Страница 25 из 48
Он шел куда глаза глядят и вскоре очутился на главной улице Яффы. Уже смеркалось, и многие горожане сидели на маленьких соломенных табуретках возле своих домов, сплетничая и поигрывая четками. Лавочники начинали убирать товар с прилавков, куры, смешно семеня, перебегали через дорогу, устремляясь на ночлег в родные дворы. Но ничего этого Федоров не замечал. В душе его нетерпение смешивалось с растерянностью и раздражением. Он продолжал быстро идти, не разбирая дороги, пока незаметно для себя вновь не оказался возле консульства. Больше всего на свете ему хотелось подняться наверх, прижать Ольгу к груди, быть с ней. Или, по крайней мере, рассказать ей о своих чувствах, раскрыть перед ней душу. Но опасения его были слишком сильны. Не зная, что предпринять, он нервно прохаживался вдоль знакомого здания. Вверху, над его головой, тепло и уютно светилось окно в кабинете консула.
Возле ограды, окружавшей консульство, одиноко рос большой куст жасмина. Его цветы белели в сгущавшейся темноте, словно первые снежинки на черной почве украинских полей. Вечерний воздух был наполнен сладким благоуханием. Прислонившись к железной решетке, Федоров закурил сигару.
«Может быть, у нее есть дети от этого человека? — продолжал он свои невеселые размышления. — И почему она так долго сидит у консула?» Федоров потушил недокуренную сигару и вновь принялся нервно расхаживать вдоль ограды.
Наконец он услышал, как кто-то спускается по лестнице. Из ворот консульства вышла женщина в длинной юбке и направилась на другую сторону улицы. Сердце Федорова забилось еще сильнее. Да, это была ее походка, ее быстрые и легкие шаги. «Ольга!» — позвал он, но голос вдруг перестал его слушаться, и из груди вырвался лишь хриплый затравленный стон. «Ольга, Ольга…»
Она остановилась как вкопанная.
«Ольга…»
Молчание. Женщина не двигалась, напряженно всматриваясь в темноту. «Опять грезы, — думала она, — или я схожу с ума…» Она столько раз слышала этот голос в своих мечтах, что теперь не могла поверить в его реальность.
Она стояла, вдыхая острый, дурманящий аромат жасмина. Где-то вдали завыл шакал — предвестник ночи. Легкий ветерок, прошелестев, принес с моря горьковатый запах соли.
Он подошел к ней почти вплотную.
Она обернулась. Колени у нее дрожали, тело горело. Некоторое время они стояли друг против друга, не смея поверить в то, что наконец встретились. «Сережа, — наконец хрипло прошептала Ольга, — Сережа…» Она рванулась к нему, и он обнял ее — крепко, страстно, жарко…
Далекий шум морских волн становился все сильнее.
«Сережа…» — снова прошептала Ольга. В горле у нее пересохло, она едва дышала от волнения.
«Оленька…»
«Сережа…» Ольга чувствовала, как оживает ее душа, придавленная горой запретов, окруженная глухой стеной самоотречения. Она сама воздвигла эту стену, чтобы забыть прошлое… Но сейчас, рядом с этим мужчиной, с его крепким и таким любимым телом, ее неприступная крепость оказалась карточным домиком и рухнула, разлетелась на тысячи мелких обломков. Долгие годы невзгод, мучений из-за бесплодия, нищеты вдруг словно растаяли, растворились в жасминном дурмане. Она ощущала, как тело ее начинает жить, молодеет, движения становятся гибкими и быстрыми. Федоров предложил ей прогуляться к морю. Она мечтала об этом не меньше его. Он только выразил словами ее тайное жгучее желание. Они прошли несколько шагов, туда, где слышался шум прибоя. Вдали поблескивали огни маяка. Они снова остановились и долго стояли, вглядываясь друг в друга, не смея поверить своему счастью.
«Ольга, я так истосковался по тебе, я люблю тебя, Оленька моя, Оля, Олюшка…» Они продолжали идти. Шум волн становился все ближе, все громче. Тропинка оборвалась возле шаткой лестницы, ведущей вниз, на пляж. Они начали спускаться, но вскоре снова остановились, чтобы обняться.
Ночные волны выбрасывали на прибрежный песок сероватую пену и водоросли, обрызгивая Ольгу и ее спутника. Сердце готово было вырваться у нее из груди. Близость Федорова сводила ее с ума, лишала способности мыслить логически. В минуты отчаяния она часто представляла себе, как вернется в Россию и встретит его. Она придумывала важные цели для этих воображаемых поездок, например сбор денег на покупку земли. И всегда мечтала о встрече с Федоровым. И вот он здесь, рядом с ней. Ольга сняла туфли и положила их в соломенную корзинку. Сделала несколько шагов по мокрому, еще теплому песку. Большие яркие звезды сверкали на темном небе, как внезапно сбывшиеся мечты.
Они устроились на одном из больших камней, в изобилии разбросанных по пляжу. Ольга спрятала босые ступни под длинной юбкой. Вязкий песок, без устали всасывавший в себя морскую воду, был усеян мокрыми водорослями.
«Сергей, как тебе удалось приехать? Зачем? Мне все это кажется сном», — сказала она вслух, едва справляясь с волнением.
«Разве это важно? Главное, я теперь рядом с тобой. Это действительность, не сон. Веришь?»
«Чуть-чуть. Милый мой, милый, милый…» — прошептала Ольга, свернувшись калачиком в его объятиях. Внезапно она отстранилась, почти оттолкнув его. Лицо у нее помрачнело. «Ведь это измена, — подумала она, — я изменяю Иеѓошуа. Это ложь, предательство».
«Нет, — ответил ей внутренний голос, — ты лжешь не сейчас, а каждый день. Сейчас ты живешь настоящей жизнью. Чувство, которое переполняет тебя, правдиво и бессмертно».
Белые барашки волн, тесня друг друга, набегали на песок, влекомые могучей, непреодолимой силой. Глядя на них, Ольга чувствовала, что ее внутренний голос прав, что законы природы непобедимы.
«Я так часто ездил в Одессу, думал — вот ты вернешься… И все напрасно. Почему?»
Ольга не отвечала. Федоров тоже молчал, вспоминая бесконечные поездки в Одессу и долгие часы ожидания в порту. Каждый раз, когда на трапе появлялась женщина невысокого роста с волосами, собранными узлом, у него перехватывало дыхание. Положа руку на сердце, поехать в Палестину он согласился только в надежде встретить Ольгу. И вот его тайная мечта сбылась — они вместе наедине на морском берегу…
Шум прибоя все нарастал. Федоров рассказывал Ольге, как тосковал по ней, как искал ее… «Почему же ты не вернулась, как обещала? Почему перестала писать?» — вновь спросил он Ольгу, и в голосе его послышалось недовольство.
Ольга молчала.
«Помнишь, как ты показала мне отцовское письмо? — голос Федорова внезапно изменился, в нем зазвучали жесткие мужские нотки. — Ты тогда мне сказала, что едешь в гости. В гости, а не навсегда. Ты обещала вернуться».
«Как же я могу забыть это?» — прошептала Ольга, едва удерживая слезы. Редко можно было видеть слезы на глазах у этой сильной, мужественной женщины.
«Конечно, не забыла, — продолжала она с болью в голосе. — Такое не забывают. И я помню…»
Ольга горько разрыдалась. Федоров снова покорил ее, и она подчинилась его мужской силе. Вновь превратилась в мягкую, слабую женщину, какой никогда не чувствовала себя рядом с Иеѓошуа.
«Я все время думал о тебе. Я ведь люблю тебя, а что значат для настоящей любви границы всякого рода? Я знаю, что ты чувствуешь то же, что и я. Не возражай! Я же знаю, ты любишь меня».
«Но я ведь замужем!»
«Брак похож на тюрьму, в которую человек заключает себя добровольно. Брак без любви — это страдание на всю жизнь».
Плеск моря, казалось, вторил ему, вновь и вновь напоминая: «Вам не забыть эти мгновения никогда, никогда, никогда…»
«Я написала тебе много писем, но порвала их все, — внезапно прошептала Ольга. — Что бы изменилось от того, что ты прочел их? Мне нужно было только выговориться на бумаге, ничего больше. После каждого такого письма я находила новые силы, чтобы помогать мужу, который моложе меня на двенадцать лет».
«Но ты не можешь быть для него Терезой де Мон![14]»
«Нет. Мое чувство к нему совсем другое».
«Но я-то хочу быть твоим возлюбленным, как этот итальянец! Я люблю тебя, Оленька, хоть мы уже не очень молоды. Наша любовь — это зрелое чувство людей, много повидавших в жизни».
14
Французская дворянка, у которой был роман с итальянцем — гувернером ее детей. Любовник Терезы де Мон был намного младше ее. После того как он ее покинул, она ушла в монастырь.