Страница 27 из 55
— Благодарю. — премило ответила графиня на любезность служивого и затем вальяжно села и пододвинулась к столику.
Статный мужчина, сидевший напротив, даже не поднял головы, чтобы поприветствовать гостью: всё его внимание было поглощено чтением запрещённой литературы. Магистр магии боялась его побеспокоить, поэтому молчала до тех пор, пока Веневитинов не бросил читать и не поднял на неё усталых глаз.
— Кого это я вижу? Маргарита Авдеева, член капитула, уважаемый учёный и просто... Мерзкая самодовольная женщина, у которой хватило наглости вернуться в мой город.
Мужчина говорил тихо, так тихо, что его почти не было не слышно, но, что удивительно — любой разбирал то, о чём этот скромный молчун говорил, потому что от этого, зачастую, зависела жизнь слушателя.
— Зачем ты говоришь мне всё это? — на глазах аристократки застыли крокодильи слёзы. — Тебе ведь известно, что я очень болезненно переношу оскорбления и теперь буду прокручивать твои слова целый месяц кряду, пока, наконец, не устану практиковаться в самоедстве и не...
— Когда ты решила изменить мне с каким-то безызвестным немцем, что в тебе проснулось, самоедство? — мужчина горько усмехнулся. — Нет, в тебе проснулась твоя врождённая склонность к изменчивости: ещё с детства ты пробивала себе дорогу на вершину, занимаясь непонятно чем со всякими бородатыми ублюдками в сутанах, гордо называющих себя магами. Да, тогда в тебе говорило то же самое - изменчивость, и сейчас она в тебе говорит. Уверен, очередной любовничек не смирился с потерей пташки и теперь жаждет мести? Я знал, что твоё бегство от моего правосудия этим и закончится, только не знал, как быстро...
Графиня поняла, что разговор идёт не по плану, и была вынуждена прибегнуть к хитрому дамскому приёму — жалобам на своё существование:
— Максим, мне было так страшно. Почему же весь мир ненавидит чародеек? Мы дарим людям здоровье и радость к жизни, а они клеймят нас ведьмами и хочет сжечь... Как же несправедливо общественное мнение!
Девушка внезапно встала с уступленного ей места и устремилась к бывшему. Оскорблённый любовник отогнал её мощным толчком, от которого дама чуть не упала на холодный мрамор.
Люди начали перешёптываться. Все разом вспомнили бурную, пестрящую красками историю любви самого опасного инквизитора Москвы и бывшего профессора магической академии.
Эта пара казалась многим идеальной: суровый офицер смягчался при виде прелестной спутницы, а колдунья, в свою очередь, становилась рядом с любимым не такой жестокой по отношению к другим людям и будто бы утрачивала своё врождённое ведьминское злословие.
Кроме того, со времён знакомства с графиней капитан больше никогда не использовал на подчинённых розги, а девушка перестала систематически оскорблять поступающих в академию простушек и даже подружилась с одной из преподавательниц, хотя до этого она коллег попросту терпеть не могла и обходилась с ними только сухими приветствиями...
Но всему хорошему рано или поздно приходит конец, вот и этой прекрасной весенней поре было предначертано смениться вьюгой: после тяжёлого расставания инквизитор был сам не свой и окончательно утратил всякую связь с реальностью — теперь он только и делал, что охотился на демонов и призывателей, желая утопить боль разлуки в служении обществу. Его же бывшая любовь, вдоволь насытившись на летней сессии слезами многочисленных студентов, уволилась и, по слухам, уехала куда-то на восток.
— Значит, теперь ты так будешь со мной обращаться? — женщине осточертело притворяться, и в единый миг она стала той, кем её привык видеть Московский двор — хладнокровной и злоязычной аристократкой. — Я из жалости хотела подкинуть тебе нормальной работы, чтобы ты перестал убивать бродяжек, рыжих и фокусников, но уже вижу, что кавалер ордена Святого Георгия и так по уши в делах, — с этими словами дамочка указала на початую винную бутылку, скромно расположившуюся близ капитана.
— Ты ничего не понимаешь, потаскуха!
Графиня отвесила мужчине пощёчину. От удара приставший в гневе инквизитор затравленно свалился в стул. Чтобы не выдать своего веселья, невольные зрители происходящего потупили взоры или же и вовсе отвернулись. Инквизитор был в бешенстве.
— Ах, ты... — глаза капитана загорелись нехорошим блеском. Он был уже потянулся к оружию, как вдруг в помещение вихрем влетел Разумовский.
— Что вы здесь забыли, сударыня! Вам не место в моём доме, и уж тем более — около моего дорого гостя! — Алексей кинулся к капитану, как к треснувшей греческой вазе, и, удерживая его руку от того, чтобы достать саблю, воскликнул: — Охрана! Охрана!..
***
Крепкие ребята в количестве четырёх штук сменили уснувших на посту товарищей и приготовились отражать любой натиск, даже такой, что исходил бы от заграничной армии. Пока они разминали кулаки, рядом, на стоянке, весело общалась между собой группа молодых людей.
Они говорили обо всём: о моде, о философии, об образовании, об армии и, конечно же, о политике. Говоря о новых столкновениях с крымским ханством, все болтуны были как один уверены, что в этот раз их страну ждёт сокрушительное поражение. Многие уже размышляли, куда им податься: во францию или же в Германию.
— Вы слышали? — неожиданно перебил светские беседы один из дворян, нахмурив лоб. — Такой стук... Как будто бы подковы бьются о мостовую. Лошадей восемь, не меньше.
— Не говорите глупостей, мой дорогой. — ответила насторожившемуся юноше одна из дам. — У нас в городе нет ни одной упряжки, в которой было бы больше восьми лошадей, а те, что всё-таки достают хотя бы до восьми — все принадлежат известным людям, которых сегодня на этом скучном балу и быть не должно. Вам, вероятно, послышалось...
— Погодите, я, кажется, тоже слышу! — воскликнул уже другой московский франт, усиленно напрягая слух. — Как будто бы десять!
— Не несите чепухи! — поддержала подругу одна из великосветских особ. — В упряжке не может быть десять лошадей — это неудобно и неразумно.
Все молодые люди, расположившиеся на каретной стоянке, принялись сосредоточено вслушиваться в ночную тишину: и действительно, как по волшебству в воздухе раздался стук многочисленных копыт о мостовую. С каждой секундой удивительный шум становился всё громче, и вскоре даже самый неверящий ум был вынужден согласиться, что в упряжи, если это вообще была упряжь, а не конный разъезд, должно было быть не меньше восьми лошадей.
Из любопытства сыны и дочери богатейших людей Москвы выбежали на дорогу. В тот же миг на неё вылетел слоновой кости экипаж. Он поравнялся с молодыми людьми спустя пару секунд и, едва их не задев, запорхнул в поместье, словно птица.
В последний момент редкие, оставшиеся на стоянке любопытствующие сумели отпрыгнуть ото входа и пропустить не поддающуюся никакому сравнению, прекрасную во всех отношениях карету, запряжённую двенадцатью белыми, идеальными, будто Витрувианский человек, лошадьми, вперёд.
Сей изумительный, будто французский заварной крем, шедевр даже нельзя было припарковать: экипаж остановился посреди стоянки, не имея возможности никуда повернуть или проехать из-за количества запряженных в него лошадей, и перегородил собой весь выезд.
С козел великолепной кареты бойко слезло двое галантных, дивно одетых кучеров, и вместе эта волшебная парочка принялись разворачивать, начиная от выхода с кареты и заканчивая входом в Разумовский дом, красный персидский ковёр. За этой процессией безмолвно наблюдала раскрывшая рты охрана.
Дворяне застремились к карете, чтобы выразить почтение неизвестному богачу, но путь им внезапно перегородил малюсенький блондинчик. Карапуз доложил, что кому бы то ни было запрещено приближаться к божественной карете и должно сохранять рядом с ней почтительное расстояние в три шага. А иначе, — на этих словах блондин достал мушкет, — подошедшего ждёт смерть на месте.
Как только все приготовления были сделаны, из кареты вышел прекрасный молодой человек царского вида. Он величаво ступил на выстланный специально для него ковёр и начал продвигаться ко входу мелодичным анданте.