Страница 60 из 72
Сколько их было? Скольких он любил? Всех помнит или нет? Сколько по времени длились самые долгие его отношения?
Конечно, я выводила его на эмоции. И на откровенность. И конечно, мне хотелось услышать, что никого он не любил. Что никого не запомнил. Что отношений у него ни с кем после меня не было.
Я не могла сказать прямо, что я ревную. Чувствовала, что ему это не понравится. Не знаю, почему. Поэтому соврала, будто хочу понимать, что ждет меня после того, как Игра закончится.
Но Никита не повелся. Он прижал к моим губам большой палец, не дав договорить, и хрипло сказал:
— Мы сюда не разговаривать приехали, Маша. Если не хочешь спать, я найду другое занятие для твоего рта, — протолкнул в рот палец, затем сменил его языком.
Мы целовались как одуревшие, словно только дорвались друг до друга. Мне самой перехотелось разговаривать.
Потом Никита любил меня медленно, держа на весу мою ногу и входя под разным углом. Я захлебывалась от ощущений, кричала, царапалась и извивалась, а мой оргазм длился вечность.
Затем Никита кончал так ярко и красиво, что мне захотелось еще. Я прямо попросила, с Никитой так правильнее — быть максимально открытой.
Если бы я знала это раньше, если бы раньше поняла. Не закрывалась, не отмалчивалась, рассказала про маму и его отца, предложила сделать ДНК-тест. Все было бы по-другому.
Но и жалеть о прошлом я тоже устала. Сейчас мне хорошо. Никита довел меня языком до такого оргазма, что я долго еще приходила в себя, восстанавливая дыхание.
Глажу колючую щеку — так быстро проросла щетина, он же только вчера брился. Запястье попадает в крепкий захват, голубые глаза распахиваются. Я на миг замираю, а затем продолжаю вести рукой по подбородку. Сначала несмело, потом все увереннее.
— Лучше здесь потрогай, — Никита тянет мою руку вниз и накрывает ладонью член.
Внутри все дрожит, когда я поглаживаю гладкую головку, обвожу по кругу, смыкаю ладонь у основания твердой как камень эрекции, а сама тянусь к губам Никиты.
Он без перехода целует, толкается языком одновременно с членом. Его рука ложится у меня между ног, раздвигает складки.
Стону ему в рот, раскрываясь больше, подаюсь навстречу требовательным пальцам.
Никита рывком меня поднимает и усаживает на себя.
— Сядь на него, Маша, — хрипло просит. Облизывает пальцы и размазывает по входу слюну и влагу. Смачивает головку члена, зажимает его в кольцо у основания.
Я приподнимаюсь, ерзаю набухшей плотью по влажной головке, и удовольствие волнами пробегается от затылка до кончиков пальцев на ногах.
Поджимаю их и опускаюсь на член. Шиплю, кусаю губы.
Но вместо наслаждения испытываю дискомфорт. Член внутри кажется раскаленным прутом, и когда Никита толкается бедрами, на глазах непроизвольно выступают слезы.
Он мгновенно чувствует, как я зажимаюсь, обхватывает лицо руками и заглядывает в глаза.
— В чем дело, Маша? Тебе больно? Говори, не молчи.
Киваю и всхлипываю, когда он резко выходит, оставляя во мне чувство опустошенности.
— Почему ты молчишь? Почему сразу не сказала? — он тянется к тумбочке, достает оттуда тюбик. — Ложись, будем тебя лечить.
Наносит на палец прозрачный гель и наносит на саднящий вход. Размазывает вокруг, затем проходится по краю.
Гель приятно холодит, палец кружит неторопливо, размеренно. Никита не просто лечит, он меня возбуждает.
Закрываю лицо руками, он мгновенно нависает сверху. Пробует отнять руки, и я поддаюсь. Опускаю руки и смотрю на Никиту.
— Больно? — спрашивает он нахмурившись. Не выдерживаю и смеюсь.
— Наоборот! Приятно. Ты меня специально возбуждаешь?
— Конечно, — его тон меняется, становится тягучим, завлекающим, — мы же только начали, и такой облом.
— А что ты будешь делать дальше? — шепчу и насаживаюсь на палец с гелем, который уже хозяйничает внутри меня, вызывая короткие пронизывающие спазмы наслаждения.
Никита хмыкает и, не разрывая зрительного контакта, сползает вниз с обещающим видом.
Из моей груди вырывается шумный выдох, смешанный с протяжным стоном, когда его язык находит клитор.
— Все хорошо? — он возвращается ко мне, нанося на палец еще немного геля.
— Очень хорошо, Ник, только не останавливайся! — бормочу и выгибаюсь от удовольствия, когда палец Никиты размазывает очередную порцию геля. Кружит вокруг входа и как будто случайно соскальзывает внутрь. Его язык теребит клитор, втягивает, лижет.
Оргазм, уже который за последние сутки, накатывает оглушительной волной. Запускаю руки в волосы Никиты и двигаюсь бедрами навстречу его языку.
Мне кажется, каждый мой оргазм сильнее и ярче предыдущего.
— Теперь я, — говорит хрипло Никита, подтягивая к своему члену мою ладонь, но я сопротивляюсь и качаю головой.
Он не успевает ничего сказать, я наклоняюсь ниже и ловлю губами головку.
— Маша, стой, — он рывком тянет меня за подбородок. Отталкиваю руку и вбираю член в рот, насколько получается.
Глава 37-1
— Маш, ты очень расстроишься, если мы не поедем в Гранд каньон? — сонно бормочет Никита, зарывшись в мои волосы. Лениво улыбаюсь и тянусь чтобы поцеловать его в плечо.
— Вообще не расстроюсь.
Он просовывает под меня руки и вжимает спиной в живот.
— Поспим и поедим или поедим и поспим? — от его усыпляющего голоса у самой тяжелеют веки.
— Спи, потом позавтракаем, — целую еще раз, и через минуту за спиной раздается мерное дыхание. Но руки не разжимаются.
После моего неумелого минета Никита кончил так же красиво и ярко, как он это делал во время секса. Очень хочется верить, что он не притворялся.
Так не притворяются. Не целуют перемазанный спермой рот. Не доводят языком до сумасшедшего оргазма, от которого судороги продолжаются до сих пор.
Мы оба не притворяемся, я это точно знаю. Никита слишком бережно обращается со мной, чтобы мне оставалось еще что-то додумывать.
Честно? Больше и не хочется. Я сама все чувствую.
Мы не трахаемся. Это не просто секс. Мы занимаемся любовью.
Не могу объяснить, это что-то неуловимое, непередаваемое. Которое витает в воздухе, сквозит в каждом взгляде. В каждом движении и жесте.
Даже все эти грубые словечки, которые любит Никита, звучат по-другому.
Теперь это не только его. Это наше общее. Чувства и ощущения, секс, любовь и оргазмы. Все смешалось в один невообразимо яркий коктейль, который мы с ним выпиваем вдвоем. Вместе.
Мы словно вернулись в прошлое и с разбегу бросились в свою любовь, из которой три года назад выбирались поодиночке, раненые и переломанные.
Проворачиваюсь в руках Никиты, обнимаю за торс и прижимаюсь щекой к широкой грудной клетке.
Так нельзя любить. Мне даже немного страшно, кажется, что сердце не выдержит и разорвется. Стараюсь даже медленнее дышать, чтобы его успокоить.
И когда засыпаю, всплывает в подкорке: если бы я знала, что больше не проснусь, то выбрала бы для этого любимые объятия Никиты.
О том, что Ник может выбрать то же самое, подумать не успеваю.
***
— Ты где был? — сонно моргаю, глядя на снимающего джинсы Никиту.
— Надо было съездить по одному делу, — он стягивает боксеры, ложится сверху и гладит ладонями бедра. — И завтрак в номер заказал. Или ты хотела выйти?
— А ты хочешь?
— Хочу. Тебя.
— И я тебя...
— Меня час не было. А голодный такой, будто год не ебался.
Он говорит это с такой жадной улыбкой и горящими глазами, что заводит меня с пол-оборота.
Я нахожу его член, накрываю ладонью. Размазываю по головке сочащуюся влагу, и тону в ощущениях. Потому что мое собственное возбуждение уже собирают твердые пальцы, а настойчивый язык уже облизывает ноющие соски.
Пальцы ныряют внутрь, их сменяет горячий возбужденный член. Раздвигает набухшую плоть, врывается в узкий вход и дарит долгожданное чувство наполненности.
В рот проталкивается такой же горячий язык, и это самое правильное и естественное наше состояние. Мы сплетены телами, соединены по максимуму. Большее проникновение невозможно.