Осколки полевых цветов

Я смотрю на забор между нашими домами и снова начинаю рыдать. Я не понимаю, откуда в моем теле столько слез. Еще вчера Форрест был здесь, живой и здоровый. Он выпрыгнул из фургона, он дышал, двигался, бегал, а теперь его нет.

Насколько это возможно, я беру себя в руки, захожу в дом и вижу маму. Она сидит за кухонным столом с чашкой чая.

– Ты ездила к Калебу, – говорит она еще до того, как я закрываю дверь. Накануне вечером я отправила ей сообщение и предупредила, что останусь там на ночь.

– Я… д-да, – заикаюсь я и отворачиваюсь к холодильнику. Я беру диетическую колу, хотя не уверена, что хочу пить. Мне просто нужно чем-то занять свои руки.

– Хм. – Она берет чашку и выливает недопитый чай. – Как интересно.

– Мы дружили, мам. До того, как мы начали встречаться, он был моим лучшим другом. После Лорен.

Она вздыхает и смотрит туда, где ей хотелось бы, чтобы была посудомоечная машина.

– Но к Лорен ты не поехала, не так ли?

Она права.

– Калеб мне ближе, – бурчу я.

Она берет у меня из рук газировку, ставит ее на стол и притягивает меня в свои объятия.

– Как ты?

– Все еще в шоке, – признаюсь я, держась за маму. Я хотела бы, чтобы мне стало от этого легче, но легче не становится.

– Я звонила твоему психотерапевту, – говорит она, и я замираю в ее объятиях. – Назначила тебе консультацию на конец недели. Если хочешь, можешь сходить. Я подумала, что тебе это понадобится.

– Спасибо. – Я проглатываю ком в горле.

– Я знаю, это ничего не изменит, но у тебя есть я. Можешь поговорить со мной в любое время, когда захочешь.

Я целую ее в щеку.

– Я знаю, мам. Я люблю тебя.

Она трепетно касается моей щеки, как будто пытается запомнить, как я выгляжу.

– Вы, девочки, – лучшее из всего, что я создала. Жаль, что я не стала для вас более сильной матерью.

– Пожалуйста, – умоляю я, – никогда не сомневайся: ты была настолько сильной, насколько могла.

Ее губы дрожат, она готова расплакаться, и на этот раз я обнимаю ее и утешаю. Мы долго стоим, прижавшись друг к другу. Иногда возникает потребность обнять другого человека и найти в нем утешение, и это нормально. Потребность в человеческом прикосновении не делает нас слабыми.

Глава пятьдесят третья

Ненавижу похоронные бюро.

От одного их вида становится тошно. Например, в этом бюро старый темно-бордовый ковер и пахнет шариками от моли.

Мы с мамой сидим сзади. Впереди маленький гроб, он закрыт.

Я не видела Тайера всю неделю, но сейчас он, подавленный, стоит у гроба. Никогда не видела, чтобы человек выглядел таким потерянным, как будто он, хотя и в своем теле, но на самом деле его там нет. Родители стоят рядом, его брат разговаривает с Кристой, которая плачет у гроба.

Рядом с гробом – две большие фотографии Форреста. В одной он держит бейсбольную биту из малой лиги. Я даже не знала, что он играл. На другом снимке он на чьей-то свадьбе, на нем синий костюм.

Я.

Блядь.

Ненавижу.

Синий.

Синий цвет безжизненен.

Это холодные губы и неподвижные конечности.

Это цвет его смерти.

Я больше никогда не полюблю этот цвет.

Тайер машинально приветствует людей, зеркально отражая их движения, но на самом деле он не здесь. Криста падает перед гробом, и пожилая пара подхватывает ее за руки и уводит в боковую комнату. Скорее всего, это ее родители. Сидящая рядом со мной мама опускает ладонь на мое колено.

– Как ты?

Я отвечаю, сдерживаясь изо всех сил:

– Держусь.

Я потираю подаренное Тайером кольцо, пытаясь найти утешение в прохладном металле.

– Все это как будто неправильно. Правда?

– Правда.

Кто-то опускается на скамью рядом со мной, я оглядываюсь и с удивлением обнаруживаю Калеба. На нем светло-серый костюм с зеленой рубашкой. Светло-русые волосы приглажены, подбородок гладко выбрит.

– Ты приехал. Зачем? – в замешательстве спрашиваю я.

Его щеки слегка розовеют.

– Я подумал, вдруг тебе понадоблюсь.

Ком в моем горле становится тяжелее, и я сжимаю его руку в своей.

– Так и есть. Ты мне нужен. – Я протягиваю другую руку к маме и смотрю то на него, то на нее. – Вы мне нужны.

Как-нибудь, когда-нибудь я через это пройду. Мне придется это сделать. Мои чувства ничто по сравнению с тем, что испытывают Тайер и Криста.

Члены семьи посещают заупокойную службу, а мы втроем идем на поминки в общественный центр. На них собрался весь город. За столом в центре, чтобы иметь возможность наблюдать за всем происходящим, сидят Тельма и Синтия.

Вдоль стен расставлены столы с закусками. Люди обслуживают себя сами, их голоса мягкие и приглушенные.

Здесь есть и столик с горсткой мальчиков. На похоронах я их не заметила, но они, должно быть, друзья Форреста. Даже не представляю, как в таком возрасте столкнуться с трагедией, со смертью и узнать, насколько хрупкая наша жизнь.

– Тебе нужно поесть. – Калеб подталкивает меня к еде.

– Я не голодна.

– Ладно. Садись, я принесу тебе тарелку. Съешь, сколько сможешь. Вам я тоже что-нибудь принесу, – сообщает он моей маме.

Я открываю рот, чтобы возразить, но он уже ушел. Мама бросает на меня многозначительный взгляд.

– Хороший парень.

– Так и есть, – киваю я, глядя на стол.

Но он не тот, для кого бьется мое сердце.

Калеб возвращается, ставит тарелки перед каждой из нас и уходит, чтобы набрать закусок для себя. Я озираюсь по сторонам, пытаясь увидеть, приехал ли Тайер, но не замечаю ни его, ни Кристу. Зато вижу его брата.

– Я сейчас вернусь, – бормочу я маме и отхожу от стола.

Я не слышу, что она отвечает, потому что уже направляюсь к Лейту.

– Привет. – Я хватаю его за руку, и он поворачивается ко мне. – Не знаю, помнишь ли ты меня…

– Конечно, помню. – Он приглушенно улыбается и обнимает меня.

– Как он? – спрашиваю я, когда он меня отпускает. Его легкая улыбка полностью гаснет.

– Плохо. Я никогда не видел брата… – Он качает головой и опускает взгляд. – Страшно подумать, что он сейчас переживает.

– Да, страшно. И ужасно. – Мой голос срывается, и я боюсь, что опять разрыдаюсь. Мама права, что назначила мне встречу с психотерапевтом. Я все время думаю о том, как выглядел Форрест, когда его тело вытащили из воды. Я вспоминаю его обмякшее тело и то, как я опускаю ладони ему на грудь.

– Я знаю, что ты там была, – продолжает он. – Брат сказал. Как ты справляешься?

Я ворочаю языком во рту, подыскивая правильные слова.

– Все кажется каким-то нереальным. Я все жду, что очнусь от этого дурного сна.

Его руки нервно висят по бокам.

– Я тоже. – Он качает головой. – Не дай бог никакому родителю через это пройти. Пережить своего ребенка.

– Это невыносимо.

– Я сказал брату, что ему следует продать дом.

Мое сердце замирает.

– Что он ответил?

– Что не сможет. Это последнее место, где Форрест был жив, и он оттуда не уедет. Он постоянно говорит что-то о домике на дереве, но никакого домика на дереве нет.

Из моих глаз капают слезы.

– Форрест хотел, чтобы папа построил ему домик на дереве. Тайер все обещал и обещал, а теперь…

– А теперь уже слишком поздно.

Я опускаю голову и смотрю на свои простые черные туфли.

– Я просто хочу, чтобы ты знал, что мысленно я со всеми вами.

– Мы это ценим. – Он похлопывает меня по плечу.

Я возвращаюсь к столу, опять осматриваю комнату в поисках Тайера и нахожу его за столом со своими родителями. Он выглядит измученным, как будто совсем не спал после трагедии. Я хочу подбежать к нему, обнять, сказать, что люблю. Но что-то меня удерживает.

Я присоединяюсь к маме и Калебу, беру вилку и заставляю себя наполнить желудок хотя бы чем-то.

– Спасибо, что принес еду.

– Без проблем. – Калеб внимательно наблюдает за мной, вероятно, ожидая, что я снова сорвусь.