Мечты о прошлом

Тут Эдик встал, выглянул зачем-то из кузова, потом сел на место и заговорил вполголоса:

– А знаешь, сколько эти неказистые мужички кроме зарплаты зарабатывают? До трёх сотен!

– В месяц? Хорошо живут, а…

Но Эдик не дал Андрею закончить фразу и, перейдя на шёпот, сообщил:

– Не в месяц. Не в месяц, а за поездку! А за месяц, бывает, они две поездки делают!

Андрей даже присвистнул, но тут же подверг сомнению саму возможность фантастических заработков у подобных людей.

– Это они тебе рассказали? Приврали, конечно.

– Они, они рассказали, кто же ещё? – скороговоркой прошептал Эдик. – Но не приврали. Зачем им врать-то? Официально им очень мало платят. Но они водкой торгуют! За ними только в этом рейсе почему-то менты приглядывают, но они и тут умудрились… это… поработать немного, пока менты в столовую ходили. И знаешь, как они это делают?

– И как?

Андрею стало даже интересно, как это можно что-то продавать из считаных-пересчитаных ящиков и бутылок.

– Есть, конечно, кое-какая норма на бой. Но это всё – мелочь! Андрюха, они водку из бутылок понемногу отливают, водой доливают, а слитую водочку на товарных станциях продают. Все железнодорожники про такие вагоны знают и сами подходят. Дешевле же, чем в магазине!

– Как же они пробки, не сломав, снимают? Хвостик-то, когда бутылку открываешь, всегда если не совсем оторвёшь, то обязательно надорвёшь. Или у них новые пробки есть? Да и новую пробку так же, как на заводе, на место не поставить.

Эдуард завидовал этим мужичкам и восхищался их высокими заработками. Особенно ему нравилась простота решения, казалось бы, нерешаемой задачи, и он спешил похвастаться чужой, но уже кажущейся своей сноровкой.

– Да пробку можно при помощи куска резины снять, не попортив!

– ?

– Полоской резины толщиной миллиметра два-три плотно обхватывают пробочку и просто сдёргивают. А потом на место ставят и телефонным проводом по ободку бутылки обжимают. И всё! Живут же люди!

Эдик сопровождал свой шипящий и свистящий шёпот довольно понятной пантомимой: показывал, как он сдёргивает с бутылки пробку, как отливает немного, доливает в бутылку воду, аккуратно возвращает пробку на место и обжимает её края телефонным проводом.

– Живут же люди, – задумчиво повторил Андрей. – А ты что, уже попробовал с ними этой их… «отливочки»?

– Выпили немножечко, – простодушно признался Эдик. – Только какая «отливка»? Мы старку пили.

– Старка, водка… какая разница? Тайком и понемножечку из бутылок отливается, значит, «отливочка», – негромко, но и не шёпотом объяснил Андрей.

– Чш-ш-ш! – испуганно вытаращив глаза, зашипел Эдик. – Чего ты кричишь-то! Придумал тоже: «отливочка»!

– А ты чего перепугался? Они же не боятся, если тебе про свои лихие дела хвастались, – Андрей усмехнулся. – Или они от «отливочки» страх потеряли? Им бы молчать про это.

Возбуждение как-то сразу покинуло Эдика. Он помолчал несколько секунд, потом в задумчивости пожал плечами.

– Да мы и правда выпили по чуть-чуть. А почему рассказали? Не знаю. У меня много дружков в торговле работают. Там все про всех знают, а боятся или нет… Боятся, конечно, но жизнь красивая, Андрюха, она манит, она… она, Андрюха, такая, что ради неё можно и рискнуть.

– Эдик, а кем ты раньше был… я имею в виду работал? – неожиданно для себя спросил Андрей.

Тот помолчал немного, как бы раздумывая, какой степени правды должен быть ответ, но, ничего не надумав, ответил честно:

– Торговля засосала. Как школу закончил, в училище пошёл на фрезеровщика учиться, но так ничего и не отфрезеровал. Торговля засосала. В ларьках торговал, в магазинах то рабочим, то грузчиком… А потом до экспедитора дослужился.

– Интересно?

Эдик удивлённо посмотрел на собеседника.

– Выгодно!

– Тогда зачем же ты в леса подался?

И Эдик ответил так, словно отмахнулся от назойливой мухи:

– Отдохнуть!

Эдик не то чтобы жил когда-то красивой жизнью, но, работая экспедитором на продуктовой базе, много всякого слышал об этой самой жизни, ради которой можно рисковать. И людей, этой жизнью живущих и ради неё рискующих хоть издалека, но видел. Они хорошо одевались, ездили на собственных машинах, отдыхали на черноморских курортах и собственных дачах, но по-настоящему прилюдно никогда не шиковали. Зато внутри своего круга, как рассказывали сведущие люди, денег не считали. Шкафы их трещали от модной одежды, а столы ломились от дефицитных яств. Но сладкие крошки с богатых столов доставались и ему. Коньячок, и колбаска копчёная, и карбонат, и шпроты, и ананасы, и рыбка красная, и такого же цвета икорка бывали иногда и на его столе. Веселился он и в банях по ночам, и таксистам отваливал щедрые чаевые, и аромат томящихся на углях шашлыков был ему знаком. Крошки, крошки, крошки, а к самим столам его как-то не подпускали – туда пробиться не хватало у него ни ума, ни изворотливости, ни наглости. Хотя и на своей ступени торговой лестницы ему было сытно и уютно. Но однажды, одним весенним солнечным утром, лекарство от похмелья – смесь коньяка с шампанским – помешало ему грамотно составить правильные документы, скрывающие лёгкие излишки и пересортицу для получения хорошей маржи. Попался экспедитор. Но удалось откупиться и без последствий уволиться «по собственному желанию». Коньяк с шампанским как-то незаметно заменился сначала водкой, потом портвейном. А потом… потом случайные заработки, разовые удачи, которые случались всё реже и реже. Появились долги, которые чаще всего не с чего было отдавать. И вот докатился до того, что вообще пришлось сматываться из города. Скрыться помогли полевые лесоустроительные работы, куда он впервые совершенно случайно и очень удачно попал три года назад. А потом… потом привык нырять в это убежище вместе со своими долгами и невыполнимыми обещаниями.

– Ну что, Андрей, в гости-то пойдёшь или лимонад пить будешь?

– Пойду! – кивнул Андрей. – И лимонад пить буду.

– Ну как знаешь.

Парни из секретной радиомашины, Антон и Володя, приняли гостей радушно, как братьев по несчастью. Их так же томило ожидание, но их ожидание, в отличие от ожидания пришедших, проходило в почти домашнем комфорте. Мифическая секретная радиомашина оказалась простым военным фургоном, без какого-либо специального оборудования внутри. Но для жизни в ней было всё необходимое: печурка, стол с двумя скамейками, две раскладушки, маленький телевизор, импортный транзисторный приёмник и электрическое освещение.

Андрей познакомился с хозяевами, выложил на стол сырки, лимонад и хлеб, и огляделся.

– Настоящий дом на колёсах. Так можно хоть на край света ехать. А куда вы её дальше погоните?

– Никуда не погоним, – ответил Антон. – Приедут за ней военные и погонят на завод своё оборудование устанавливать, а мы на самолёт и домой, в Москву. А вы, значит, в леса?

– Да, в леса. Только найти нас никак не могут.

– А! – махнул рукой Володя. – Мы сами третьи сутки ждём. Эти военные только на словах жутко дисциплинированные. Наверняка из части с глаз начальства вырвались и гуляют где-нибудь.

Антон же достал из-за столика небольшую канистру, потряс её и весело произнёс:

– Пусть гуляют! А нам командировочные капают и согреться есть чем.

Тут в дверном проёме показалось небритое лицо в кепке. Это пришли сопровождающие водку мужички. Пришли со своей колбасой, консервами и хлебом, затопали по полу солдатской машины солдатскими сапогами, и сразу стало тесно, мрачно и душно.

Кое-как расселись, выпили, пожевали, потом потихоньку разговорились о том, кто, откуда, куда. Андрей, сославшись на боли в печени, посидел немного в этой компании, попивая свой лимонад и прижимая левую руку к правому боку, а потом, пока пять мужиков были ещё не пьяны, а лишь слегка разогреты спиртом, попросил помочь скатить уазики с платформы. И дело было сделано в пять минут!

Много на свете всяких странностей и совпадений. Ну кто и как мог так подстроить, чтобы грузили машины в Ленинграде первого мая, а разгружать их в Красноярске пришлось девятого? Оба праздничных дня для Андрея и Эдика обернулись рабочими, а между ними им выпали семь дней безделья.