Ирландское обещание

— Мне не нужно, чтобы ты снова превозносил достоинства Сирши.

— Дело не в ней, — повторяет Найл. — Я думаю, ты оказываешь ей медвежью услугу, но это касается Анастасии Ивановой и того, почему она здесь. Ты так чертовски настроен сделать ее своей женой, стать ее спасением, что не думаешь об этом до конца или о том, что для нее лучше. И ты также не думаешь об остальных Королях.

— К черту остальных королей, — рычу я. — Они хотят использовать меня как пешку в своих собственных махинациях, а не как своего лидера.

— Тогда стань их лидером. — Найл качает головой. — Ад… это определенно то место, куда многие из них хотели бы отправить тебя на данный момент. Есть много другого, о чем тебе сейчас стоит беспокоиться. Половина присутствующих за столом довольна союзом с итальянцами и русскими, а другая половина считает, что мы заключаем сделки с дьяволом. Почти каждый мужчина обеспокоен тем, что ты не решаешься произнести клятвы девушке О'Салливан. По словам сотрудника казначейства, наши доходы упали, и тебе следует искать способы, это исправить. — Он хмурится. — Есть немало людей, Лиам, которые не возражали против измены твоего отца и Франко, потому что это сделало бы их богатыми людьми. И еще есть Грэм О'Салливан…

— Что насчет него? — Слова выходят отрывистыми и сердитыми, моя челюсть сжимается, и каждый мускул в моем теле напрягается. Я чувствую, как гнев пульсирует во мне, пробирает до костей, отчего у меня начинает болеть голова. Я, блядь, не был предназначен для этого. Это должен был быть не я. Если бы мой гребаный брат не ушел…

Но Коннора больше нет, и ничто, черт возьми, не может этого изменить. Мне, нежеланному подменышу, предстоит продолжить наследие моей семьи. Наследие, на которое у меня никогда не было времени до того, как я стал наследником по умолчанию.

— Есть основания полагать, что он мог связаться с кем-то из наших поставщиков частным образом. Если это правда, то это плохой знак. Это означает, что он обдумывает войну против тебя… гражданскую войну, которая может сломать стол переговоров и оставить тебя всего с несколькими союзниками, по-настоящему преданными тебе. И Сирша…

— Это единственная гребаная вещь, которая гарантировала бы его лояльность.

Найл кивает.

— Я знаю, это не то, что ты хотел услышать, Лиам, но…

— Это не имеет значения. — Я качаю головой. — Я найду какой-нибудь другой способ добиться их лояльности. Я не могу этого сделать, Найл. Я не могу.

— Из-за Аны?

— Ты знаешь ответ на этот вопрос.

— Она тебе неподходящая жена.

— Мне все равно.

В комнате снова воцаряется тишина, тяжелая и гнетущая.

— Тебе предстоит долгая битва, парень, — тихо говорит Найл. — Ты только усложняешь себе задачу. А что касается ее, подумай о том, как с ней будут обращаться. Последствия того, что такая женщина, как она, станет твоей женой, будут плачевными. С какими трудностями вам обоим придется столкнуться после того, как вы оба через столько прошли…

— Она поймет, что это значит. Я расскажу ей. И если она захочет меня, то это будет потому, что она готова быть рядом со мной, несмотря ни на что…

— Ты расскажешь ей о Франко?

И снова тишина.

— Я так и думал. — Найл качает головой. — Ты мне как брат, Лиам несмотря на то, что я тоже работаю на тебя. И я буду рядом с тобой до конца, несмотря ни на что. До смерти, если это потребуется, спина к спине, бок о бок. Я буду сражаться с любым, кто угрожает твоему праву на это место. Но мне нужно, чтобы ты хорошенько это обдумал. Подумай о том, что это значит.

— А если я все равно скажу, что хочу ее, и ничто не изменит моего решения?

— Тогда я сделаю все, что нужно, чтобы убедиться, что у тебя это есть и ты по-прежнему сохраняешь свое место. — Найл пожимает плечами. — Это обещание, которое я тебе дал, и я намерен его сдержать. Но все, о чем я прошу, это чтобы ты точно знал, что для тебя нет другого пути, и ты ни за что не сможешь посадить ее на самолет до Манхэттена, оставив весь этот бардак позади.

Я чувствую, как сжимаются мои зубы, такое ощущение, что груз на моих плечах с каждым мгновением становится все тяжелее. В глубине души я знаю, каким был бы самый простой путь вперед. Но я не могу этого сделать.

Если я отпущу Ану, я буду сожалеть об этом всю оставшуюся жизнь.

Но не так долго, пока есть шанс, что я все еще могу быть ей нужен.

8

АНА

Я со вздохом опускаюсь в ванну, закрывая глаза. Горячая вода приятна на ощупь, она обволакивает мою кожу и успокаивает ноющие мышцы. Я не хочу думать о том, что ждет меня впереди, и здесь мне почти кажется, что мне это не нужно, как будто мир может остановиться на мгновение, и я могу просто существовать. Я стараюсь не думать о парижской квартире, о тамошних ваннах, о том, что я делала. Я стараюсь не думать о серьезном лице Александра, о его руках на моем теле. Я стараюсь не притворяться, что мои руки… это его руки, когда они блуждают по моей коже, но это трудно не делать.

Я была там с ним совсем недолго, но это оставило во мне след, от которого я не могу так легко избавиться. После стольких лет, проведенных в темноте, Александр почувствовал себя со мной светом, кем-то, за кого можно цепляться, на кого можно надеяться. Кем-то хорошим, и я была рада это принять. Но теперь Лиам предлагает мне кое-что другое, то, чего у меня не было с Александром, независимо от того, насколько счастливым было время, проведенное с ним. Выбор.

Мне просто нужно решить, хочу ли я этого.

Я закрываю глаза, погружаясь все глубже в воду, пока почти не оказываюсь под водой, мои волосы плавают вокруг меня, а над дымящейся поверхностью остаются только нос и губы. Мне приходит в голову мысль, что я могла бы погрузиться еще глубже, что я могла бы открыть рот и втянуть всю эту горячую воду в легкие, остаться лежать и позволить ей заменить там кислород и подарить мне новый вид покоя. Другой вид. Постоянный вид.

Вряд ли эти мысли посещают меня в первый раз. Они преследовали меня каждую минуту бодрствования в моей одинокой квартире, которую я сняла после того, как София переехала к Луке. Оставшись одна, не имея ничего, чем можно было бы заполнить мои дни, которые когда-то были забиты занятиями и репетициями, друзьями и активными тусовками, мои ноги болели и горели от боли, по сравнению с которой все остальные синяки и повреждения на моем изломанном теле казались несущественными, я продумала все возможности в этой маленькой квартирке, которые могли бы позволить мне покончить с этим. Я провела много времени в ванне, пытаясь избавиться от боли, и там я о многих вариантах думала. Временами это становилось почти навязчивой идеей, я перечисляла все способы, которыми могла бы положить этому конец. Утешало то, что возможность была. Даже если в глубине души я знала, что никогда не воспользуюсь ею. Я была слишком напугана, даже больше, чем кажущейся бесконечной болью и печалью.

Сейчас большая часть боли отступила. Я не знаю, смогу ли я когда-нибудь снова ходить так же, как раньше, и смогу ли я когда-нибудь прожить целый день без боли, но я могу ходить… ура мне. Я просто не могу бегать, или танцевать, или когда-либо по-настоящему забыть о причинах, потому что они напоминают мне о них каждой частичкой боли, которую я чувствую. Каждый раз, когда я вспоминаю что-то, что я хотела бы сделать, каждый раз, когда я хочу что-то сделать, я потом вспоминаю, что не могу. Лиам хочет, чтобы я поверила, что я могу исцелиться здесь, и я тоже хочу в это верить. Он хочет, чтобы я поверила, что я могу двигаться вперед, оставить прошлое позади и начать все сначала. Но я не знаю, смогу ли я. И тихий голос шепчет у меня в затылке, пока я плаваю в ванне, вдохни. Пусть это прекратится. Пусть это все прекратится.

Боль, страх, воспоминания, калечащая потребность выбирать, принимать решения для себя, не зная, каков будет конечный результат. Раньше мне это давалось легко. Я весь день принимала решения за себя, жила своей жизнью так, как хотела, и никогда не думала об этом дважды. Начиная с простейших решений, таких как, какие яйца купить, и заканчивая решением попытаться выудить информацию у солдат Виктора, чтобы помочь Софии, я с головой отдавалась любому выбору, который делала, веря, что он правильный.