Страница 37 из 48
Иеѓошуа и Маня проезжали мимо невысоких холмов, густо поросших дубами и фисташковыми деревьями. За ними возвышались холмы, засаженные масличными деревьями. Серебристые листья олив блестели от дождевых капель. Рядом тянулись к солнцу зеленые сочные саженцы кукурузы.
«Обрати внимание, как арабские арендаторы обрабатывают участки. У них можно многому поучиться. А мы, приехав сюда, посчитали их примитивными. Этакое высокомерие! Они умудрились прожить здесь сотни лет. Возникает вопрос, каким образом. Но нам он в голову не приходит. Посчитав, что мы имеем право покупать землю у ее хозяев, мы зачастую не учитываем, что люди, которых она кормила в течение многих поколений, привязаны к ней больше, чем ее формальные владельцы».
«В России была та же проблема, — подхватила Маня, с интересом глядя на молодую кукурузу, растущую среди масличных деревьев. Такого она еще не видела. — Крепостные боялись выходить на свободу, потому что не хотели расставаться с землей, которую возделывали их деды и прадеды. Если им предлагали участки в других местах, они подозревали, что их просто обманывают. Но что это за двойные насаждения — оливы, а под ними кукуруза?» — спросила она, вспоминая обширные кукурузные поля, виденные в детстве.
«Такая система позволяет максимально использовать землю и эффективно бороться с сорняками. Но горе в том, что владельцы земли не ценят крестьян, да и саму землю тоже. Поэтому земледельцы идут на разные хитрости. Мы должны их понять, а не ненавидеть. Нам невдомек, что капли утренней росы или запах воздуха перед первым дождем — это часть их жизни. С их точки зрения, нельзя торговать землей, как нельзя торговать небом. Разве можно купить солнечный луч? Или ветер в пустыне? Несмотря на бедность, они не считают, что деньги важнее всего на свете. Будет страшной ошибкой, если мы не начнем уважать арабских крестьян и их привязанность к земле. Мы не видим разницы между земельными участками. Нам бы только купить побольше. Для них же земля бесценна. В ней похоронены их родители и будут выращивать хлеб их дети. Тут пасется их скот, без которого они себя не мыслят. Зачем жить, если по утрам не слышен крик осла? Или блеяние новорожденных ягнят ранней весной? И вообще, что такое человек без скотины? Я не встречал ни одной бедуинской стоянки без животных. Всегда там полно ишаков, собак, лошадей, овец и коз. Если животные исчезнут, то и арабы не смогут существовать. Они умрут от одиночества и горя. А владельцам земли на это совершенно наплевать. Они не понимают крестьян, относятся к ним с пренебрежением и всячески притесняют. Большинство земель здесь принадлежит богачам из Ливана и Хайфы, которые облагают арендаторов всевозможными налогами».
«А кто такие арендаторы?» — решилась Маня задать вопрос, мучивший ее уже долгое время. Она много раз слышала слово «арендатор» и стеснялась, что до сих пор не знает его точного значения.
«Так называют людей, обрабатывающих землю. Ее владелец дает им семена, скот, необходимые орудия и даже денежную ссуду. Арендаторы трудятся весь год, а после жатвы расплачиваются с хозяином. Сумма, которую они возвращают, частенько вдвое превышает взятую взаймы. Палестинские арендаторы обрабатывают одну и ту же землю в течение многих поколений и уже сроднились с ней. В частности, поэтому я, покупая землю, вызываю их гнев. Арендаторы считают, что имеют на нее большее право, чем мы. По их мнению, наша цель — изгнать их отсюда. Своей любовью к земле они заслужили право пробуждаться от петушиного крика и открывать глаза с первыми лучами солнца. Разве можно отнять у них это право?»
Маня задумалась. Потом продолжила расспросы. Иеѓошуа рассказал ей о своих предыдущих попытках купить землю в долине и о пережитых трудностях. О том, как Ольга поддерживала его и пробуждала в нем энтузиазм. «Оля все время читала мне отрывки из Библии, посвященные земле обетованной. Эта благодатная земля накормит нас и напоит, говорила она. Я в этом не уверен. Успех будет стоить нам очень больших усилий».
Лошади начали уставать и двигались медленнее. Маня с наслаждением вдыхала свежий воздух и внимательно слушала спутника, не пропуская ни слова. Как же отличались местные земледельцы от русских крестьян! Иеѓошуа прав — глупо вселяться в чужой монастырь со своим уставом, особенно если монастырь этот настолько не похож на твой собственный.
«Такому отношению к арабам научил меня отец, — сказал Иеѓошуа. — Он один из первых начал дружить с арабскими соседями и меня приучил набираться у них мудрости и жизненного опыта. Да и моя Ольга всегда говорила, что только терпением можно завоевать доверие местных жителей. Они питаются плодами семи библейских растений, тех, что Бог обещал дать сынам Израиля. Их земледелие основано на дождевом орошении, что требует большого труда, зато позволяет выращивать нужные культуры, используя исключительно дождевую воду. Тебе приходилось пробовать хевронский виноград? Он сладок как мед, а ведь только роса поит его».
Маня жадно слушала. Все здесь так отличалось от того, к чему она привыкла в России! Она глядела вокруг и не могла наглядеться. Вместе с тем она не забывала, что сам Иеѓошуа — ее соотечественник и цель его — нести перемены в эти края и претворять в жизнь планы различных еврейских организаций. У нее возникло смутное ощущение, что Иеѓошуа Ханкин поможет ей осуществить замысел, который она вынашивала уже несколько месяцев.
«Насколько я понимаю, „Керен Кайемет“ покупает землю не для частных собственников, а для народа, — медленно произнесла она. — То есть рабочие, обрабатывающие ее, будут вроде арендаторов. Ведь так?»
Эта мысль показалась Иеѓошуа очень оригинальной; он задал своей спутнице еще несколько вопросов, после чего каждый погрузился в свои мысли, и некоторое время они ехали молча. Дорога проходила через рощу старых рожковых деревьев. Внезапно они увидели в траве большой срубленный ствол.
«Взгляни-ка на пень вон там и посчитай кольца, — сказал Иеѓошуа, останавливая коня. — Это дерево прожило двадцать пять лет. Столько же времени прошло со дня алии в Палестину братьев Ольги, билуйцев. В тот год были основаны первые колонии. Они существуют уже двадцать пять лет, но все еще не самостоятельны. Дерево росло и развивалось, а колонии по-прежнему зависят от иностранных денег».
Иеѓошуа словно угадал мысли Мани. В свое время она была членом коллектива рабочих в Минске и не однажды ставила вопрос о совместном землепользовании, однако никто ее не слушал. Ей показалось, что ее идея может заинтересовать Иеѓошуа. Стоя возле поверженного гиганта, ровесника еврейских поселений, она почувствовала неудержимое желание поделиться с Иеѓошуа своими мечтами.
«Я думаю, землю можно обрабатывать коллективно, а не поодиночке. Если работать всем вместе, нам не потребуются пожертвования и мы никому не задолжаем. В России сейчас создаются артели — почему бы и нам не попробовать? Там много говорят про общественную собственность на средства производства, но, покуда это воплотится в жизнь, прольется много крови. Здесь же она вполне осуществима и без кровопролития. Народ стремится владеть землей и не скупится на пожертвования. Возник фонд „Керен Кайемет“ — поистине народный, существующий на народные деньги. Он создан по народной инициативе, поэтому никто не возражает. В противоположность России, мы можем обойтись и без жертв. Почему Ольга считает несерьезной мою идею совместной обработки земли, принадлежащей „Керен Кайемет“? Почему она старается убедить меня, что наш народ трудно приучить к новой правде и новым взглядам?»
«Я же уже сказал — из-за любви к тебе. Она хочет, чтобы ты жила своей жизнью и не жертвовала собой ради идеалов, потому что тебе придется заплатить за это очень дорого».
Советы Ольги не помогли. Как ни убеждала она свою любимицу, что брак с мужчиной моложе ее превратит ее в мать и няньку, упрямая Маня не желала прислушиваться к жизненному опыту подруги. Она соединилась с избранником сердца и через несколько месяцев после визита в Седжеру поселилась там вместе с другими членами организации «Ха-шомер». Они приступили к коллективной обработке земли на ферме, работая там же сторожами. И вскоре доказали, что лучше знают свое дело, чем черкесы, которых вытеснили не только в Седжере, но и в Месхе, и в Бейт-Джане.