Течет река Эльба

— Ну, что будем делать, Трезорка? — спросил Иван Иванович и потрепал собаку за ухо. — Отступать или наступать?

Фадеев присел на корточки рядом с Крапивиным, положил свою ладонь на шею Трезорки.

— Наступать, Иван Иванович, непременно наступать!

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Они гуляли по тенистым аллеям парка Сан. Бригитта, взяв Прохора под руку, рассказывала о парке, дворцах. Остановились возле небольшого бассейна, уселись на барьер, и в зеленоватой воде закачались их отражения.

В бассейне плавали золотые рыбки. Прохор опустил руку в теплую, нагретую солнцем воду, набрал ее в горсть, плеснул на рыбок.

— Зачем ты их пугаешь, Прохор?! — с укоризной сказала Бригитта. — Посмотри, на тебя даже лягушки сердятся.

— Неужели? — Прохор повернул лицо и на каменных глыбах, торчащих из-под воды, увидел чугунных лягушек. Спины их были выгнуты, глаза выпучены, а из широко открытых пастей фонтанчиками били тоненькие струйки воды.

— Извини, Бригитта, — сказал Прохор. — Я так очарован рыбками, что и не заметил, как вызвал гнев моей золотой рыбки.

— Пойдем, я тебе покажу лебедей, — сказала Бригитта. — Там, в глубине парка.

Бригитта вскочила, схватила Новикова за руку, и они пошли по аллее, которая привела их на небольшую поляну.

Недалеко виднелась китайская сторожка. Бригитта и Прохор подошли к ней, остановились. Небольшой шатер опирался на позолоченные колонны. У входа — статуи охранников. Стены украшали скульптуры китаянок, сторожку венчал золотой шпиль.

— Как ты думаешь, можно войти в эту сторожку? — спросил Прохор. — Мне хочется посмотреть ее и внутри.

— Что ты, что ты... — Бригитта замахала руками. — Пойдем лучше смотреть лебедей.

Они пошли по поляне, на которой было много цветов. Прохор сорвал цветок мака и, взяв Бригитту за лацкан куртки, осторожно вставил его в петлицу.

— Вот, Прохор, и лебеди, — сказала Бригитта. — Смотри! Эту зовут Белая-Пребелая. Видишь, какая гордая. А тот — лебедь. — Бригитта подбежала к ручейку и, делая замысловатые движения рукой, позвала: — Карл, Карлуша, иди сюда. Ну, иди...

Лебедь настороженно поднял голову, несколько раз взмахнул крыльями, аккуратно сложил их, замер.

— Ну, иди же, не бойся, Карлуша, — звала Бригитта. — Ты что, не узнаешь?

Карлуша загоготал, покружился возле Белой, и они подплыли к Бригитте.

— Прохор! — крикнула Бригитта, не оборачиваясь. — Смотри, какие красавцы!

Новиков подошел к Бригитте. Карлуша вдруг вытянул шею, захлопал крыльями, зашипел на Прохора и, оттолкнувшись от воды, словно пружина, мгновенно оказался на берегу. Прохор отпрянул в сторону.

— Карлуша, Карлуша! — заливаясь от смеха, кричала Бригитта. — Так нельзя, нельзя так...

Лебедь наскочил вновь, но осекся: Прохор стоял не шелохнувшись, и Карлуша спасовал. Медленно, будто нехотя, сложил он крылья, взглянул на Прохора, и Новикову показалось, что в бусинках глаз птицы затаился смешок.

— Будем друзьями, Карлуша, — сказал Прохор. — Зачем же ты сердишься?

Бригитта подошла к Прохору, тоже погладила лебедя, легонько подтолкнула его к ручейку.

— Иди, Карлуша, к своей Белой-Пребелой, скучает она. — И, выпрямившись, тихо сказала: — Любовь у них неразлучная, будто у людей.

— А я что, хуже Карлуши! — крикнул Прохор, подхватил Бригитту на руки и закружился по поляне. Бригитта вырывалась из его объятий.

— Пусти, закружишь, пусти...

— Вот и закружу! — кричал Прохор, целуя Бригитту.

— Ну, хватит же, хватит, — умоляюще просила девушка.

Тяжело дыша, он сел на траву. Рядом присела Бригитта. Она прижалась головой к его плечу. Немного помолчали.

Бригитта встала, пошла по поляне, чтобы нарвать ромашек. Прохор смотрел на девушку: на ее гибкий стан, черные волосы, на челку, закрывавшую почти весь лоб, на подбородок с ямочкой и думал: «Сегодня она еще лучше».

Бригитта подошла к Прохору, присела, поджав под себя ноги. Перебирая ромашки, делая из них букет, она спросила:

— У вас тоже есть ромашки?

— Море! — ответил Прохор. — Прямо возле села растут. У нас речка и луга. Мое село Раздольное прямо на берегу. Большое село — целых пятьсот дворов. У вас таких нет — пятьсот дворов! Переберешься на ту сторону Оки, я говорил как-то тебе, так река у нас называется, — трава по пояс. Когда мальчишкой был, в прятки в лугах играли. Заберешься в пырей — обдерешься до крови. Зато в клевере — красотища! Ляжешь на спину, глаза в небо, а над ухом, слышишь, пчела жужжит, с цветка на цветок перелетает. Друзья, бывало, ищут-ищут, так и не найдут. Переплывут домой, а я все лежу в траве и мечтаю. О чем только не мечтал! И о ковре-самолете, и о путешествии в какую-нибудь дальнюю-предальнюю страну, и о девушке, чтобы была самая красивая на свете... Книжки с собой брал. Отец привозил. Поедет в Рязань, целую сумку накупит.

— Кого же ты любишь? — спросила Бригитта. Прохор не понял вопроса. — Кого, я спрашиваю, любил читать?

Новиков ответил не сразу. Есть у него любимые писатели, но знает ли она их?

— Донского казака люблю. — Прохор оживился. — На Дону живет. Знаешь Дон? Рядом с Волгой. Там он живет, донской казак.

— Казак не писатель, — махнула рукой Бригитта. — Казак шашкой рубит. Видела я их в войну.

— А мой казак книжки пишет. Какие книжки-то — зачитаешься! Вся жизнь перед тобой шумит, бурлит, воюет, любит, ненавидит, страдает... И ты все это переживаешь.

— Кто же этот писатель? — Бригитта прищурила глаза, стараясь угадать, кого назовет Прохор.

— Ты, наверное, его не знаешь. Михаил Александрович Шолохов.

— Шолохов?! — Да его Нагульнова у нас почти каждый школьник знает. — Бригитта встала на колени. — Помнишь, с наганом ходил.

— Вот-вот, с наганом. Макар Нагульнов! Макарушка!

— А как книжка называется, убей — забыла.

— «Поднятая целина!» В ней Нагульнов Макарушка обрисован. Люблю Макара. Твердый как кремень. За революцию готов горло перегрызть каждому.

— Мужества у него хоть отбавляй. Помню, как что, наган выхватывал. «От имени р‑революции. Убью, контра!» — Бригитта, смеясь, нацелилась пальцами в Прохора и прищелкнула языком. — А насчет нежности я что-то не помню...

— Эх, Бригитта! — Прохор вскочил на ноги. — Очень нежным был Макарушка. Знаешь, как он Лушку, жену свою, любил?

— Нет, не знаю.

— Как тебе сказать. Любил он свою Лушку ну прямо-таки всем нутром, всем существом своим.

— Ах да, вспомнила! — воскликнула Бригитта. — «Ты опять где-то блудила, кошка!» — так, кажется, Макарушка к ней обращался. Нежность!

— Так он это любя. — Новиков взял Бригитту под мышки, приподнял на ноги. — Понимаешь, любя.

— Бантик тоже Герде рассказывает... — Бригитта лукаво сверкнула глазами.

— О чем?

— О чертях. Ты о Макарушке, а он про чертей. Говорит, у него был земляк писатель. Гоголь. Так тот про чертей больше писал. Ох, Бантик и нагоняет на Герду страха.

— Бантик нагонит, — подтвердил Прохор. — Он и сам черта с рожками изобразит. На нем у нас вся самодеятельность держится.

— Как там Данила? — спросила Бригитта.

— Соскучилась?

— Веселый он.

— Герда любит его, скажи?

Бригитта подумала:

— По-моему, у них просто дружба. Разве так нельзя?

— Почему же.

— Герда с ним дружит. Она любит, наверное, другого.

— Кого же?

— Она любит Гуго. Знаешь, Гуго Брауна.

— Конечно. Хороший парень.

— Она веселая, а он серьезный, как раз пара.

— Верно.

— Недавно Гуго на заводе был. Интересовался, как мы работаем. Ничего, доволен остался. Говорит, надо почаще всем нам встречаться. И не только на танцах. Что-то, говорит, полезное надо сделать. Скажи, что можно было бы придумать? — Бригитта прикусила травинку.

— Есть и у нас секретарь, Яша Пилюцкий. — Прохор нахмурился. — Тяжелый на подъем парень. Но уж если возьмется за дело — берегись. Всех на ноги поднимет.