Возвращение к Натали

Владимир Иванович одиноко сидел на скамейке, потом из дома вышла Натали. Видно было, как она, бродила по саду и как бы случайно прошла совсем рядом с Владимиром Ивановичем − так, что он не смог бы не встать и не начать с ней разговор.

Потом вышел Виталий, огляделся вокруг, заметил Натали с Владимиром Ивановичем, встал так, чтобы они его не заметили. Вскоре вышла и Наталья Сергеевна, также провела рекогносцировку и выбрала себе в собеседники Виталия.

И лишь Соня была одна − вдалеке ото всех, где сад уже переходил в лес, и никто, кроме Ивана Алексеевича, не мог её увидеть.

И тут он, старый солдат, никогда не разбиравшийся в тонкостях девичьей души, вдруг понял, что его дочку отвергли все. Или почти все. Что она сейчас не может подойти ни к одной из беседующих пар. Но как же так? Почему? Уж не она ли за всеми ухаживает, всех потчует и развлекает?

И даже Виталий, который, как говорила Стефания, чуть ли не греховодничал с Соней, теперь ведёт беседы не с ней, а с Натальей Сергеевной. А Натали? Лучшая, называется, подруга? То хвостом за ней ходила, а теперь любезничает с Владимиром Ивановичем − на глазах у самой Натальи Сергеевны. И на глазах у Виталия, который ей то книгу в саду читал, то на лодке катал (да нет, обманывается Стефания – Виталий же ухаживает за Натали, а не за Соней).

И никто – ни Виталий, ни Натали − про его Соню и не вспоминает.

А писатель тоже − приехал с женой, а теперь сменил её на молодых барышень. То Соню развлекает, оставив жену в одиночестве, то теперь, кажется, уже и Натали обольщает − вот, та уже свою руку на его положила! Конечно, он недостоин Натальи Сергеевны. И, слава Богу, если они до сих пор не венчаны − не нужен ей такой писатель.

Потом пары поменялись − Натали ушла к Виталию, а Наталья Сергеевна − к Владимиру Ивановичу. Но Ивану Алексеевичу это было уже не интересно ‒ его захлестнула обида за Соню, и он пошёл к ней, чтобы она не оставалась в одиночестве.

5

Соня так и стояла в конце сада. И подойдя к ней Иван Алексеевич увидел, что она плачет.

‒ Отчего ты плачешь, Соня, кто тебя обидел?

‒ Никто! ‒ резко и, как показалось Ивану Алексеевичу, даже грубо выкрикнула та и отвернулась от него. Ей сейчас совершенно не нужен был отец со своим сюсюканьем – она хотела жалеть себя и плакать одна.

А он теперь уже и сам не знал – зачем шёл к Соне, и что можно ей сказать, чтобы успокоить, поддержать, чем остановить её слёзы. Чего он хотел – посоветовать Соне соблазнить Владимира Ивановича? Да, наверное, он был бы удовлетворён, если бы это произошло, и, может быть, с удовольствием с этим смирился бы. Но как отец может сам дать такой совет дочери? Значит, одна половина его мечтаний уже не сбудется.

Не зная, о чём дальше говорить с Соней, Иван Алексеевич как-то осунулся и пошёл прочь. Но тут же подумал, что если его таким увидит Наталья Сергеевна, то никогда не сможет полюбить – он распрямил плечи и поднял голову. Решил, что надо увидеться с Владимиром Ивановичем наедине и вызвать его на откровенный разговор. О чём и зачем – он ещё не знал, но уже решился броситься в бой.

Но неудача в разговоре с Соней оказалась не единственной. Он неторопливо шёл, пытаясь выстроить стратегию разговора с Владимиром Ивановичем. А тот неожиданно догнал его и застал врасплох просьбой дать назавтра коляску и кучера, чтобы доехать до почтовой станции − пора уже продолжить путь на дачу.

− Как, уже завтра? А может быть, Вы с Натальей Сергеевной останетесь здесь, у нас, и не поедете к сестре? Мне так хорошо с вами. Думаю, что и все остальные − и Соня, и Виталий, и Натали были бы этому очень рады.

− Благодарю Вас, Иван Алексеевич, но Вы, наверное, понимаете, что нам будет неловко весь остаток лета стеснять Вас в Вашем доме. А там у нас отдельная дача и мы хозяев нисколько не стесним. Так что, спасибо за Ваше предложение, но всё же мы поедем − мы уже обсудили это с Натальей Сергеевной.

Такое скорое и неминуемое расставание, и угроза никогда больше не увидеть Наталью Сергеевну, вдруг придало Ивану Алексеевичу решимости. Он внезапно понял, что, промолчав сейчас, никогда не простит себе этой слабости, что он без борьбы лишится любимой женщины ‒ и в нём вмиг проснулся тот юный улан, которым он был тридцать лет назад:

− Ну что же, вижу − Вас не переубедить. Но если Вы завтра уезжаете, то, может быть, в этой жизни мы с Вами не увидимся. Тогда позвольте мне задать Вам нескромный вопрос (заранее прошу прощения за него)?

− Пожалуйста, Иван Алексеевич.

− Скажите, Владимир Иванович, а Наталья Сергеевна − она Вам жена? Или невеста? Простите меня.

Владимир Иванович никак не ожидал такого вопроса.

− Иван Алексеевич, мне стыдно отвечать на Ваш вопрос, но это правда – до сих пор она моя невеста, я пока не могу жениться просто из-за отсутствия денег − закончил университет, пробую писать, прибыли это ещё не приносит, живу пока на доходы с родительского именья.

− А каково, простите, Наталье Сергеевне?

− Да, я понимаю, но пока не вижу выхода. Как же я могу жениться, не имея ни должности, ни состояния?

− А когда они у Вас будут? И до этого времени как будет жить Наталья Сергеевна? Я ни в коей мере не хочу Вас порицать… Но и в прошлом году Наталья Сергеевна была невестой, и сейчас − опять невеста? Как же можно так? Ещё раз простите меня, Владимир Иванович, но раз Вы ни на что не можете решиться − останьтесь ещё на неделю. Ради Натальи Сергеевны задержитесь. И я отобью у Вас Наталью Сергеевну!

− Я надеюсь, что Вы шутите, Иван Алексеевич (Владимир Иванович даже попытался улыбнуться, ведь нельзя же поверить, что такое можно сказать серьёзно).

‒ Нисколько! Вы, Владимир Иванович, за минувший год ясно показали, что не готовы ничего предпринять, чтобы разрешить этот вопрос. И не будете ничего предпринимать далее. А я – и готов и могу. И если я отобью у Вас Наталью Сергеевну, лишь ускорю то, к чему это всё равно придёт, но после долгих мучений Натальи Сергеевны. А разве Вы сами не хотите избавить её от этого, и дать ей счастье?

(За время этой страстной речи Владимир Иванович не единожды пытался прервать Ивана Алексеевича, но тот жестом не давал ему ответить)

− И не считайте меня заранее проигравшим в силу моего возраста (сейчас Иван Алексеевич чувствовал, что ему вполне по силам завоевать любовь Натальи Сергеевны − когда-то, когда он был юным красавцем, не знал тех слов, которыми можно завоевывать сердца женщин, а вот сейчас знает и не боится их произнести − разве может женщина не понять и не оценить этого?!).

Он говорил ещё и ещё, со всё возрастающим напором и чувствуя свою правоту.

Владимиру Ивановичу очень тяжело было слушать такие слова. Но, наверное, он и сам давно думал, что неправ в отношении Натальи Сергеевны. Потому и его объяснения, когда ему позволил Иван Алексеевич, были, скорее, покаянием. Он осознавал, что знакомил её только с университетскими ещё друзьями, никогда не возил на обеды к своим родственникам. Из театров выбирал лишь те, которые не посещали, как он знал, его тётушки и дядюшки. Теперь говорил больше он − Иван Алексеевич сделал свое предложение и теперь просто ждал ответа. Даже если он будет отрицательным − Иван Алексеевич и позже сумеет разыскать их в Москве и, если Наталья Сергеевна будет ещё свободна, он завоюет её любовь. Время ему поможет − насколько ещё может хватить терпения у Натальи Сергеевны жить в таком положении?

Чем дольше оправдывался Владимир Иванович, тем меньше хотел его слушать Иван Алексеевич − в последние мгновенья он даже перестал желать интрижки писателя с Соней (раз та перестала общаться с Виталием, значит былая опасность от того, кажется, прошла). Но если Владимир Иванович, вдруг, согласится с уговорами Ивана Алексеевича и ещё задержится у него в усадьбе, то как Наталья Сергеевна сможет ответить на любовь Ивана Алексеевича, оставаясь в одной спальне с Владимиром Ивановичем? И если произойдет размолвка между Владимиром Ивановичем и Натальей Сергеевной, то на кого тот может переключить своё внимание? Если не на Соню, чего уже не хотел Иван Алексеевич, то на кого? − не на Натали же? Никогда перед Иваном Алексеевичем не возникало столько вопросов − то, что мгновение назад, казалось, требовало лишь лихой кавалерийской атаки, сейчас становилось совсем неразрешимым. И Иван Алексеевич уже испугался своего предложения.