Страница 51 из 108
— Гм.
— Особенно восхищалась вами Наимэ-ханум — вы ей так помогли в ее семейных бедах!
Голос Баджи звучит искренне, взгляд правдив — видно, не зря прошли годы учебы в техникуме и работа в театре!
— Наимэ-ханум? — Юрист напрягает память: мало ли клиенток прошло чрез этот кабинет и мало ли кому он оказал помощь. — А как ее фамилия, этой Наимэ-ханум?
Баджи не может сдержать улыбку: старый сухарь явно заинтригован!
— Я готова была бы вам многое рассказать об этих благодарных вам женщинах… Но, поскольку вы так заняты… — и теперь уже не юрист, а Баджи кивает на дверь, ведущую в переднюю, и делает вид, что собирается уходить.
Юрист протягивает руку:
— Подождите…
Он колеблется: ему не хочется вести дело против Хабибуллы, но еще больше не хочется упустить возможность поближе познакомиться с этой милой, хорошенькой женщиной, которая, как видно, немало знает из того, что может его интересовать. И он приосанивается, и на его усталом, равнодушном лице появляется ответная улыбка.
— Ну, хорошо, так и быть, только ради вас! — говорит он, подчеркивая последние слова.
И снова берется за перо…
Взволнованные, раскрасневшиеся, выходят они от юриста.
— Ну, теперь все будет хорошо! — говорит Баджи, прощаясь. — Желаю тебе, Фатьма, и твоим детишкам счастья! — Она целует Лейлу, Гюльсум, маленького Аббаса. Неожиданно, от полноты чувств, она добавляет: — Передайте от меня родственный привет деду и бабке!
— Спасибо… — за всех четверых чуть слышно отвечает Фатьма. — Спасибо… — стремясь скрыть от Баджи слезы благодарности, набегающие на глаза, она круто поворачивается к детям. — Смотрите, не проболтайтесь, где мы сейчас были. Иначе… — и награждает одного за другим многообещающим пинком в спину.
И вот Баджи остается одна.
Может быть, еще не поздно пойти на бульвар? Увы, солнце клонится к закату, и поток людей движется теперь уже со стороны моря, разветвляется, рассеивается в городских улицах, в переулках. Конечно, бульвар уже опустел.
Как не досадовать, променяв встречу с Сашей, солнце и небо, море и листву на улещивание старого сухаря, на облупленный потолок, серые стены в передней юриста? Как не злиться, что вместо плеска волн пришлось наслушаться женских вздохов и охов, а вместо свежего морского воздуха надышаться табачным дымом? Опять придется перенести прогулку на следующий свободный день!
Но Баджи утешает себя: по ее настоянию юрист уже составил исковое заявление на алименты и гарантировал полный успех. Отлично! А ведь был момент, когда казалось, что его не уговорить. Обратиться к другому юристу? Но Фатьма и от этого едва не сбежала при первых же затруднениях. Хорошо, что ей, Баджи, пришли на ум эти женские имена. Амина-ханум, Таира-ханум, Наимэ-ханум! Да, ловко она провела этого старого сухаря!
Провела?
А не она ли поучала свою подругу Телли, да и не только ее, говоря, что в наше время обманом и хитростью далеко не уйдешь, многого не возьмешь? Это, конечно, верно. Но вот сейчас почему-то так получилось, что она сама обманула и схитрила, и однако ж этим самым помогла несчастной Фатьме и ее детям… Выходит, значит, что если обман и хитрость во благо человека, то можно в таком случае немножко обмануть и схитрить!..
— Ты что ж так поздно — все уже в сборе! — с мягким упреком встречает гостью Юлия-ханум.
— Уверен, что нашу Баджи задержал какой-нибудь молодой человек, подобно тому, как я когда-то задерживал мою Юлию Минасовну! — шутит Али-Сатар. — Что же еще могло задержать Баджи в свободный день?
«Что еще?..»
В памяти Баджи мелькают события дня… Уборка. Правила деления. Юрист… Но не рассказывать же обо всех этих пустяках здесь, у вешалки, задерживая хозяев, в то время как из соседней комнаты доносятся оживленные голоса гостей.
И Баджи, делая серьезное лицо — видно, такой уж выдался день, чтоб прикидываться и присочинять! — говорит:
— Извините, уважаемые хозяева, но задержали меня сегодня очень важные дела!
СВЕТ В ОКНЕ
Подходя к дому, Баджи замедлила шаг: свет в ее окне?
Она быстро взбежала по ступенькам, распахнула дверь комнаты — и в удивлении остановилась на пороге:
— Саша!
В первый миг она обрадовалась — она всегда была рада его приходу. Но вслед за тем встревожилась: в такой поздний час?
— Я был днем на бульваре, как мы договорились, хотел тебя видеть… — чуть смущенно произнес Саша, поднимаясь со стула с раскрытой книжкой в руках. — Не сердишься?
Ах, Саша, милый! Какой же он все-таки глупый, несмотря на то, что умный! У мужчин это часто бывает.
Нет, она не сердится, нет! Но все же не следует поощрять такие поздние визиты к молодой одинокой женщине.
— Уже первый час… — строго молвила Баджи, бросив взгляд на часы.
— Я думал, ты рано вернешься, решил тебя подождать и зачитался.
«Зачитался?..» Значит, если б не эта книга, которую она собиралась сегодня читать, он бы ее не дождался?
— Ну и как — понравилось? — спросила Баджи с вызовом.
— Понравилось. А тебе?
— Нет!..
Баджи подошла к окну. Дождь, моросивший, когда она шла к дому, зачастил, забарабанил по стеклу. Сквозь струйки воды, стекавшие по стеклу, виден был мутный, расплывчатый свет уличного фонаря.
— Что ж, я пойду… — сказал Саша. — И в самом деле — поздно. Пора!
— А ты посмотри-ка лучше в окно! — ответила Баджи, не оборачиваясь.
— Не сахарный — не растаю!
— Вот приспичило ему уходить! — воскликнула Баджи с досадой, отходя от окна. — Посиди, пока не пройдет дождь, а я тем временем поставлю чай. — Она вышла и вскоре вернулась с посудой, накрыла на стол.
Заговорили о театре.
Баджи не хотелось рассказывать о неудаче с «Теткой Чарлея», стыдно с первых шагов на сцене брюзжать. Но она не выдержала: с кем же, как не с Сашей, поделиться ей тем, что ее так тревожит, волнует?
Нет, она об этом не пожалела! Как правильно понял он ее тревоги, как легко становилось от его спокойных, убеждающих слов! И как было не улыбнуться дружески в ответ?
— А у тебя что нового? — спросила Баджи.
— Мама здорова, по-прежнему возится с ребятами в детском саду. А у меня?..
Обычно Саша рассказывал о своей работе подробно, с увлечением. Но в этот вечер мысли его, казалось, были заняты другим. Он словно был чем-то озабочен, хотел и не мог чего-то высказать и томился этим. Спросить, что тревожит его? Нет, он сам расскажет, если доверяет ей. Она лучше попробует его развлечь.
— Хочешь, я спою тебе песенку, азербайджанскую? — вдруг пришло ей на ум.
— Спой, конечно! — Ее пение всегда трогало и волновало Сашу, особенно, когда она пела на родном языке.
— Ну, тогда слушай!..
В песенке той девушка шутя спрашивала юношу: что стал бы он делать, если б она превратилась в просо, высыпавшееся из его рук? Юноша, так же шутя, отвечал: он стал бы наседкой с цыплятами и быстро бы это просо склевал! Девушка посмеивалась: стоило б ему превратиться в наседку, как просо вмиг обратилось бы в куропатку и скрылось бы в облаках, — тогда что стал бы он делать? Юноша отвечал: он стал бы соколом и сумел бы ее настичь! Девушка подзадоривала юношу: куропатка обратилась бы в газель и убежала бы в горы. Юноша не оставался в долгу: он стал бы в таком случае стрелком и подстрелил бы газель! Девушке хотелось поставить юношу в тупик: а если б газель стала яблочком и спряталась бы в кованом сундучке, — тогда что стал бы он делать? А юноша, не теряя решимости, отвечал: он стал бы ключом и отпер бы тот сундучок!..
Наивная, игривая, поэтичная песенка!
— Это — «деишмэ», народная песня-диалог, — пояснила Баджи, окончив: она всегда пользовалась случаем щегольнуть не только талантом, но и своей ученостью.
— Ты хорошо спела!
— Правда?
Еще сегодня утром она дала себе зарок не очень-то доверять похвалам: в театре их наслушаешься вдоволь — не разберешь, где правда, где лесть. Но сейчас ей хотелось верить.
Саша сидел, облокотившись о столик. В свете лампы его русые волосы казались еще светлей. Баджи всматривалась в него и только сейчас заметила, что рука его лежит на ее толстой клеенчатой тетради, забытой второпях перед уходом.