Твоё наказание

— Разве? — интересуется Карим, доставая из кармана сложенную вчетверо бумагу. Разворачивает её будто подарок на день рождения и показывает девушки, — вот, читай, черным по белому: Ренат описал Алису как профессионалку.

— В чем? Как полировать чужой член? — язвит Соколова, пребывая в полнейшем шоке от поступка мужа. А он ещё её обвинял в предательстве. Как же. Кое-кто окончательно заврался.

Баринов, ничуть не смущаясь присутствия при этом разговоре третьего лица, причем заинтересованного, смеется. Его вся эта ситуация явно веселит.

— Как опробую, обязательно тебе сообщу, хорошо ли выполняет свои обязанности, — обещает мужчина и одним коротким взмахом руки отсылает Алису из комнаты.

И тогда Нелли понимает, что ту наняли не столько в помощь ей, сколько для снятия напряжения мужской части дома. «Интересно, у них сперма из ушей польется, если хоть день не потрахаются?», — поражается чужому либидо она, силясь придумать мало-мальски приемлемый и остроумный ответ. Не получается. Совсем. Видимо, проблемы у Соколовой не только с вынашиванием ребенка, но теперь ещё и с умственной работой. А Баринову ответ и не нужен, он вновь подхватывает её на руки, заставляя себя обнять, относит наверх.

— Сюда, — показывает Нелли на дверь только своей комнаты, а не семейной спальни. Туда её теперь под страхом смерти не загонит — слишком сильно она обижена на мужа, чтобы ещё и постель ему греть, вспоминая, как тот на ней по шелковым простыням валял горничную. Баринов никак не комментирует, послушно толкает ногой нужную дверь, кладет свою ношу на кровать, пледом из шкафа накрывает. И девушка, не смотря на отвратительное настроение, благодарит его, — спасибо, но я хотела бы остаться сейчас одна. Пожалуйста.

Дверь за Каримом бесшумно закрывается, отрезая Нелли от внешнего мира, но она рада погрузиться в одиночество и тоску.

Глава 34

Что ж, когда Нелли будят среди ночи, она понимает, что возвращение домой было не лучшим решением. Ладно бы это было ласковое поглаживание по плечу, так нет, некто отвешивает пощечину, накидывает на голову черный мешок, сквозь который не видно и лучика света. Паника захлестывает девушку, она пытается прикрыть живот руками, но не в силах — кто-то удерживает и их.

— Прошу вас, я беременна! — умоляет она, чуть не плача.

Впрочем, когда получает очередной удар по голове, то все-таки срывается в истерику. И ей даже не стыдно. Она ведь должна была быть в безопасности дома, так что происходит? Почему никто ничего не отвечает, лишь бьют снова и снова. «Хотя бы не живот», — держится за эту мысль Нелли, беспокоясь за ребенка. Которого не хотела, но теперь очень ждёт в этом мире. Говорить больше ничего не собирается — поняла, что это бесполезно.

Её выводят из дома, подпихивая в спину. Пару раз девушка спотыкается на ступеньках, ничего не видя, но её подхватывают. Стало быть, кому-то она нужна живой, а не грудой переломанных костей.

— Голову ей придержи, — грубый мужской голос приказывает, а в следующее мгновение Нелли оказывается в машине. Щелкают ремни безопасности, и некто вновь говорит, — трогай.

Девушка теряет счёт минутам, пока машина едет по ночному городу. Пару раз они останавливаются, видимо, заправляясь, а затем вновь отправляются в путь. Кроме тех первых слов она ничего больше так и не услышала — её похитители не отличаются разговорчивостью. Всё, что ей остается, так это плакать, пытаясь при этом не задохнуться с мешком на голове. Совсем скоро грубая холщовая ткань пропитывается слезами насквозь, из носа Нелли течет, ей становится тяжело дышать, но нервы, похоже, окончательно сдали с этими эмоциональными качелями, непрекращающимися несчастьями, и организм решил справляться со стрессом так, как умеет — рыдая, наверно, ожидая, когда девушку всё-таки вырубит от усталости, но, как назло, этого не случается, Нелли всё никак не может успокоиться, всхлипы становятся все громче и громче, и тогда, поняв, что остановиться не получится, она вновь открывает рот:

— Пожалуйста, хотя бы снимите с меня этот мешок, — чуть ли не умоляет она, трясясь от страха перед новым ударом. Наука ею уже усвоена. Жаль, что только применить её она не может. Ведь несмотря на весь свой гонор, девушка остается девушкой в любой ситуации, а Нелли никогда не была сильной или бесстрашной, в этом она не обманывается. И всё-таки решается сказать, — не бейте меня пожалуйста, я уже все поняла, сопротивляться не буду, только дайте, чем дышать.

В этот раз никто не прикладывает её по голове, но Нелли слышит, как открывается окно, а затем в салон автомобиля проникает свежий воздух, даря хоть какое-то подобие облегчения. Её тираду никак не комментируют, она и не пытается вывести на разговор. Хотя бы на это ума хватает. Девушка понимает, что рано или поздно довезут её туда, куда надо, тогда она всё и узнает, возможно, даже удастся поговорить с тем, кто забрал её из дома таким зверским способом.

Наконец машина останавливается окончательно. Соколову вытаскивают из салона, и она ведет носом, пытаясь почувствовать хотя бы запах того места, в котором оказалась. И ей это удается. Она различает то, что чувствовала долгие годы в начале лета — тяжелый запах роз, что посадила мама в саду их дома, когда ещё жила со своей семьей, а не в психушке. Его Нелли ни с чем не перепутает, ведь сколько лет она страдала, нюхая отголоски чужого существования. Стало быть, притащили её к отцу. Это осознание убивает. Она всякого ожидала от родителя, но не такого ужасного отношения к собственному ребенку и ещё не рожденному внуку. «Какой же урод. Лучше бы я родилась у бомжей, чем у такого мудака, что обращается с дочерью, словно с мусором», — это даже не разочарование охватывает Нелли, а какое-то другое, новое, чувство, словно падает с огромной высоты и вот-вот разобьется. Если только раньше ей кто-нибудь действительно голову не разобьет трубой, посчитав, что она свою роль выполнила в этом мире, пора бы и на покой уйти.

Соколову заводят в дом, и теперь она окончательно уверяется, что оказалась в родных пенатах — количество ступенек совпадает с подвалом, а на последней из них она чувствует выемку, которая появилась, когда ещё совсем девчонкой молотком ради интереса постучала по ней. Тогда знатных люлей отхватила от отца, как иронично, что вспоминает об этом в подобной ситуации. Когда Нелли усаживают на стул, а затем ещё и руки застёгивают ремешками, она понимает, что многого не знала о своем отце: оказывается, у него есть такая же комната пыток, как и у её мужа, и теперь ей не посчастливилось в ней оказаться. Только вот в голове у девушки бьется всего одна мысль: за что? Что она такого сделала, чтобы заслужить подобное отношение? Ей казалось, что она уже не принадлежит к семье Башаровых, он ведь сам об этом сказал, отрекся несколько раз, а теперь вдруг решил притащить в пыточную среди ночи, напугав так, что девушка чуть не получила инфаркт. А уж самый настоящие синяки и гематомы наверняка успели появиться на её нежной коже.

— Снимите мешок, — слышит она голос отца, все ещё не веря в происходящее.

Грубая ткань скользит, открывая Нелли то, чего она боялась: тот самый подвал с вином, в котором она частенько проводила вечера, ещё живя в этом доме. Теперь же здесь все переоборудовано: стеллажи с бутылками исчезли, зато появился прозекторской стол, целый набор ножей на стене, которые даже со стороны выглядят очень острыми, а также яркая лампа, что слепит девушке глаза. Но она получает даже краткий миг удовольствие — наконец-то может дышать нормально. Однако, говорить не решается.

— Итак, дочка, вот ты и дома, — Ахмад Русланович ничуть не изменился после её отъезда, все также статен и красив, не смотря на возраст. Сверлит своего ребенка взглядом, неизвестно что пытаясь найти в чужой внешности. — Соскучилась?

— А отвечать можно не боясь затрещин? — не может не съязвить она. Страх все-таки придал сил.

За это высказывание получает очередной тычок под ребра. Вскрикивает от боли и с ужасом видит, как на лице отца расцветает улыбка. Тот наслаждается болью дочери, её страданиями. Нелли закрывает глаза, чтобы не видеть чужого удовлетворения, что, оказывается, все ещё может ранить её. Где-то внутри измученного тела живет девочка, которая любит своего папу. А вот он её, судя по всему, нет.