Мечты сбываются

Разве не был, скажем, достоин ее дружбы Гамид, и разве не готова была она еще в годы, когда училась в техникуме, дружить с ним? Тогда Гамид помогал ей в учебе, теперь помогает в работе, дает умный, полезный совет, никогда не отказывает ей в любой ее просьбе.

Однако с Гамидом все было далеко не просто: Баджи чувствовала, что, внешне ведя себя только дружески, он в душе отвергал эту дружбу, молчаливо ища в ее сердце чего-то иного, чего он не мог найти и чего она не могла ему отдать.

Гамид не был назойлив, он не твердил ей о своих чувствах, о своей любви. Напротив, будто стремясь заменить слова нежности, а может быть, страсти, которые готовы были вот-вот сорваться с его губ и которые лишь гордость мужчины держала в плену из страха, что они останутся без ответа, он никогда не упускал случая подтрунить над Баджи, метко, а порой и зло высмеять ее недостатки, заблуждения.

Острое словцо, сказанное к месту, — оно, как говорится, словно гранатовый сок к плову! Нет ничего обидного в том, чтоб обменяться друг с другом смелым и даже дерзким словцом. Но с Гамидом и тут оказывалось не просто: Баджи не решалась отвечать ему в том тоне, каким он говорил с ней, опасаясь причинить его гордости боль, и, обычно находчивая, бойкая на слово, она подчас чувствовала себя скованной, неуклюжей, глупой.

Вот с Аликом — совсем иное дело!

С ним было легко и весело. Правда, он был много моложе Баджи и в иные минуты чем-то напоминал ей Балу. Но стоило заглянуть в его темные глубокие глаза под четкими дугами бровей, как разница в годах куда-то исчезала…

А с Сашей?

Баджи вспоминала книгу «Кавказский пленник», уроки русского языка, совместные прогулки, кино, беседы. Дружба? Да, в дружбе Саши, верной и бескорыстной, сомневаться не приходилось.

Но было, конечно, и в его отношении к Баджи нечто такое, чего она тоже никак не могла считать только дружбой. Разве не странным было смущение Саши, когда на уроке грамматики она заговорила о сердце женщины и мужчины? А как вспыхнул его взгляд на выпускном вечере, когда они стояли друг против друга с бокалами в руках? И что означают его частые посещения с тех пор, как она переехала в город? Да, и с Сашей, оказывается, не так просто! А вот как легко складывались у других женщин их отношения с мужчинами — у Сато с Юнусом, скажем, или у Ругя с Газанфаром, или у Телли с Чингизом…

Страницу за страницей исписывает Баджи в своей клеенчатой тетради.

Кто знает, быть может, из этих записок получится когда-нибудь целая книга воспоминаний, вроде тех, какие она недавно приобрела и какие теперь украшают ее книжную полку над тахтой?

М. Г. Савина. «Горести и скитания»… К. С. Станиславский. «Моя жизнь в искусстве»… А как она, Баджи, назовет свою книгу? «Записки актрисы азербайджанки»? «Моя жизнь на азербайджанской сцене»? «Полвека в театрах Азербайджана»?

Одно за другим придумывает Баджи названия для своей будущей книги воспоминаний, пока наконец не спохватывается: в двадцать три года, едва переступив порог театра, в первый сезон работы на сцене, рано, пожалуй, думать о таких вещах!

Не успевает Баджи закрыть тетрадь, как в комнату вваливается Телли.

— Специально тащилась к тебе — цени! — передать приглашение на вечеринку! — запыхавшись, возбужденно расхаживая по комнате, говорит она. — Там будут интересные люди, цвет искусства… Обещал прийти наш старик Сейфулла… Может быть, заглянет Хабибулла-бек из театрального управления, — ты ведь с ним близко знакома?

— О да!

— Там будет музыка, танцы… — Телли переходит на опасливый шепот: — и вино!

— А по какому поводу такое торжество?

— Просто так, решили повеселиться!

— Хорошее дело!

— В таком случае, одевайся и — пошли!

Телли подходит к платяному шкафу, бесцеремонно раскрывает его, разглядывает, ощупывает висящие там платья, кофточки. Небогатый, однако, у Баджи гардероб. Видать, не сумела она подладиться к Натэлле!

— Ну что же ты? — спрашивает Телли, видя, что Баджи медлит.

— Право, не знаю, смогу ли я пойти… — нерешительно говорит Баджи, кивая на тетрадь.

— Неужели предпочтешь тетрадь веселой вечеринке? — удивленно восклицает Телли.

— Сегодня, пожалуй, предпочту.

— А что так?

— Собираюсь записать кое-какие мысли.

— Запишешь завтра!

— Да и Саша, возможно, заглянет.

— Можешь оставить ему записку — пусть тоже придет на вечеринку, — великодушно предлагает Телли. — С тех пор как ты перебралась в город, вы, я вижу, неразлучны. Ни дать ни взять — Ромео и Джульетта!

— Встречаемся мы не так уж часто и не подолгу — оба заняты, сама знаешь… — Баджи скрещивает руки над тетрадью, опускает на них подбородок, задумчиво устремляет взгляд в пространство. — Вот ты, Телли, смеешься: Ромео и Джульетта! Может быть, это в самом деле смешно, если речь идет о Саше и обо мне. Но я… Я, как ты знаешь, давно не девочка, была уже замужем и многое в моем проклятом замужестве повидала, пережила, а вот — стыдно признаться! — мне и сейчас хочется любить и быть любимой, как Джульетта!

— Такая любовь бывает только в книжках или на сцене.

— А мне верится, что и в жизни!

— Советую тебе поговорить на эту тему с моим Чингизом.

— Не все же так думают, как он.

— А по-моему, все мужчины любят, на один лад!.. Не обижайся, если напомню тебе о твоем бывшем муженьке: он ведь тоже, как я поняла из твоих рассказов, любил тебя. Ну и как — был он похож на Ромео?

Баджи брезгливо отмахивается:

— Не о таких мужчинах идет речь!.. — Но, видно, вера в любовь сильней горечи опыта, если Баджи упрямо добавляет: — Есть, есть, Телли, в жизни настоящая любовь, настоящие Джульетты и Ромео!

— А я, признаться, ни в одном из них не встретила Ромео!.. — Внезапно спохватившись, что явилась она к подруге не для споров о Ромео и Джульетте, Телли восклицает: — Шайтан с ней, с этой вечной любовью, ты лучше скажи прямо: пойдешь на вечеринку или нет?

Баджи встает.

— Нет, Телли, не составлю я тебе сегодня компании! — уже решительным тоном говорит она. — Как нибудь в другой раз — охотно. А сегодня — ты уж не сердись на меня, не обижайся!

Телли пожимает плечами: чего ей обижаться? Но, конечно, досадно: хотелось пойти вместе на вечеринку, развлечь подругу, а та… Да и вообще, неужели азербайджанка сбросила чадру лишь для того, чтобы снова сиднем сидеть в четырех стенах, как эта Джульетта со своей клеенчатой тетрадью?

НА БУЛЬВАР!

Неделя работы — позади. Сегодня — свободный день. Можно поспать лишний часок, понежиться в постели, помечтать.

Чего только не вспомнишь, о чем только не передумаешь, залежавшись утром в постели! Однако пора вставать: дел, несмотря на свободный день, множество.

Дела эти, правда, малозначительные: убрать комнату, кое-что постирать, выгладить, зашить, заштопать. Но сделать их необходимо: не жить же в такой скудости, в какой жила она некогда в Черном городе.

Комната у Баджи маленькая — не случайно, видно, пришло на ум сравнение с гнездом! — зато уютная, светлая. Над тахтой — пестрый коврик, подарок от Ругя, на новоселье. Над изголовьем — фотографии Юнуса, Арама с семейством, Газанфара и Ругя с Балой. И получается так, будто все эти близкие ей люди и сейчас находятся рядом с ней. Жаль только, что нет, никогда не было, да и не могло быть у нее фотографии матери и отца…

С домашними делами Баджи справляется быстро: низкий поклон Шамси и его старшей супруге Ана-ханум — позаботились, чтоб племянница не была белоручкой!

А теперь можно выйти в город погулять. Как говорится, на людей поглядеть и себя показать. Она, Баджи, не из тех, кто до сих пор упрямо, глупо прячет себя под чадрой.

На людей поглядеть Баджи любит: у каждого человека свое особое выражение лица, своя походка, одежда — интересно за всем этим наблюдать, а затем использовать в своей работе.

Но и себя показать Баджи не прочь. Помнится, Таги говаривал, что она и ее мать Сара — на одно лицо. Так ли это? Ведь ее мать, Сара, была красавицей. А она, Баджи? Правда, и у нее, как у матери, брови у висков чуть загибаются кверху, и черные густые ресницы как щеточки, и на щеках нежный пушок. Вряд ли кто скажет, что она нехороша собой…