Мечты сбываются

Однажды Ругя сказала:

— Ты, Шамси, оказывается, настоящий педагог!

Шамси не понял последнего слова, подозрительно, по складам переспросил:

— Пе-да-гог?

— Педагог — это учитель.

— А-а…

Шамси не знал, лестно ли для него это слово: учителя, правда, люди ученые, но, как известно, аллах не слишком жалует их богатством, а богатые, как ни расхваливай ученость, — всегда стояли выше учителей.

— В правлении считают, что ты лучший в Баку знаток ковров, и там меня спрашивали, не согласишься ли ты подучить работников наших магазинов. Директор просит тебя взять на себя это почетное дело.

Приятно слышать, что тебя считают знатоком! Но какой почет в том, чтоб обучать ковровому делу тех, кого он, Шамси, считает в этом деле неучами?

И, как обычно, прежде чем дать согласие, Шамси уклончиво ответил:

— Я подумаю…

Шамси стал думать и пришел к выводу, что следует согласиться. В самом деле: неумно отказывать начальству, к тому же, надо полагать, за эту работу будут платить, а лишний рубль, как известно, никогда не оказывается лишним. И наконец: не тащить же с собой в могилу все, что ты знаешь о коврах, — пусть люди, которых ты обучишь, вспомнят когда-нибудь о тебе добрым словом!..

К весне Шамси был зачислен в штат.

В день, когда произошло это событие, Шамси долго не мог уснуть, размышляя о своей жизни. Странная она штука — жизнь!

Светлым, теплым, весенним утром казалась теперь ему пора его молодости и солнечным знойным летним днем пора зрелости — преуспевания в торговле, любовной близости к младшей жене, отцовских чувств к сыну от любимой. Прекрасная, вовек невозвратимая пора!

И темной, холодной, зимней ночью представлялась ему его жизнь в первые годы советской власти. Тяжело было потерять магазин, свое дело, тяжело было отпустить молодую любимую жену в дом к чужому человеку, расстаться с малолетним сыном. О, как больно сжималось в те дни его сердце, как жалобно оно стонало! Немало жгучих слез от обид и унижений смахнул он тогда со своих глаз — украдкой, чтоб не порадовались злые люди этим слезам.

Все отняла у него в ту пору новая власть — спасибо, что оставила кров над головой. Не позарилась она лишь на ворчливую старую Ана-ханум да на никчемную Фатьму — видно, хватило у советской власти ума понять, какой товар ценный и какой залежалый, с гнильцой!

Темной, зимней, холодной ночью была для Шамси та пора, и все же, подобно тому как в природе день сменяется ночью, а ночь — днем, так и в жизни человека бывает, что во тьме его ночи вдруг забрезжит издалека свет, тьма пойдет на убыль, и ночь минует. Предвестие ли этот свет ясного утра и солнечного дня или зарница, мелькнувшая на темном небосводе, чтоб вслед за ней вновь воцарилась тьма, — кто знает?..

Зачисление в штат!

Шамси попросил дать ему выписку из приказа, завернул ее в толстую пергаментную бумагу и всюду носил с собой. Однако он ее никому не показывал. Да и кому показывать? Ана-ханум, что ли? Мулле Абдул-Фатаху? Соседям, бывшим торговцам, оставшимся не у дел? Еще поднимут его на смех: штатный!

Однажды он все же не выдержал. Это случилось в тот день, когда Бала показал ему свидетельство об окончании школы. Шамси долго разглядывал его с почтительностью, с какой всегда относился к официальным документам.

Вернув Бале свидетельство, он озабоченно спросил:

— А дальше что будешь делать, сынок?

Бала не замедлил ответом:

— Поступлю в вуз.

— Куда? — не понял Шамси.

— В высшую школу, в политехникум.

— А-а… Ты, надо думать, как и все у вас там на промыслах, пойдешь по нефтяной части? — спросил Шамси не без яда: чудной этот промысловый народ — видит свое счастье в том, чтоб копаться в нефтяной жиже!

Теперь Бала ответил не сразу:

— Нет, отец, не по нефтяной… — Словно боясь обидеть кого-то, он тут же поправился: — Добывать нефть, конечно, — одно из важнейших и почетнейших дел в нашей республике… Но… если говорить откровенно, скажу, что нефтяное дело мне не совсем по душе. Хватает у нас людей, любящих это дело! А я, отец, хотел бы обучиться совсем другой науке.

Шамси насторожился: чего доброго, придумает юноша какое-нибудь никчемное занятие — теперь сыновья не очень-то слушаются разума своих отцов и не столько радуют родителей, сколько огорчают.

— Какой же это науке? — спросил Шамси.

— Хочу стать архитектором — строить дома, — ответил Бала.

И он стал говорить о том, какая это интересная наука — архитектура.

— Что ж, это дело хорошее, доходное, — признал Шамси. — Не хуже, пожалуй, чем докторское. — Вспомнив про свои телесные недуги, он с усмешкой добавил: — И к тому же не щупать чужим людям животы!

Видя, что отец одобряет его выбор, Бала оживился.

Он стал рассказывать о старинных интересных зданиях — мечетях, шахских дворцах.

Услышал Шамси и о древних башнях в окрестных селениях — в Мардакянах, в Раманах. И он удивлялся, как мало знал он об этих башнях, хотя не раз видел их своими глазами.

Рассказал Бала и о нухинском ханском дворце, построенном, как говорят, без единого гвоздя, а сплошь на деревянных скрепах, о его расписных потолках с позолотой, о мраморных водоемах, о затейливых переплетах подъемных окон «шебеке». И Шамси думал: богато, красиво жили ханы, не то что простой трудовой народ!

Но больше всего Бала рассказывал о зданиях, которых еще нет, но которые будут — о новых дворцах культуры, о жилых домах, каких вскоре понастроят в Баку видимо-невидимо.

Бала рассказывал, а Шамси слушал, радуясь, какой у него умный сын, и умиляясь. И, придя в хорошее расположение духа, он самодовольно заметил:

— Это у тебя, сынок, от меня — любовь к красоте!.. Ну и от матери, конечно… — великодушно добавил он, вспомня о коврах Ругя.

Но вдруг Шамси стало обидно за себя. Он полез в карман за выпиской из приказа, извлек ее из толстой пергаментной обертки, сунул Бале и чванливо промолвил:

— Ты не больно-то хвастай своей бумагой об окончании школы, домостроитель, — отец твой тоже кое-что стоит!

Прежде, бывало, уславливаясь с сыном о встрече, Шамси говорил:

— Приезжай, сынок, когда хочешь, я всегда дома… — Иной раз он с горечью добавлял: — Да и куда мне идти?

Но в этот день, прощаясь с Балой, Шамси деловито вынул из кармана памятку и, долго в ней разбираясь, озабоченно произнес:

— В среду и в субботу не приезжай — в магазине у нас большая приемка. Дел — вот столько! — Он провел рукой над головой, невольно подражая Ругя. Но тут же, словно найдя выход из затруднения, он бодро закончил:

— Приезжай-ка лучше, сынок, в воскресенье — в свободный день!

Не так уж много дел у эксперта-специалиста в магазине «Скупка ковров», чтоб не найти время повидаться с единственным сыном, но Шамси нравилось изображать из себя человека, занятого по горло. Он, действительно, чувствовал себя теперь очень деловым, занятым человеком. Ведь он — эксперт-специалист. И притом — штатный!

ТУЧКА

Декретный отпуск давно окончился, шел к концу и дополнительный отпуск за свой счет.

— Наверно, уже соскучилась по работе, рада, что скоро вернешься в театр? — спросил Саша в один из этих дней.

Лицо Баджи выразило тревогу:

— Скажу тебе, Саша, что наша девочка еще очень нуждается в материнском уходе.

И Баджи принялась развивать мысль, с которой успела сжиться. Работа в театре заставит ее уходить по утрам на репетиции, по вечерам — на спектакли. Придется ездить в гастрольные поездки по районам. Кто в ее отсутствие позаботится вовремя накормить ребенка? Кто бережно выкупает его? Кто уложит в постельку, споет колыбельную?

Привела Баджи и рассказы Телли о том, как много сейчас приходится работать в театре, — времени не остается для личной жизни. И еще о многом говорила Баджи, все в том же духе — как бывает обычно, когда человек хочет убедить другого в своей правоте. А как же не чувствовать матери свою правоту, когда она держит дочь на руках, у своей груди?