Мечты сбываются

Все будет у них удобно, красиво, уютно! Не будет нужды говорить шепотом, когда спит Нинель. Незачем будет Саше выходить в коридор курить. Не придется искать перед спектаклем укромный уголок, где можно сосредоточиться и повторить роль.

Но больше всего радует Баджи в новой квартире вид из окон на море. То и дело выходит хозяйка на балкон. Сейчас дует моряна, и море синее. А подует норд, и сквозь нависшее марево пыли увидишь, что море стало серо-зеленым. А вот потянулись дымки на горизонте и вспыхнули под солнцем белые паруса, все так же, как везде и всегда, манящие человека в неведомую даль…

Все будет хорошо! Баджи хочется петь и танцевать, шутить и озорничать.

Нет-нет, не нужно смеяться над ней! Пусть вспомнят люди Черный город и фирменный дом, заглянут памятью в крайнее окно с разбитыми стеклами, увидят грязные стены со следами насекомых, закопченный потолок, щелистый пол. Пусть вспомнят и дом в Крепости — его, правда, не сравнить с жалким жилищем Дадаша, но здесь она была бедной родственницей-служанкой, взятой в дом из милости. Пусть люди вспомнят «казарму для бессемейных мусульман», где жил когда-то ее брат, — там не могла она найти кров даже на одну ночь и коротала ее под открытым небом, подле штабеля труб. Пусть вспомнят, наконец, и дом Теймура — заколоченное окно в спальне и дверь, которую Теймур запирал на замок, оставляя Баджи в доме. Пусть люди вспомнят все это, и им нетрудно будет понять, почему в новом доме так хочется петь и танцевать, шутить и озорничать…

Вместе с Баджи в новый дом переехал кое-кто из товарищей по театру.

Этажом ниже поселился Виктор Иванович. Баджи пользуется любым поводом, чтобы забежать к нему: интересного здесь превеликое множество. Видать, правильно говорится, что просо соседа кажется крупным!

На той же площадке живет Гамид. Люди утверждают, что соседство это не случайно — друзья постарались поселиться рядом. Что ж, возможно, так оно и есть!

Дверь в дверь живут Виктор Иванович и Гамид, но у Гамида в квартире все по-иному — здесь и в помине нет того строгого порядка, который характерен для квартиры его соседа. Здесь — хаос книг: книгами переполнен шкаф, книгами завалены полки, книги лежат на письменном и обеденном столах, разбросаны на тахте, даже на полу.

Баджи корит Гамида за беспорядок:

— Неужели не совестно культурному человеку так обращаться с книгами?

Гамид отшучивается:

— Все это потому, что книга для меня, как близкий человек, которому в доме всюду место, а не как редкий гость, которого усаживают на главный ковер!

Баджи не убеждают эти слова. С детства она слышала от отца, что хлеб — святыня, и, увидев на полу хотя бы засохшую корку, обязана была поднять ее с земли и положить куда-нибудь повыше — на скамью, на выступ в стене. Но разве не такой же святыней стала для нее книга с той поры, как подарил ей Саша ту книжку с картинками, где солдата вели в цепях, где солдат обнимал женщину и бросался в воду, а женщина, подняв руки, плакала на высоком берегу? Разве не из-за книги пролила она свои первые горькие слезы и кровь? Вот почему приятно видеть, когда Гамид, вопреки своим словам, послушно поднимает книгу с пола, вытирает, бережно ставит на полку.

Еще этажом ниже — квартира Сейфуллы.

К Сейфулле Баджи не ходит, равно как и Сейфулла — к ней: отношения у них вконец испорчены с памятного дня творческого отчета агитбригады.

Вместе с Сейфуллой переехал в новый дом и Алик. Его комната расположена под спальней Баджи. Возвращаясь после спектакля домой и поднимая глаза к своим окнам, Баджи порой скользнет взглядом и по окну Алика.

Баджи нередко встречает Алика возле дома и на лестнице, и он, поздоровавшись, не упускает случая задержаться и заговорить. Особенно дружен он с маленькой Нинель — у него всегда находится для нее какой-нибудь подарок: конфета, занимательная игрушка. Славный малый! Баджи охотно поддерживает с ним разговор, украдкой поглядывая на его темные красивые глаза, обрамленные тонкими дугами бровей, и втайне ими любуясь.

ПЕРВАЯ СТРЕЛА

В тот день Юнус то и дело вынимал из бокового кармана книжку в синем коленкоровом переплете, с золотым гербом Советского Союза, с четкой надписью: «Свидетельство об окончании Закавказской Промышленной Академии».

Снова и снова перечитывал он удостоверение, которое знал уже наизусть, вплоть до количества отмеченных учебных часов по каждому из прослушанных предметов. Самыми приятными были строки, свидетельствовавшие, что приказом по академии ему присвоено звание инженера-организатора промысловой специальности в нефтяной промышленности.

Инженер-организатор!

Арам расцеловал Юнуса, крепко хлопнул по плечу. Славного малого выбрала себе в мужья его дочка Сато! И — то ли это показалось Юнусу, то ли в самом деле произошло — глаза тестя увлажнились.

— Ну, что ты скажешь, господин инженер? — спросил Арам, стараясь скрыть волнение, и отвернулся, словно для того, чтоб ветер не мешал ему раскурить трубку.

— Не господин, а товарищ инженер! — многозначительно поправил Юнус. — А что скажу — о том ты знаешь не хуже меня. Скажу: спасибо нашей партии, нашему правительству! И еще скажу: спасибо нашему другу Газанфару — он первый надоумил меня податься на учебу.

А Сато — что испытывала она в эти минуты?

Она была счастлива! Не всякой женщине посылает судьба мужа с такой чудесной книжкой в синем коленкоровом переплете, с золотым гербом Советского Союза, с надписью «Свидетельство об окончании Закавказской Промышленной Академии». Быть может, в эту маленькую книжку воплотились те многие книги, которыми она, Сато, вот уже несколько лет снабжала Юнуса?

Товарищи апшеронцы сердечно поздравляли Юнуса, с почтительным любопытством заглядывали в синюю книжку.

Юнусу не терпелось показать ее Куллю — запомнились, видно, скептические взгляды инженера, на которые он то и дело натыкался, как ни старался инженер скрыть их. Интересно, что скажет Кулль теперь?

Юнус застал Кулля одиноко сидящим за столом перед бутылкой. На столе, вместо скатерти, лежала газета. Повсюду в комнате валялись окурки, не застлана была постель.

— Входите, коллега, я уже все о вас слышал! — воскликнул он, увидев Юнуса в дверях, и, торопливо выйдя из-за стола, протянул Юнусу руку, словно стремясь подчеркнуть, что с этой минуты они в самом деле — коллеги. — Садитесь… Рад вас видеть… Может быть, выпьете со мной рюмку по такому торжественному случаю?

— Спасибо…

Сразу же разговорились о Промакадемии, о новом отряде советских инженеров, их будущей роли и значении в нефтяной промышленности.

Вспомнили и дореволюционных крупных инженеров-новаторов нефтедобычи. Инженер Иваницкий, еще лет семьдесят назад успешно решил проблему «глубинного» насоса, приводимого в движение руками, конной тягой или паровой машиной. Инженер Шухов в семидесятых годах прошлого века блестяще решил проблему компрессорной эксплуатации — подъема нефти из скважин при помощи сжатого воздуха. А инженер Тихвинский впервые применил в нефтедобыче «газлифт» — подъем нефти при помощи сжатого газа.

— Да, много было талантливых русских инженеров-нефтяников! — воскликнул Юнус. — К сожалению, в те времена далеко не все их изобретения внедрялись в жизнь.

— Это потому, что не инженеры играли главную роль в развитии русской нефтяной техники, — заметил Кулль.

— А кто же, по-вашему? — спросил Юнус удивленно.

Кулль, не торопясь, опорожнил рюмку.

— Менделеев, например, в своих работах отмечал заслуги Нобеля и Ротшильда, Тагиева и Рагозина и ряда других талантливых предпринимателей, — ответил он. — Они соорудили нефтепроводы, построили наливные пароходы на Каспии, на Волге — внедрили перевоз наливом по воде. Они завели большие резервуары для складов керосина и вагоны-цистерны, наподобие американских, они пустили в оборот смазочные масла русской нефти. Разве всего этого мало?

— У Менделеева, действительно, есть слова похвалы в адрес нефтепромышленников, — согласился Юнус. — Но великий ученый говорит о промышленниках не как о передовых деятелях техники, а лишь как об энергичных предпринимателях, стремившихся завладеть рынком. И как можно не отличать деятельность передового талантливого инженера от деятельности предприимчивого промышленника-эксплуататора, если даже тот первым внедрил в жизнь изобретение передовой технической мысли?