Мечты сбываются

— Ну, в таком случае я тебе отвечу: слишком много мы стали требовать от нашего государства, забываем, что у него без нашей глупой ревности дел хватает и что о многом нам следует подумать, позаботиться самим!

И так как Халима не хочет затевать долгий спор в первый день встречи, она достает из сумочки фотографию и протягивает Баджи. Большеглазый смуглый малыш стоит, расставив ножки, крепко прижав к груди огромный мяч.

— Смотри! — говорит она гордо.

— Славный у тебя сынишка, замечательный! — с одобрением восклицает Баджи, но, сравнивая его со своей дочкой, в душе находит ту красивей.

— В старину на такие слова отвечали: следует их обручить! — шутит Халима.

— Кто знает, быть может, и впрямь свяжет их когда-нибудь судьба? А пока ты, мамаша, не очень-то зазнавайся, что у тебя сын, а у меня дочка, — та пора прошла!

— Признаться, хлопот у меня с моим мальцом хватает — ни на минуту нельзя оставить одного, что-нибудь да натворит… — озабоченно говорит Халима. — Знаешь, Баджи, я поначалу очень тревожилась: не помешает ли мне, актрисе, ребенок? Сама знаешь — кормление, пеленки, вечные страхи за его здоровье, заботы. Нет, не помешал! Напротив: многое в жизни я почувствовала глубже, увидела по-новому.

Баджи улыбается: с некоторых пор она того же мнения!

Халима охотно рассказывает о своем доме — о муже, о сынишке, о свекрови. Обычные житейские дела! Но, странно, в устах Халимы все они каким-то образом неизменно переплетаются с делами театра.

Из писем Халимы Баджи не мало знает об узбекском театре. Она знает, что театр этот еще очень молод, что основу его составляют бывшие участники клубной самодеятельности, вернувшиеся в Узбекистан из Москвы и из Баку после трехлетней учебы, — такие, как Халима.

Знает Баджи и о многих трудностях, какие пришлось претерпеть актерам на первых порах, особенно узбечкам, испытавшим на себе враждебную силу шариата и адата: первые две актрисы были убиты родственниками по наущению мулл и баев, объявивших, что убийство женщины, публично снявшей паранджу и тем более открыто выступающей на сцене, оправдывается шариатом.

— Трудное было время — страшно вспомнить! — Лицо Халимы становится сосредоточенным, суровым. — В тот год, когда я вернулась из Баку, реакционеры убили около двухсот узбечек-активисток.

— Негодяи! — гневно восклицает Баджи.

— К счастью, это перевернутая страница. Сила и правда оказались на нашей стороне, и теперь у нас в Узбекистане — не поверишь! — есть уже четырнадцать актрис узбечек!

— Честь и слава вам!

— Начал наш театр с «Принцессы Турандот», и спектакль получился веселый, забавный. Но, понимаешь ли… В Москве, где много театров и разнообразный репертуар, у Вахтангова эта «Принцесса» пользовалась справедливым успехом. А у нас, в Узбекистане, в единственном национальном театре народ хотел видеть иное: его волновала судьба родного кишлака, вода и хлопок, паранджа и чачван, кулаки и баи.

— И что же вы ставите теперь?

— Увидишь сама — на наших спектаклях!..

И вот, под ритмические удары тамбура, под звон чанга и заунывные мелодии флейты, проходит перед глазами Баджи музыкальная сатирическая буффонада «Наступление» в исполнении узбекского театра.

На сцене два мира: мрачные силы прошлого, еще бытующие в Узбекистане, — кулаки, святые, знахари; и светлые силы настоящего, ведущие против них борьбу, — трудовой народ Узбекистана, комсомольская молодежь.

Баджи незнакома с узбекским языком, но обстоятельное либретто на русском и азербайджанском языках позволяют ей понять происходящее на сцене.

Как все это близко ей! В сущности, разве не о том же — о борьбе нового со старым — играла и она в «Севили»? Как талантливо вживаются узбекские актеры в образы! Каким крепким чувством юмора они наделены! Какие они замечательные музыканты, какие темпераментные танцоры! Трудно поверить, что театр достиг таких успехов за три-четыре года.

А Халима — как преуспела она за эти годы после окончания техникума! Баджи требовательна — Халима не нуждается в снисхождении, — но даже требовательность не заставляет Баджи разочароваться в подруге…

Много интересного, много поучительного увидела Баджи в спектаклях узбекского братского театра, много приятного было во встречах с его актерами, актрисами, с ее старой подругой Халимой.

Но вот гастроли узбеков заканчиваются, театр покидает Баку.

Халима, однако, получила отпуск и пробудет здесь еще несколько дней. На это время Баджи приглашает ее к себе. Комнатка у Баджи, правда, тесновата, особенно для четверых, но, как говорится, в тесноте да не в обиде!

Стараясь не разбудить Сашу и Нинель, до поздней ночи шепчутся подруги. Как подслушать, как узнать, о чем они говорят? С таким человеком, как Халима, есть о чем поговорить. Такой подругой, как Халима, можно гордиться — умница, золотое сердце, талант! — хоть и нет у нее на лбу холеной, тщательно уложенной челки…

Жить бы так и жить с Халимой под одной крышей. А тут в театре объявили о дне отъезда агитбригады в район. Задерживаться не приходится.

Баджи давно готова к отъезду, ее радует, что час этот близок. Но, как всегда в таких случаях, не все идет гладко: напряженная работа осложнила болезнь Гамида — придется, видно, бедняге остаться в городе. Как тут не огорчиться?

Правда, спектакль, подготовленный Гамидом, крепко слажен, и теперь нет необходимости в участии Гамида в поездке, но уж очень обидно за товарища, который потратил столько сил на написание пьесы и постановку спектакля и не увидит результатов.

И еще одно обстоятельство огорчает, смущает Баджи. Она настояла, чтоб Халима осталась в Баку, пригласила ее погостить — и тут же должна покинуть ее. Вряд ли понравится кому-нибудь такое гостеприимство, если даже принять во внимание уважительные причины!

Как же быть?

— Ты, Халима, сейчас в отпуску, почему бы тебе не поехать с нами в район? — говорит она, пытаясь найти выход. — Повидаешь новые места, подышишь свежим воздухом, вдоволь поешь фруктов. В бригаде тебе будут очень рады — там почти все наши бывшие техникумцы. Давай поедем с нами!

— А как же муж, сынишка? Уже пора их обнять!

— Ты и так вскоре увидишь их. А вот меня… — Лицо Баджи выражает не то обиду, не то печаль. — Видать, не огорчает тебя разлука с подругой.

— Постыдись, Баджи, так говорить! Но… Есть в нашем народе пословица: расставшийся с другом плачет семь лет, расставшийся с родиной — всю жизнь. Ясно?

— Расставшийся с родиной?.. — Глаза Баджи лукаво загораются, и нет уже в лице обиды и печали. — А не ты ли, Халима, когда-то утверждала, что родина наша — это не только «твой» Узбекистан или «мой» Азербайджан, но и далекий, за многие тысячи верст Архангельск, весь наш Советский Союз?

Что еще остается Халиме, как не признать:

— Поддела ты меня, подруга!.. Но все же — как быть с поездкой?

— Поедем! — восклицает Баджи. — В любой день и час сможешь повернуть домой. Ну, решай!

Халима задумывается.

Основной район поездки — Шамхорский. Это значит: пересечь всю республику с востока на запад, от берега Каспия почти до границ Грузии и Армении, познакомиться со всей страной. Заманчивое предложение! К тому же обидно так скоро и неожиданно расстаться с подругой — разговоров у них еще не на один вечер!

Баджи читает нерешительность в лице Халимы, пытается подойти с другой стороны:

— Удивляюсь тебе, Халима, — говорит она с укором, — неужели откажешься помочь своим старым товарищам в таком серьезном деле?

Халима видит Баджи насквозь: ее, Халимы, помощь здесь ни при чем! И все же стрела попадает в цель: у нее, у Халимы, есть свои счеты с тем сортом людей, против которых агитбригада едет бороться. Правда, это не узбекские баи и их подпевалы, муллы и кулаки, не басмачи, но, в сущности, какая разница? Недаром говорят в Узбекистане: черная собака, белая собака — все равно собака!

И Халима решительно отвечает:

— Так и быть — поеду!

„МОГИЛА ИМАМА“