Течет река Эльба

Ромахер развел руками:

— Пока неизвестно даже мне, Петкер. Но я думаю, это очень серьезный мистер. Он, Петкер, сметет, да-да, я не боюсь этого слова, сметет все на своем пути, и восторжествует правда на немецкой земле.

— Милый Курт! — Марта сделала серьезное лицо. — Не слишком ли?

— О, нет, моя дорогая Марта. «Мистер Икс» уже в дороге, он идет, шествует, и наше дело — встретить его и поддержать.

— Что же нам надо делать, Курт, — спросила Марта, — если «мистер Икс» так прелестен?

— Сейчас скажу. — Ромахер сел, нервно запустил пальцы в волосы, задумался.

— У меня есть план, друзья. — Курт оживился. — Шестнадцатого июня ты, Макс, перейдешь на ту сторону и ровно в восемнадцать часов выпустишь шары с листовками. В них будет призыв к народу.

— Яволь, Курт! — Макс встал, вытянулся по-военному.

— Ты, Марта...

— Да, майн херц.

— Тебе поручаю выступить на первом же митинге на студии. Речь — в поддержку порядков, которые будет устанавливать «мистер Икс».

— Конечно, майн херц.

— Вальтраут!

— Слушаю вас.

— Тебе особое задание, фрейлейн с мушкой на щеке. — Курт подошел к девушке.

— Спасибо за доверие.

— Будешь моим связным. Смазливая, ты пройдешь через все кордоны. К тому же поговорки — ключ к русскому сердцу. Не так ли?

Вальтраут парировала:

— Помню. «Пятая спица в колесе». — И обратилась к Курту: — Шеф, а смогу ли я?

— Сможешь, сможешь, фрейлейн. — Курт похлопал легонько по пухленькому подбородку Вальтраут.

Ромахер надел пиджак, сказал:

— Все, друзья. Налей, Петкер, еще по одной. Выпьем за желанного «мистера Икса», который вот-вот постучится...

В это время и в самом деле раздался стук в дверь, что была с черного хода. Ромахер насторожился. Все присмирели. Стук повторился. Курт, вынув пистолет, неслышными кошачьими шагами подскочил к Петкеру, шепнул: «Выйди, спроси кто?» Петкер, взяв переносную лампу, направился в коридор. Вальтраут следила за каждым движением Курта. Она сделала несколько шагов к Ромахеру, тот зло остановил ее властным движением.

— Кто тут? — спросил Петкер, когда в дверь снова постучали.

— Это я, дядюшка, твой племянник.

— Кто?

— Не узнаешь, что ли, дядя? Да это же я, Ганс, племянник. Открой. В гости нагрянул.

— Погоди же ты, проказник, и впрямь я тебя не узнал. — Петкер отодвинул засов, дверь моментально распахнулась, и что-то тяжелое, массивное опустилось на голову хозяина. Лампа вылетела из его рук. Петкер ткнулся лицом в угол.

Одновременно несколько человек вбежали в гасштет. Курт прицелился, хотел выстрелить в высокого парня. Ромахер узнал его: всего лишь несколько минут назад он играл на рояле. Но Вальтраут так резко и неожиданно ударила по пистолету Курта, что выстрел пришелся в настольную лампу. Абажур и лампочка разлетелись вдребезги. Вальтраут успела увидеть, как в комнату Петкера вслед за немецкими товарищами ворвался Костя Вилков. Он ожидал ее возле гасштета и, услышав выстрел, пришел на помощь.

— Стой! — закричал что есть силы Вилков и с пистолетом бросился на Курта. Другие навалились на Макса и скрутили ему руки.

— В машину! — крикнул кто-то.

Темноту прорезал луч карманного фонарика, выхватил на полу две фигуры — Костю и Курта. Ромахер прижал Вилкова к ковру. Прицелившись, Курт выстрелил на свет фонарика. Воспользовавшись заминкой, Костя собрал силы и резко поддал ногой Курту в грудь. Ромахер отлетел на несколько метров в сторону, как кошка, вскочил на подоконник, ударил каблуком в окно. На минуту он задержался в проеме. Вилков бросился к окну. И тут же перед его глазами вспыхнула радуга. Костя пошатнулся и опустился на пол.

— Свет, включите свет! — раздался требовательный голос, и одновременно замигали несколько карманных фонариков. — Найдите выключатель! Дайте свет в комнату! — командовал все тот же голос.

Ввели Петкера. Дрожащими руками он нащупал выключатель.

— Обыскать помещение! — приказал капитан, а сам бросился к окну и наткнулся на Вилкова.

— Обер-лейтенант?

Вилков молчал.

— Обер-лейтенант, вы слышите меня?! — Капитан осторожно повернул к себе лицо Вилкова: из левого уха Кости брызнул фонтанчик крови. — Немедленно в машину — и в госпиталь! — приказал капитан и побежал в зал.

Навстречу ему вели женщину. Это была Марта.

— О, приятная встреча! — воскликнул капитан. — Вальтраут, под арест ее!

Марта, презрительно скривив губы, произнесла:

— Так вот ты какая, фрейлейн с мушкой на щеке.

— Иди, иди! — зло ответила Вальтраут. — Ты сыграла последнюю роль, актриса.

— И этого возьмите. — Капитан показал на Петкера. — А на гасштет наложите печать.

— Сделаем, товарищ капитан, — ответил блондин. — Жаль, главный ушел... И русский обер-лейтенант...

Капитан посуровел:

— Достанем косоглазого, на дне моря найдем. А русский... Может быть, выживет...

Светало, когда машина скрылась в лесу. Они мчались по просеке, по которой сегодня шли в гасштет «Добро пожаловать» Костя Вилков и фрейлейн Вальтраут. Она сидела в машине вместе с капитаном, тихонько плакала и мысленно, как молитву, твердила одни и те же слова: «Ты выживешь, Костя, обязательно выживешь. Ты должен, Костя, выжить. Обязательно выжить...»

Но Костя не выжил. Новый свежий холмик прибавился в городе на кладбище русских, а над холмиком — простой, из фанеры, обелиск, который венчала маленькая железная красная звездочка. На обелиске обыкновенная надпись: «Старший лейтенант Вилков Константин Петрович. Погиб смертью храбрых при оказании помощи немецким друзьям».

Теперь возле этого свежего могильного холмика часто встречаются два человека — седой, почтенный генерал Василий Григорьевич Цинин и молодая женщина Вальтраут Штумме. Они кладут на холмик красные гвоздики и молча уходят каждый своей дорогой, чтобы, может быть, завтра здесь встретиться вновь. У этой могилы с обыкновенной надписью: «Старший лейтенант Вилков Константин Петрович. Погиб смертью храбрых при оказании помощи немецким друзьям».

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

В середине июня в воинские части, расположенные в Германии, прибыла комиссия из Москвы. Ее возглавлял маршал авиации Разговоров, которого помнили по боям под Курском, а потом в Прибалтике. В войсках его любили и знали: человек он толковый, интеллигентный, обходительный. С ним приехал и представитель Главного политического управления генерал Прошин — фронтовик, тоже исколесивший много военных дорог.

Комиссия разбилась на группы и начала работу в разных гарнизонах. Разговоров и Прошин приехали к авиаторам, в полки Крапивина и Петрова. С ними прибыл полковник, черноволосый, курносый, с оспинками на круглом лице.

Подполковник Крапивин выстроил полк для представления маршалу, но тот, приняв рапорт, приказал заниматься по своему плану, пригласив на беседу лишь офицеров.

Чтобы не терять времени, собрались прямо на аэродроме, в просторном ангаре. Здесь стояли простенькие самодельные скамейки, врытый в землю дощатый стол. Все это сделано на скорую руку, чтобы на случай непогоды собирать людей и иметь возможность с ними поговорить.

— У вас, как на фронте, — сказал маршал. — По-походному. — Он снял фуражку, бросил ее на стол, расправил усы. — Правда, бывало, такие помещения комфортом считались... — Маршал обвел рукой ангар. — А теперь, наверное, скучновато живется в этих хоромах. А?

— Живем — не тужим, товарищ маршал. — Встал лейтенант Веселов.

— Не тужим, значит?

— Это же авиация, — вставил Прошин. — Вперед и выше — хлебом не корми.

— Да. Как летаете, старший лейтенант? — спросил маршал Веселова и подошел к нему поближе.

— С частушками, товарищ маршал, — ответили за Веселова.

— Как, с частушками? — поднял брови Разговоров.

— Стихи я люблю, товарищ маршал. — Веселов смутился.