Жмурки

Улыбка его на миг сделалась совершенно маниакальной, и вдруг, неожиданно, я понял одну страшную вещь: я ошибся.

Этот подросток не был психом. Его разум был острым, как скальпель, и холодным, как потопивший «Титаник» айсберг.

Его безумие зашло НАСТОЛЬКО далеко, что оказалось за пределами шкалы измерений, стало невидимым, превратилось в норму.

Он был Джокером.

Когда я перехватил его взгляд, моя душа убежала в пятки, прогрызла путь наружу, сквозь кожу и подошвы ботинок, и скрылась в неизвестном направлении, воя от ужаса.

— Что… — я облизнул губы, вновь почувствовав привкус крови. — Что у тебя получилось, Шаман?

— Сделать так, чтобы она никогда больше не причиняла мне боль. Ни она, ни отец. Она — своими щипчиками, а он — своим равнодушием.

Пока парнишка говорил, лицо его оставалось совершенно пустым. Как поверхность воды в ведре.

— Как? — спросил я.

Вопрос был лобовой. Любой новичок в школе разведки знает: НЕЛЬЗЯ задавать вопросы в лоб. Такая техника заставляет допрашиваемого уходить в себя, замыкаться. И применять её можно только в одном случае: когда нет другого выхода.

Я ошибся. Ошибся во всём, и посылая Машу с важной, как мне казалось, информацией, я сделал всё неправильно.

Он не был маньяком!

Этот человек действовал совершенно разумно, осознанно и продуманно.

То, что я узнал от вивисектора — неправда. Впрочем, он-то так не считал, Платон Федорович был УВЕРЕН в своих выводах.

Будучи и сам не от мира сего, в Шамане мой мучитель видел единомышленника, себе подобного.

Платон Федорович мечтал изменить мир к лучшему — в своём понимании. И был искренне уверен, что Шаман хочет того же.

Но сейчас, в эту самую минуту, я понял совсем другое: этот пацан не собирается менять мир. Он хочет его уничтожить.

А теперь самое главное: он прекрасно знает, как это сделать.

Помнишь, мон шер ами, того мальчишку, из поезда? Молодой, талантливый, непризнанный… Гении — на то и гении, что знают, как уничтожать миры.

Не у всех, правда, хватает духу попытаться.

У этого хватит, шеф. У ЭТОГО — хватит.

А у меня почти не осталось времени, чтобы всё исправить.

Дело в том, что кроме психологии, на допросах применяют различные психотропные средства, после которых мозг обычно становится похож на подрагивающее желе.

Но у меня никаких средств, кроме себя, не было.

— Как ты избавился от издевательств матери? — повторил я вопрос, задав уточняющие параметры. — Колдовство? Магия? В тебе открылись сверхъестественные способности?

По словам Алевтины, для того, чтобы открыть в себе магический дар, нужно пройти «инициацию». Проще говоря, пережить травмирующее событие такой мощности, чтобы организм САМ попытался найти выход…

С ней произошло нечто подобное — я только сейчас понял, как рассказ Алевтины похож на рассказ Шамана.

Она тоже сожгла родителей — в неконтролируемой вспышке магии.

Отличие одно: Шаман действовал совершенно осознанно. И не испытывал по поводу своего поступка никаких сожалений.

На последний мой вопрос парнишка рассмеялся.

И смеялся долго, запрокинув голову и дёргая выпирающим кадыком.

А потом вдруг сделался совершенно серьёзен и посмотрел мне в глаза. Ну, в глаз. Впрочем, это уже детали.

— Я не верю в магию, — сказал он. — Нет, я знаю, что подобный вид энергии существует — взять хоть бы тебя, стригой. Ты — существо безусловно магическое, ибо без магии мёртвое жить не способно.

— Так значит…

— Я не верю, что магия — или люди, ей владеющие — НУЖНЫ.

— А ты — нужен?

— Я — венец творения, — подросток скромно потупился. А потом улыбнулся лёгкой, светлой улыбкой. — И я ДОКАЖУ это тем, кто…

Он замолчал.

Вдруг, внезапно и окончательно, я прозрел.

Оговорка по Фрейду — так это называют психологи. Шаман отчаянно, до безумия хотел, чтобы его услышали…

— Послушай… — я облизнул губы. — Тебе не обязательно всё это делать.

— А вот и нет! — он опять улыбнулся — широко, бесшабашно, по-мальчишески. — Я ДОЛЖЕН. И я так хочу.

Ты не сможешь ему помешать, мон шер ами. Он — новый Гаммельнский крысолов, слабоумный пастушок из Клуа… Тебе остаётся только его убить.

Пастушка из Клуа науськивали монахи, — возразил я. — Им было выгодно, чтобы юродивый затеял новый Крестовый поход.

И мы должны докопаться до того, кому выгоден «поход» Шамана.

— Ты ведёшь людей к краю пропасти, — сказал я вслух, обращаясь к парнишке. — При этом глаза завязаны не только у них, но и у тебя.

— Ты не прав, — он очень серьёзно покачал головой. — Уж я-то ТОЧНО вижу, куда иду. А остальные просто пойдут на звук.

И он вновь застучал. Теперь уже — носком кроссовка по полу. Стук выходил звонкий, гулкий, вот к нему присоединилось притопывание второй ноги — парень начал отбивать чечётку.

Он двигался легко, расхлябанно, с показной ленцой, но кроссовки мелькали над полом, как бешеные.

А ещё он щелкал языком — и эти щелчки отдавались в моих рёбрах, словно удары пуль в бронежилет: знаешь, что не пробьют, а всё равно больно.

— Знаешь что, — Шаман отколол коленце и пару раз хлопнул в ладоши. Мой взгляд невольно прикипел к его лицу. — Про родителей я тебе соврал. Не то, что я их убил. А то, что мамочка меня мучила. На самом деле, это был отец.

Его скачки сделались похожи на дикий первобытный танец, а мои кости вибрировали в ритме этих прыжков. Мне и самому уже хотелось пуститься в пляс.

Сбросить сеть, тряхнуть слежавшимися волосами, выпустить затхлый пыльный воздух из лёгких… Я чувствовал, как дрожат поджилки, и изо всех сил стискивал челюсти.

— А вообще, это тоже брехня, — мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы вспомнить, о чём идёт речь. — Мне не нужна семья. Я сирота. Как и все великие люди… Вот почему мне была так интересна твоя подружка, — двигаясь в таком плотном темпе, он даже не запыхался. Это было удивительно, но говорил он легко, словно валялся на диване. — Эта девчонка тоже сирота, такая же, как и я. Знаешь, чем она меня поразила?

Мысли продолжали подскакивать в ритме чечётки Шамана, и стоило огромного труда сосредоточиться.

Надо чем-то сбить этот ритм… Надо абстрагироваться от него, забыть, что он существует.

И я стал воспроизводить по памяти фугу ре минор Баха. Скрупулёзно, ноту за нотой.

То был поистине титанический труд: Бах был до безумия точен.

Помогло.

— Чем? — переспросил я, чувствуя, что волна средневекового церковного хорала смывает дикий первобытный ритм, растворяя его в упорядоченном торнадо гения.

— Знаешь, КАК она смогла сопротивляться моему ритму? — я просто кивнул. Сам понял это, только что. — Она принялась петь. Какую-то попсовую глупую песенку! Но такую прилипчивую, что я САМ чуть не сбился.

Вот так. Я был прав: дети умнее взрослых. Во всяком случае, прагматичней.

Чтобы победить Шамана, не надо устраивать в голове симфонический торнадо. Надо просто-напросто припомнить какой-нибудь простенький, но прилипчивый мотивчик. Например, из рекламы кукурузных хлопьев. Или мази от геморроя — тоже милое дело.