Маша без медведя

— Милочка! Все дети, независимо от пола и сословия, получают обязательное начальное и среднее образование.

— Семь классов?

— Да-да-да! Затем, есть некоторые училища, в которые можно поступить, успешно сдав экзамен — вот, скажем, медицинские училища для низшего уровня персонала курирует великая княжна София.

— Там учатся бесплатно? — уточнила я.

— Те, кто прошёл вступительный отбор — абсолютно бесплатно. Нет, можно и вне конкурса, но оплата небольшая. Даже крестьяне своих детей спокойно пристраивают. Рабочие тоже.

— А есть и платные?

— Е-е-есть. В основном технические. Бывают стипендиаты и в этих заведениях, для того и организуются различные конкурсы среди юношества…

Далее доктор разразился пространной тирадой про учёбу и пользу усердия.

— А что там с императорской гимназией-то? — совсем уж нетерпеливо перебила его я.

— Внутренний уклад может отличаться от дворянских гимназий неполного дня, — развёл руками доктор. — Тем не менее, предполагается, что за время пребывания в этом заведении воспитанницы усвоят девятилетний курс полной школьной программы, а также приобретут ряд навыков, необходимых для ведения домашнего хозяйства. Кроме того, все без исключения гимназистки приобретают достойные и уважаемые в обществе приобретение профессии, в меру способностей. Я досконально не помню обо всех, но точно знаю, что медицинское отделение при гимназии имеется.

Да уж! Или здесь и впрямь все сдвинуты на медицине, или дядя доктор чисто в силу своей специфики в курсе событий.

— Слышал о художественном, — продолжил меж тем Пал Валерьич. — Педагогическое, скорее всего. Возможно — музыкальное…

Ясно-понятно. Я посмотрела на часы. Целый час уж телепаемся!

— Итак, дорогой Павел Валерьевич, сейчас мы вернёмся в ваш кабинет и запишем все полученные в результате гипнотического сеанса данные.

Когда доктор уселся за стол, я продиктовала:

— Мухина Мария Баграровна. Дата рождения: восемнадцатое февраля, год сами высчитайте, мне сейчас семнадцать, — доктор деловито кивнул. — Место рождения: город Заранск, остального не помню. Листок с буквами верните мне, он вам совсем не нужен. Остальные рисунки велите развесить в отделении. Те, что больше на кружева похожи — в комнаты к особо нервным пациентам, острогранные — к персоналу, веселее работать будут. Мне велите принести учебник, по которому дети читать учатся, толковую книгу по истории государства нашего и по географии. И про устройство общества, пожалуй. Можно учебник или так. Журналов разных из последних — посмотрю, что мне интересно будет. Из вещей: поставить в палате стол, стул, бумаги принести несколько пачек хорошей рисовальной, краски, кисти, цветные карандаши и прочее, что из подходящего для рисования сможете найти. Ниток вязальных хороших и крючков разной толщины, — доктор схватил другой листок и деловито в нём записывал. Да разузнайте, где вчера был пожар — точный адрес и кто расследованием занимается. Никому об этом не рассказывайте, только мне.

Все свои внушения я тщательно заякорила на докторский перстень — очень уж эта каменная пирамидка оказалась для такого дела удобная. Да и, судя по виду, доктор с этим перстнем никогда не расстаётся. Я вообще сомневаюсь, что он сможет его так запросто с пальца снять, если вдруг захочет.

Ну, всё, пора выходить.

— А теперь, дорогой доктор, отпустите меня в палату и оформите запрос о моей личности, как это у вас положено.

Павел Валерьевич на секунду замер, осмотрел стол, словно просыпаясь, и потянулся к предмету, который я первоначально никак для себя не выделила. И только когда он снял трубку, я поняла, что это было! Телефон!

Тот телефон, что остался в моей детской памяти, на стенке в прихожей нашей квартиры, был чёрным прямоугольным ящичком со слегка скруглёнными гранями, внизу у него был крючок, на который привешивалась трубка со специальным колечком, а на передней панели — дисковый наборный круг. Из сходств с этим аппаратом здесь был только витой шнур, соединяющий основной корпус с трубкой.

— Шурочка! — сказал доктор в трубку. — Курьера вызовите мне, пожалуйста!.. Да-да… Спасибо! — потом нажал на рычажки телефона, на которые полагалось укладывать трубку, и набрал ещё один номер: — Агнесса Матвеевна, милочка, проводите девушку в палату.

— Да я, в общем-то, сама могу дойти, — скромно предложила я.

— Ах-ха… да-да… видите ли, у нас так не принято.

Дверь распахнулась — должно быть, сестринская находилась совсем близко.

— У нас прекрасный прогресс! — порадовал медсестру доктор. — Девушка вспомнила своё имя, её зовут Мария, можете вписать в карту назначений. Мухина Мария, — и многозначительно добавил: — дворянского сословия.

Медсестра как будто молча сказала «ах!» и выразительно кивнула:

— Всё поняла, Павел Валерьевич! Всё поняла! Пойдёмте, Машенька!

Мы проследовали длинным коридором до моей палаты. За дверью Лейлы стояла тишина.

ИЗМЕНЕНИЯ

Я проводила очень вежливую медсестру и вернулась к идее рисования. Два листочка у меня всё-таки ещё осталось! Я сидела и размышляла, что если в палату втащат стол, в ней станет совсем тесно.

В кармане платья что-то мешалось, и я с некоторым удивлением вытащила из него свой носовой платок с завязанной в него риталидовой оправой. Это хорошо, что никто её не вытряс нечаянно! При здешнем магическом богатстве, глядишь, и восстановить получится. Я сунула своё сокровище пока что обратно в карман и продолжила рисование.

Спустя буквально двадцать минут в двери постучали.

— Войдите.

На пороге показалась та самая Агнесса, только что не с караваем.

— Прошу прощения, госпожа Мухина…

— Можете спокойно звать меня Мария, без титулов.

Наверное, я сказала что-то не то, потому что по лицу медсестры словно пробежала странная тень. Или показалось мне?

— Э-э-э… Мария, Павел Валерьич распорядился вас в другую палату перевести, — теперь Агнесса кланялась почти на каждом слове, напоминая своими движениями то ли уточку, то ли неваляшку.

Да что случилось-то???

— Хорошо, — я встала, достала из-под подушки свою щётку, ночнушку, поднос с двумя листочками сунула под мышку — а больше у меня и не было ничего, — идёмте.

Мы снова прошли весь длиннющий коридор — почти до самого поворота. Медсестра толкнула дверь и снова клюнула воздух:

— Проходите.

Новая палата оказалась в четыре раза больше предыдущей. Для начала, в ней был стол! Больше похожий на обеденный, чем на письменный — да и тем лучше, люблю садиться со всяких сторон, а не только с той, где мастером предусмотрена ниша для ног.

Из дополнительных приятностей присутствовал небольшой шкаф с закрывающимися дверцами внизу и открытыми полками вверху. И стул. И толстая пачка бумаги!

Кровать тоже была рангом повыше — в полтора раза шире прежней. А над кроватью не один звонок, а целых три! И даже постельное бельё не просто белое, а с какими-то голубенькими цветочками. Наверное, в больнице для бедных это невыразимый шик. Правда, на углах пододеяльника и наволочек чернели такие же казённые печати, как и на прежнем белом, а на простыне в изножье кровати страшно чернела надпись «ноги», но это меня тревожило мало.

Торопливыми шагами влетела ещё одна медсестра с бренчащей банкой:

— Вот! Пал Валерьич сказал: к вечеру будет всё, что вы просили, — эта тоже клюнула носом.

— Спасибо, вы можете идти, — я приняла банку. При ближайшем рассмотрении в ней обнаружились ручки шести цветов и несколько разномастных карандашей.

Разноцветным ручкам я обрадовалась больше всего. Цветной узор куда лучше впитывает ману, чем простой графитный! А маны здесь тоже было больше, возможно, потому, что окна было два, и рядом со вторым в стену была врезана высокая, в верхней части остеклённая дверь. Причём, стёкла не были замазаны краской, и решёток непосредственно на окнах не было, а сами окна выходили на крошечный садик, с трёх сторон окружённый глухой кирпичной стеной.