Мечты сбываются

— Может быть, вы поделитесь с нами, в чем он состоит? — не без яда спросил Мухтар-ага: он, как и сам Хабибулла, достаточно хорошо знал норов апшеронцев.

— Охотно! Я считаю, что для того, чтобы завоевать доверие на промыслах, необходимо поначалу проводить мероприятия, действительно полезные для промышленности — разумеется, лишь в малом и в малых дозах и при этом неизменно помня, что делается это лишь для того, чтобы в дальнейшем бороться за наши подлинные интересы в большом и в широких масштабах… Я бы назвал такой способ действий условно «методом А».

Мухтар-ага смотрел на Хабибуллу и дивился. Не таким был этот человечек, когда приезжал на промыслы в качестве агитатора-мусаватиста, уговаривателя рабочих, которого каждый, кому не лень, гнал от себя. И не таким был он еще совсем недавно — до того памятного дня, когда положил в боковой карман, толстовки купчую на промысел. А теперь он — ни дать ни взять — нефтепромышленник, хозяин «Апшерона»!

Каков глупец! Как он жестоко ошибается, полагая, что исконный владелец промысла так легко откажется от своих прав! Правда, он, Мухтар-ага, проиграл Хабибулле свой промысел при свидетелях и у этого наглеца есть даже купчая. Но… Пусть только вернутся старые добрые времена! Вряд ли осмелится жалкий писака тягаться с видным нефтепромышленником, а если осмелится, то он, Мухтар-ага, живо поставит его на свое место. На худой конец он бросит этому нищему наглецу несколько сотен отступного, как бросают кость голодному назойливому псу!

Так думал Мухтар-ага, преисполненный злобой и презрением к Хабибулле, но призрачный идол, которому оба они сейчас поклонялись, заставил его лишь кротко сказать:

— Пожалуй, Хабибулла-бек прав!

Кулль допил рюмку. Он знал историю с проигрышем «Апшерона». Странная история! Получалось, что у него, у Кулля, теперь вроде трех хозяев — советская власть, Мухтар-ага и Хабибулла. Кто же из них подлинный хозяин? Кого следует слушаться?

Хозяйский тон Мухтар-аги рассеял его сомнения.

— Слушайтесь, инженер Кулль, Хабибуллу-бека и действуйте, как он советует — «методом А», — не прогадаете!..

На этом, собственно, и закончилась первая встреча инженера Кулля с малым кругом. Успеху ее немало содействовала вторая бутылка коньяка, быстро сменившая первую.

Сидя затем в углу комнаты за столиком и допивая вторую бутылку, Кулль размышлял о положении, в каком он оказался. Что ж, он давно подозревал о роли, какая была уготована ему этими людьми и к какой он сам, в сущности, был готов, понимая, что рано или поздно придется выполнять ее, — недаром с первого часа его появления в этом доме и по сей день сопутствует ему французский финь-шампань в бутылках, оплетенных золотистой соломкой, вместительная хрустальная рюмка и блюдечко с тонко нарезанными ломтиками лимона и сахарной пудрой.

Кулль не представлял себе, как он будет осуществлять этот «метод А». Однако его успокаивало сознание, что такой метод отдаляет опасность непосредственных действий, которая неминуемо нависла бы над ним, если б восторжествовала точка зрения неистового бека Шамхорского.

Все окончилось лучше, чем казалось поначалу. Но что последует дальше, когда придется прекратить действительно полезные дела в малом и в малых дозах и перейти к борьбе за интересы всех этих людей в большом и в широких масштабах? Сумеет ли он ускользнуть от борьбы или ему придется идти у них на поводу, а затем, вероятно, расплачиваться за финь-шампань дорогой ценой?

Один вопрос неумолимо возникал вслед за другим. Кулль пытался отвечать себе, старался представить, как сложится в дальнейшем его жизнь.

Тщетно!

Неверным движением Кулль снова потянулся к рюмке, выпил. Но коньяк, настоящий французский финь-шампань, на этот раз не прояснил его мыслей, и туман над будущим еще больше сгустился.

СХЕМА УСКОРЕНИЯ

Спустя месяц, поздним вечером, Кулль явился к Юнусу.

— Извините, что я к вам без приглашения, — начал он, подчеркнуто обращаясь к Юнусу на «вы». — Но некоторые важные обстоятельства…

Юнус оглядел Кулля. Какой ветер занес инженера — впервые и притом в такой поздний час? Не стряслось ли чего на промысле? А может быть, просто — лишняя рюмка? Нет, не похоже.

Юнус предложил нежданному гостю сесть, и тот, придвинувшись к столу, неторопливо раскрыл принесенную с собой папку, извлек пожелтевший замасленный листок бумаги с полустертым чертежом.

— Не узнаете? — спросил он с улыбкой, протягивая Юнусу листок.

Юнус всмотрелся и узнал свою схему ускорения тартания, представленную им когда-то на суд инженеру Куллю.

— Да ведь это моя схема! — вырвалось у него.

Кулль кивнул:

— Вы оставили ее тогда в моем кабинете после нашей беседы, обидевшись на меня.

— А что еще оставалось с ней делать после того, как вы разнесли ее в пух и прах? — угрюмо молвил Юнус, не сводя глаз с чертежа.

Да, это была та самая схема. Десять лет назад, юношей-тартальщиком, принес ее Юнус в промысловую контору на суд инженеру Куллю и ушел ни с чем, унося в своем сердце лишь горькую обиду. Теперь эта схема и самому автору показалась наивной.

— Недавно я разбирал свой архив и наткнулся на этот листок, — сказал Кулль.

Юнус повел плечами: это и есть те важные обстоятельства, которые привели сюда почтенного инженера в столь поздний час?

Словно в ответ, Кулль сообщил:

— Я заинтересовался вашей схемой и пришел к выводу, что в свое время поторопился и не сумел оценить ее по достоинству.

Юнус насторожился:

— Не сумели оценить по достоинству?

— Теперь я внимательно ее изучил и нашел в ней, хотя неграмотно выраженную, но в существе своем правильную и легко осуществимую идею, — спокойно продолжал Кулль. — И я попытался, положив в основу вашу мысль, разработать технически грамотный вариант.

Он развернул перед Юнусом лист ватманской бумаги, на котором была тщательно вычерчена схема, лишь отдаленно напоминавшая неуклюжий полустертый чертеж на пожелтевшем замасленном листке, и рассказал о проделанной им работе по усовершенствованию схемы. И все, что хотел, но не в силах был выразить десять лет назад юноша-тартальщик, обрело сейчас, на этом листе ватмана, стройный и убедительный вид.

— Мне хотелось исправить свою ошибку, — закончил Кулль.

Противоречивые чувства охватили Юнуса: гордость и радость, что основная мысль его схемы была верна, но вместе с тем гнев и досада, что самоуверенный инженер лишь столько лет спустя, только сейчас, признал свою неправоту.

— Поздно, поздно, инженер Кулль, стали вы приводить в порядок свой архив! — произнес он с горькой усмешкой. — В те годы, когда каждая капля нефти была ценна, как капля крови, эта схема валялась в вашем архиве, в пыли.

Кулль готов был к подобному упреку:

— У нас на промысле процентов семь-восемь добычи мы до сих пор получаем желонками, и, поскольку здесь еще не окончательно прекращено тартание, наш долг использовать в этом деле любой способ ускорения, — возразил он.

Юнус задумался. Схема предусматривала ускорение тартания на десять-пятнадцать процентов, а это, в лучшем случае, могло дать увеличение всей нефтедобычи промысла чуть больше чем на один процент. Довольно жалкая цифра! И все же с Куллем нельзя было не согласиться: ценна каждая тонна нефти.

— Я подсчитал: материальные затраты для осуществления схемы минимальны, — продолжал между тем Кулль. — И я уверен, что нужно как можно быстрей внедрять в эксплуатацию ваш способ ускорения.

— Наш — вы хотите сказать? — поправил его Юнус, кивнув на лист ватмана.

— Моя роль была весьма скромной — повторяю, я лишь технически грамотно оформил вашу идею.

— Нет, инженер Кулль, вами сделано много, очень много!

Чертеж снова привлек внимание Юнуса.

Хотелось верить, что новый метод будет признан эффективным, быстро внедрен в жизнь. Быть может, этим методом заинтересуются не только здесь, но и на других промыслах, во всех нефтяных районах, и увеличение добычи станет тогда существенным. Это было бы замечательно!