Третья русская революция

"Пока они в последний раз пожимали друг другу руки, - продолжает Тэлбот, - я сунул в карман блокнот и пробрался вниз по лестнице, чтобы занять место на откидном сиденье бронированного кадиллака, который доставили из Вашингтона специально для саммита. Шеф аппарата Белого дома Джон Падеста и советник Клинтона по национальной безопасности Сэнди Бергер уже сидели позади меня, притиснувшись друг к другу, чтобы освободить побольше места для президента. Усевшись в машину, Клинтон взглянул на Путина сквозь толстое пуленепробиваемое стекло, предельно широко ему улыбнулся и беспечно помахал рукой. Но как только лимузин тронулся с места по брусчатке внутреннего двора, Клинтон тяжело откинулся на спинку, и его лицо приняло печальное выражение".

"Обычно церемониальные проводы его бодрили, - заключает Тэлбот. - Но на сей раз было иначе. Переговоры последних трех дней остались незавершенными - не столько потому, что два лидера не смогли договориться, сколько потому, что Путин и не пытался договариваться. Игра Путина не составляла тайны. Он ждал, пока будет избран преемник Клинтона, чтобы решить, как вести дела с Соединенными Штатами - со всей их мощью, их требованиями, их упреками. В продуманной, радушной и витиеватой манере Путин затормозил американо-российские отношения до тех пор, пока Клинтон, как и его собственный предшественник, не сойдет со сцены".

Клинтон был явно не готов к такому повороту событий. Он был разочарован и обескуражен, поскольку впервые столкнулся не с дипломатическим дилетантом вроде Горбачева, и не с простодушным увальнем, как Ельцин, а с прагматично мыслящим политическим игроком. Путин дал ясно понять президенту США, что его время безвозвратно ушло. Быть может, впервые Клинтон столкнулся с такого рода проблемой и был рад, что решать ее придется уже не ему. Но на этом сюжет не кончился.

Встреча в Барвихе

Из Кремля кортеж президента США направился в Барвиху, где Билла Клинтона ждал его друг Борис. Вот как Тэлбот описывает их встречу: "После того как Клинтон выбрался из машины, они с Ельциным обнялись и молча стояли так целую минуту. "Мой друг, мой друг", - повторял Ельцин слабым, надломленным голосом. Затем, пожав Клинтону руку, он первым направился сквозь прихожую, наполненную солнечным светом, в гостиную, из окна которой открывался вид на тщательно подстриженную лужайку и стволы берез".

Друзья сели на позолоченные стулья с овальными спинками у камина, облицованного небесно-голубыми изразцами. Вокруг суетилась Наина Ельцина, накрывая чайный стол со слоеным тортом. Клинтон собрался было расслабиться, предаться воспоминаниям и обмену любезностями. Но тут выяснилось, что у Ельцина к нему было дело, которым он должен был заняться в первую очередь.

"Приняв строгий вид, - пишет Тэлбот, - он сообщил, что ему только что звонил Путин, который хочет, чтобы Ельцин подчеркнул: Россия будет обеспечивать свои интересы всеми силами, она будет сопротивляться давлению и не станет молчаливо соглашаться с любой американской политикой, которая создает угрозу безопасности России. Клинтон, наслушавшийся за эти три дня Путина, вежливо убеждавшего его отказаться от плана создания противоракетной обороны, теперь чувствовал, что на него воздействуют более грубым орудием. Лицо Ельцина сделалось суровым, его поза стала напряженной, оба кулака стиснуты, каждая фраза звучала, как выступление на митинге. Ему явно было приятно получить задание от Путина. Это позволяло продемонстрировать, что он далеко еще не хилый пенсионер, что он по-прежнему часть кремлевского аппарата власти, что он все еще сильный выразитель российских интересов и все еще способен противостоять Америке".

Клинтон, привыкший к такой манере Ельцина, молча слушал его. Но как только представился случай, он попытался перевести разговор на другую тему: куда идет Россия Путина? Ельцин, однако, не собирался уступать инициативу. "Я сидел на диване напротив собеседников, поглощенный их разговором, - пишет Тэлбот. - Рядом со мной сидела Татьяна (Дьяченко. - А.М.), которую я за все свои бессчетные поездки в Москву видел мельком лишь однажды. Когда Ельцин завел самодовольную речь о том, как он привел Путина из безвестности к президентству, несмотря на отчаянное сопротивление, Татьяна взглянула на меня и важно кивнула. Она наклонилась ко мне и прошептала: "Это было действительно очень трудно - продвинуть Путина на пост. Это была одна из самых трудных задач, которую мы когда-либо решали".

Достойно пера Шекспира

Выйдя из-за стола и окончив политический диспут, друзья вновь разместились в гостиной и тут, на прощание, Клинтон выдал Ельцину монолог, достойный пера Шекспира. "Борис, - сказал Билл, - демократия была у тебя в сердце. Вера народа была у тебя в костях. Пламя настоящего демократа, настоящего реформатора пылало в груди твоей, во всем существе твоем. Ты на самом деле изменил страну, Борис. Не всякий лидер мог бы сказать это о стране, которую дано было ему вести. Ты изменил Россию. Россия была счастлива иметь тебя. Это была удача всего мира. Это была моя личная удача - быть с тобой. Мы много сделали сообща - ты и я. Бывали трудные времена. Но мы шли, мы противостояли разладу и хаосу, мы сделали кое-что хорошее. Это останется. Многое тебе доставалось труднее, чем мне. Я это знаю". "Во время этого монолога, - пишет Тэлбот, - Ельцин хватал гостя за руку, крепко сжимал ее, склонялся к нему всем корпусом и благодарил его: "Спасибо, Билл. Я понимаю".

Если бы это написал не Тэлбот - свидетель того разговора, фиксировавший в блокноте каждую фразу, трудно поверить, что такие дифирамбы один взрослый мужчина может петь другому взрослому мужчине. А если учесть, что Клинтон сказал все это после довольно жесткого начала их разговора, которое спровоцировал звонок Путина, то это удивляет вдвойне. Но это, полагаю, пролиает свет истины на отношения этих людей и суть клинтоновской натуры.

Великий актер

Ельцин искренне считал Клинтона своим другом. Клинтон же видел в Ельцине "кандидата для трудной любви". И хотя, очевидно, со временем Клинтон проникся симпатией к Ельцину, их отношения никогда не отличались той взаимной степенью искренности, как отношения Ельцина и Гельмута Коля. Для Клинтона это была работа - театральная роль на мировой политической сцене, которую ему волей-неволей пришлось исполнять. И он ее мастерски исполнял.

Каждая встреча Клинтона с Ельциным была драматургически выверенным спектаклем, фабулу которого очень точно отразил шарж в газете New York Times, где художник изобразил большого русского медведя, у которого на спине, поглаживая его, покоится рука президента Клинтона. У медведя отнюдь не добродушный вид - он напряжен, шерсть вздыблена, глаз скошен в ожидании то ли подвоха, то ли иной неожиданности. А поглаживающий его Клинтон как бы говорит: "Ты, Мишка, хороший. Не надо кусаться".

Театральную натуру 42-го президента США уловил Строб Тэлбот, который считал себя экспертом по русским делам, а в конце президентства Клинтона вдруг понял, что это не он, а его давний друг и есть настоящий эксперт по Ельцину и России. Отсюда название его книги "Специалист по России" (в подстрочном переводе The Russia hand - "рука России"), которое Тэлбот относит к Клинтону.

Ричард Никсон, который не раз выступал в роли провидца, в самом начале клинтоновского правления сказал: "О Клинтоне будут судить не по тому, что он сделал или чего он не сделал в Америке, а по тому, как он решал задачу с Россией". И Билл Клинтон ее в интересах Америки успешно решал - от первого звонка пьяному Ельцину в Кремль и до их последней встречи в Барвихе. Ведь главным в ней были не дружеские объятия и не пропетый Ельцину дифирамб, а разговор о Владимире Путине, в котором Клинтон постарался перетянуть Ельцина на свою сторону в своем заочном поединке с новым президентом России. Это было чем-то вроде политического наказа друга Билла другу Борису.