Страница 30 из 59
Она моя работа. Миссия. Ответственность.
Это должно помочь, но не помогает. Все сузилось до пульсирующей, напряженной плоти в моей руке, до моих сжатых яиц, отчаянно требующих освобождения, освобождения, за которое я бы отдал почти все на свете в этот момент, чтобы оказаться внутри нее.
Все, что угодно, кроме моего самоуважения, по-видимому.
Ее губы. Вероятно, она была бы так же неуклюжа в минете, как и в поцелуях, но я не могу представить прямо сейчас, что это имело бы какое-то значение. Я бы научил ее, как это делать, как мне нравится, когда мой член облизывают и сосут. Я был бы медлителен и терпелив и рассказывал бы ей, что было приятно, а что нет, рассказывал бы ей, какой, блядь, хорошей девочкой она была, когда пробовала, когда обхватила своими идеальными губами мой член и заставила меня кончить, а затем проглотила все это…
Блядь!
Мой член пульсирует в моем кулаке, когда я наклоняю его к раковине, ощущая знакомое покалывание, напряженность перед разрядкой, на самом ее краю. Я провожу языком по нижней губе, ощущая на губах остатки того поцелуя с шампанским. Как только я оказываюсь на грани, я слышу слабый дрожащий стон из соседней комнаты, и я знаю, что она тоже кончает.
Я сжимаю зубы так сильно, что становится больно, когда мой член взрывается, окрашивая керамику передо мной своей спермой, густыми струями, когда моя рука дергается по моей набухшей длине. Все, о чем я могу думать, это она, все, что я могу видеть, это ее, обхватившую руками бедра и уткнувшуюся лицом в подушку, когда она содрогается в оргазме, и этот образ вызывает во мне еще один неистовый прилив удовольствия, когда я сдерживаю глубокий стон, который, я знаю, если я издам его, прозвучит как ее имя.
Я долго стою там, одна рука все еще обхватывает мой пульсирующий член, а другой вцепился в край раковины, склонив голову, когда пытаюсь отдышаться. Я не уверен, что когда-либо так сильно кончал от дрочки, и я все еще наполовину возбужден, мой член обдумывает второй раунд, когда я неохотно отпускаю его и отодвигаюсь, включая воду, чтобы помыться.
Есть и другие вещи, с которыми нужно разобраться сегодня вечером. Нужно решить другие проблемы, и мое вожделение больше не является самой насущной из них.
Я выхожу из ванной как раз вовремя, чтобы увидеть, как она виновато поправляет платье и еще больше ерзает под одеялом, и я чувствую еще одну пульсацию от осознания того, что она только что делала, и что она пытается скрыть.
Ее пальцы, вероятно, все еще влажные. Они, вероятно, все еще такие же на вкус, как она сама.
Я стискиваю зубы, отгоняя эту мысль, обхожу кровать и встаю рядом с ней.
— Лежи спокойно, — мягко говорю я ей. — А я подделаю кровь на простынях.
Глаза Елены широко распахиваются, и я мгновенно понимаю, как это, должно быть, прозвучало.
— Я не собираюсь причинять тебе боль. — Я качаю головой. — Я бы никогда не причинил тебе боль, Елена. Просто откинь одеяло, и мы разберемся с этим через несколько минут.
У меня в сумке есть нож. Я слышу шелест покрывал, когда достаю его, и, поворачиваясь, вижу, что она откинула их, ее платье сдвинулось набок, но все еще прикрывает ее, едва, когда она раздвигает ноги. Я чертовски благодарен, что она догадалась об этом, потому что я не уверен, как бы мне удалось попросить ее об этом.
Раздвинь для меня ноги, с моей стороны было бы опасно говорить ей это прямо сейчас.
Она смотрит с выражением, похожим на восхищение ужасом, как я провожу лезвием по предплечью, где завтра порез можно будет скрыть одеждой, пока не выступит кровь. Я перекладываю нож в другую руку, протягиваю руку и провожу пальцами по ране, а затем протягиваю руку, вытирая его о простыни между ее бедер. Я повторяю это еще раз, пока не останется достаточно пятна, чтобы выглядеть убедительно, но не настолько, чтобы оно выглядело фальшивым.
— Вот. — Я смотрю на нее, наблюдая, как ее лицо слегка расслабляется. — Дело сделано. Ты можешь оставаться в постели, я буду спать на диване в другой комнате.
— Им это не покажется странным? — Спрашивает Елена, прикусывая нижнюю губу. — Я не знаю, как кто-нибудь узнает, но если они узнают… ты спишь в другой комнате…
Это звучит очень похоже на то, что она хочет, чтобы я остался с ней в постели, и на мгновение у меня возникает искушение дать ей то, о чем, как мне кажется, она просит. Я думаю, она хочет комфорта от того, что не одна, а не секса. Но я не совсем уверен, что смогу спать с ней в одной постели и не поддаться искушению, выходящему за рамки моего самоконтроля.
— Я не уверен, что они сочтут меня не спящим рядом с девушкой, которую я купил такой уж странностью. Может быть, то, что я отдал тебе кровать и занял диван. Но никто все равно не узнает, так что это не имеет значения. — Я отступаю, собирая свой контроль. — Я буду в другой комнате, Елена. Если я тебе понадоблюсь, позови или приди разбудить меня. Но разбуди меня на расстоянии, — добавляю я, думая о том, как я, вероятно, отреагирую, если она выдернет меня из глубокого сна. — Мои тренировки заставляют меня нервничать, если кто-то будит меня, пока я сплю.
Ее глаза снова расширяются, и я знаю, что после этого комментария у нее должны быть вопросы. Но она их не задает. Она просто кивает, зарываясь глубже в кровать.
— Спокойной ночи, — наконец говорит она после долгой паузы.
Черт возьми, я хочу остаться с ней. Прошло много времени с тех пор, как я проводил ночь с кем-то другим в своей постели всю ночь напролет с тех пор, как я просыпался с другим телом, прижатым ко мне. При мысли об этом меня пронзает острая боль, которую я обычно могу сдерживать, которую я не испытывал так давно, что почти забыл о ней.
Именно поэтому я не могу спать рядом с ней.
— Спокойной ночи, — говорю я ей, протягивая руку, чтобы выключить свет рядом с кроватью.
Я успеваю заметить разочарование на ее лице, прежде чем отворачиваюсь.
15
ЕЛЕНА
Несмотря ни на что, я действительно чувствую себя так, словно выспалась, впервые с тех пор, как меня похитили. Это еще и сон без сновидений, что приносит облегчение после стольких ночей, полных кошмаров в камерах. Я боялась, что их будет больше, но я спала глубоко и без сновидений, и когда я просыпаюсь от солнечного света, льющегося в окно, я вижу поднос с едой, накрытый крышкой, стоящий в изножье кровати. Через арочный дверной проем, ведущий в другую комнату, я вижу Левина, сидящего на диване спиной ко мне, склонившегося над тем, что, вероятно, является его собственным завтраком.
— Сколько у нас времени до отъезда? — Спрашиваю я, садясь, и он резко поворачивается, глядя на меня из-за спинки дивана. На его лице есть щетина, и она только делает его более привлекательным, подчеркивая резкую линию подбородка. Я чувствую, как дрожь пробегает по мне, когда я вспоминаю прошлую ночь, и мне приходится подавить внезапный прилив возбуждения, который угрожает вызвать прилив крови к моей шее.
— Нам скоро нужно уходить, — говорит Левин, вставая и направляясь к двери. Он переоделся в темно-синие брюки-чинос с манжетами на щиколотках поверх ботинок и угольно-черную рубашку на пуговицах, закатанную до локтей. Он выглядит чертовски великолепно, и я чувствую, как мой желудок сжимается при мысли обо всем, что он мог бы сделать со мной в этой постели, прямо сейчас, если бы мы не спешили.
Если бы он не дал ясно понять, что вообще не планирует делать ничего подобного, кроме того, что необходимо для продолжения нашего спектакля.
— У меня есть время принять душ? Здесь вообще есть другая одежда? — Я оглядываю комнату, и Левин ухмыляется.
— Мне сказали, что обычно покупатели приносят смену одежды для девушек, которых они покупают, чтобы уехать с ними на следующий день. Поэтому я принес кое-что для тебя из дома. — Он подходит к кожаной спортивной сумке, стоящей у комода, наклоняется, чтобы расстегнуть ее. Я вижу мускулистый изгиб его бедер и задницы, когда он это делает, и у меня слегка пересыхает во рту.