ее волосам и коже.

– Иди прими душ, – говорит ей мама, – и начнем готовить ужин.

Джорджия прищуривается.

– Это твой способ вежливо намекнуть, что от меня воняет?

Мама пожимает плечами и усмехается.

– От тебя пахнет больницей.

Джорджия вздыхает и наклоняется за сумкой.

– Что готовите?

Мы с мамой переглядываемся.

– Еще не определились, – отвечаю я.

Джорджия издает тихий смешок.

– Хорошо, вы тут пока разбирайтесь, а я… постараюсь не вонять, когда вернусь. – Мгновение спустя ее шаги раздаются на лестнице.

Пока мама готовит кексы для заморозки, чтобы мы могли потом их разморозить, я роюсь в холодильнике в поисках чего-нибудь, из чего можно состряпать ужин. В итоге останавливаюсь на салате и запеченной курице с лимоном. Легкий, непринужденный, безошибочный вариант.

Когда к нам спускается Джорджия, ее волосы мокрые после душа, на ней хлопчатобумажные шорты и большая дырявая рубашка, которая, как я знаю, принадлежит Майклу.

– Пахнет потрясающе. Вам помочь? – Она собирает волосы и закрепляет их на затылке резинкой.

– Можешь поставить чесночный хлеб в духовку, – предлагаю я.

Мы накрываем на стол и садимся ужинать.

Иногда, когда я наслаждаюсь мирным времяпрепровождением в компании мамы и сестры, я не могу не думать о том, что прежде таких моментов у нас не было. Мы ходили по острию бритвы, жили в страхе перед очередной вспышкой гнева или чего похуже. Теперь нам больше не нужно об этом беспокоиться, но шрамы остались. Они никуда не денутся. Они врезались слишком глубоко, чтобы исчезнуть полностью.

По другую сторону мы оказались благодаря простому повороту судьбы.

Другим в нашей ситуации повезло меньше, и это то, о чем я никогда не забываю.

Глава восьмая

Майка прилипает к груди, тело покрыто потом. Несмотря на тень от тента и маленький портативный вентилятор на столе, я изнываю от жары. Вместо работы на игровом стенде Тельма заставила меня делать аквагрим.

Я? Аквагрим?!

Я уж не знаю, что пила Тельма, чтобы решить, что для меня это идеальное занятие. Художественной жилки во мне точно нет.

– Кто я? – Маленькая девочка с недоумением смотрит в ручное зеркальце, которое я ей протягиваю.

– Я… эм… – Разве это не очевидно? – Бабочка.

– О! Круто! – Шурша платьишком, она упархивает прочь. Ее мама сует в банку для пожертвований несколько долларовых купюр и мчится за дочкой.

Я подзываю следующего ребенка, мальчика с копной рыжих волос и веснушчатым носом.

– Хочу быть львом! – гордо заявляет он и указывает на грудь.

Я поворачиваюсь к краскам и вздыхаю.

– Сделаю все, что в моих силах, малыш.

Я бы предпочла быть сейчас с мамой и торговать кексами, но нет, мама досталась Джорджии. Клянусь, у Тельмы ко мне какая-то странная старушечья неприязнь.

Я окунаю кисть в краску и делаю все возможное, чтобы этот ребенок стал похож на льва. Все это время я веду светскую беседу и учтиво улыбаюсь. Дети замечательные, правда, они милые и пришли сюда повеселиться. Просто меня раздражает, что меня втянули в это дело, не проявив любезности и не спросив. Если бы Тельма меня спросила, я бы ответила «да», но она даже не поинтересовалась моим мнением, и я считаю ее выходку грубой.

Вся эта канитель продолжается, и нет ей ни конца, ни края.

Один ребенок хочет быть змеей, другой единорогом, третий человеком-пауком, четвертый планетой. Несмотря на отсутствие у меня художественных способностей, я из кожи вон лезу, чтобы удовлетворить каждую просьбу.

Маленький мальчик подскакивает ко мне и прыгает, как маленький кенгуру.

– Привет. – У него высокий и бодрый голос. – Я Форрест, как…

– Лес?

– Да. – Он с энтузиазмом кивает. – Можешь нарисовать на моем лице динозавра?

– Я думала, ты захочешь машинку, – произносит знакомый голос, и на плечо мальчика опускается большая загорелая рука.

– Па-ап, – протягивает Форрест, – я передумал. Имею право.

Тайер улыбается сыну.

– Ладно. Динозавр так динозавр. Как поживаешь, Салем?

– Тебя зовут Салем? – спрашивает малыш, широко распахнув глаза. – Как город, где сожгли всех ведьм?

Я стараюсь не рассмеяться.

– Верно.

– Погоди-ка. – Он делает паузу и задумчиво морщит нос. – Пап, откуда ты ее знаешь? – Он бросает на Тайера нетерпеливый, любопытный взгляд.

– Она моя новая соседка.

– Ух ты, круто! – Форрест, кажется, удовлетворен ответом. – Так можно мне розового динозавра?

– Конечно. – Я макаю кисть в розовую краску и принимаюсь за работу.

– Ты высовываешь язык, когда рисуешь.

– А? – Я поднимаю глаза на звук голоса Тайера и случайно оставляю на щеке ребенка полоску розовой краски. Я беру влажную тряпку и вытираю ее, пока Тайер объясняет:

– Когда ты сосредоточена. Твой язык. Ты его высовываешь.

– Я не знала.

Ему словно хочется сказать что-то еще, но он предпочитает этого не делать. Я заканчиваю с динозавром (откровенно говоря, он похож на гигантский розовый шар, и в нем нет ничего от динозавра), передаю Форресту зеркало, и он радостно улыбается.

– Класс! Спасибо, Салем!

Тайер качает головой, по его лицу расплывается широкая улыбка. У него белые ровные зубы, но на одном из клыков заметен скол. Это даже очаровательно. Он кладет в банку двадцатку, и я благодарно улыбаюсь.

– Обязательно зайди в мамин киоск. Там кексы.

Его карие глаза загораются.

– Люблю кексы. Хорошего дня, Салем.

– И тебе.

Я смотрю, как он уходит, разговаривая с сыном, и вижу направляющегося ко мне Калеба. Я не думала, что он найдет возможность отойти от стенда своей семьи, где продаются пироги и что-то еще. В его руках две банки газировки, и при виде их я с облегчением вздыхаю. Калеб пристально наблюдает за Тайером.

– Что здесь делает твой соседушка? – В его голосе слышна издевка, и я даже не могу его за это винить, ведь Тайер заподозрил, что он накачал меня наркотиками.

Он передает мне банку диетической колы и выдвигает из-под стола пластиковый складной стул, пока я приглашаю к себе следующего ребенка.

– Это же распродажа выпечки, она проводится в центре города и открыта для всех желающих. – Я даю ему время на размышления, а потом добавляю: – Его сынишка захотел раскрасить себе лицо.

Он делает глоток обычной кока-колы. Заметив, что я слишком занята, чтобы открыть крышку на своей банке, он протягивает руку и открывает ее для меня. Газировка бурно шипит.

– Спасибо.

– Не знаю, почему, но этот парень мне не нравится, – продолжает Калеб, пока я выполняю следующий заказ на единорога. У него странное выражение лица, нечто среднее между замешательством и отвращением. – Он какой-то…чудной.

– Не уверена, что он чудной. Может, скорее угрюмый? Да, скорее так.

– И это тоже.

– Как дела на стенде твоей мамы?

– Почти все раскуплено.

Я не удивлена. Его мама печет лучшие пироги в округе.

– Ты купил для меня пирог с арахисовым маслом?

Он усмехается.

– Да, детка. Сразу его убери.

– Спасибо. Я бы тебя поцеловала, если бы не была так занята. – Я покачиваю кистью. – Ты не видел Лорен?