Течет река Эльба

— От старших начальников. От лейтенанта и выше, товарищ полковник.

Зал разразился дружным смехом.

— Оставайтесь, — махнул Бурков рукой и полез в карман за платком: от смеха, давившего его, на глаза навернулись слезы.

Кротков сел, как ни в чем не бывало покрутил фотоаппарат, навел на Буркова, экспонометром определил выдержку. Пока полковник взбирался на трибуну, степенно раскладывал бумаги, с шумом высмаркивался, Кротков подошел к сцене, занял удобную позицию, приготовился к съемке.

У Сашки сосало под ложечкой — хотелось курить. Он несколько раз доставал из ящика для блица трубку с бородкой Мефистофеля, украдкой посасывал ее и снова прятал.

— Начнем с действий командира, — сказал Бурков.

Крапивин встал, вытянулся, плотно сжал губы. Полковник нацелил на него глаз, острый, сверлящий.

— Ну, что я вам, батенька, должен сказать? Прибыли вы в норме. — Трифон Макеевич посмотрел в бумаги. — В два часа сорок пять минут. Решение приняли верное — на аэродром. Вводную быстро исполнили. Все шло неплохо. Но, черт возьми, почему вы действовали как кустарь-одиночка? Разве у вас нет соседа? Почему вы, я спрашиваю, не удосужились поставить в известность соседа и запросить, что он делает? С этого-то все и началось, Крапивин. — Полковник вздернул бровь. — А тут на́ тебе — плохое, видите ли, самочувствие у лейтенанта Новикова. Да знаете ли вы, батенька мой, почему ваш Новиков плохо себя чувствовал перед полетом? — Бурков искал глазами Прохора, но тот не встал, ждал, что скажет он дальше. — Вот видите, и здесь проявляет недисциплинированность. Новиков, встать! — Прохор поднялся. — Я вам скажу почему. Накануне он был в городе, бродил там черт знает где. Так какой же из него на второй день летчик, я вас спрашиваю? Распустили людей, товарищ Крапивин, вот и пожинаете плоды. Как, по-вашему, на сколько процентов снизилась боеготовность эскадрильи? — обратился Бурков к командиру полка.

— Ваше задание было выполнено. Цели перехвачены на указанном рубеже, атакованы. Атакованы неплохо. — Крапивин попросил у начштаба пленки, на которых были засняты результаты боя. — Если интересует, посмотрите, пожалуйста.

Полковник сощурил глаза, шмыгнул носом:

— Видели, задание выполнено! А какой ценой? Какой ценой, позвольте вас спросить?! До сих пор, поди, самолетик-то на обочине загорает. А он ведь миллион стоит! Миллион!

Бурков взял себя в руки, успокоился.

— Цел самолет, товарищ полковник. Даже ремонта не требует.

— Кстати, как частушечник себя чувствует? — Бурков прикусил губу, чтобы не улыбнуться.

— Навещали. Говорит, скоро летать будет, — ответил Крапивин.

— Гм-м, частушечник!.. Закричал как резаный: «Молодец!» А какой он к чертям молодец, коль горючее не умеет рассчитывать? Ворона он мокрая, а не молодец! — Бурков снова распалился. — В обоз его надо списать и начальником клуба поставить. Вот пусть он и поет там частушки.

— Летать будет, товарищ полковник, — встал замполит Фадеев. — Я был у него. Сказал, за одного битого двух небитых дают.

— И вы туда же! Куда конь с копытом, туда и рак с клешней, — перебил его Бурков. — Кстати, частушки — это по вашей части.

— Не только частушки, товарищ полковник...

Бурков сердито потоптался за трибуной. Доски, на которых он стоял, заскрипели, запели.

Из-под трибуны вылез Сашка Кротков. Он наставил на полковника фотоаппарат, щелкнул затвором. Бурков взглянул на него, прикрикнул:

— Не вертитесь под ногами, молодой человек!

Сашка шмыгнул под сцену, вынул трубочку с Мефистофелем, пососал, подумал: «Уникальный кадр будет: полковник Бурков дает летчикам вздрай».

Авиаторы сидели молча, а Бурков лютовал.

— Бацилла, товарищ Крапивин, проникла в солдатские массы. Кто такой этот самый, как его... — Бурков посмотрел в бумаги, — ефрейтор, ефрейтор...

— Бантик, — подсказал Фадеев.

— Да, этот самый Бантик, кто он такой?

— Авиационный механик, — ответил Крапивин.

— Почему, я вас спрашиваю, он болтается по городу? Вы что, не знаете моего указания?

— Знаем, товарищ полковник, — сказал Крапивин. — Но тут особый случай. В городе был вечер дружбы, выделяли делегацию, а потом...

— А потом — парк, гасштет... — Бурков взял бумагу. — Вот работник комендатуры так и пишет: «Ефрейтор Бантик гулял в парке». Я спрашиваю вас, куда заведут эти гулянки? Куда?! — полковник, казалось, подпрыгнул за трибуной. Доски опять жалобно запели. Из-под трибуны снова вылез Сашка Кротков, щелкнул затвором — сфотографировал стоявших по струнке Крапивина и Фадеева. «Именинники», — подумал Сашка и посопел трубочкой.

Трифон Макеевич захлопнул папку.

— Значит, самолет исправен?

— Так точно, я докладывал по команде. — Крапивин выпрямился.

— Ну ладно. Оргвыводы сделаем потом. Новикова и Бантика наказать своей властью. Когда вернется частушечник, доложите. Примем решение отдельно. — Полковник сошел с трибуны, взял папку под мышку и направился к выходу. Крапивин скомандовал: «Товарищи офицеры» — и десятки глаз посмотрели в спину Буркова, широкую, немного сутуловатую.

— А летать-то вы все же неплохо умеете, — сказал Бурков, садясь в машину. — Проеду к Петрову, посмотрю, как там у него.

Крапивин козырнул, Бурков тоже приложил руку к фуражке.

Машина выехала из городка.

Крапивин вернулся в зал, вытер платком усталое лицо.

— Можно разойтись, — сказал он. — Соберемся завтра в учебном классе.

В столовую шли вместе: Крапивин, Фадеев, Новиков и Сашка Кротков. Сашка смолил свою трубочку с Мефистофелем, Крапивин курил «Беломор». Некоторое время шли молча, а потом Сашка сказал:

— Бурков выступил в своем репертуаре. Первый раз он вам вздрайку давал?

— Как говорится, с выездом в массы — впервой, — ответил Фадеев. — А так приходилось слушать — на совещаниях, активах.

— Мне тоже приходилось. Забавный... — протянул Сашка. — Как-то в штабе он наделал такой тарарам, что все офицеры по углам разбежались. А я не знал, что Бурков в гневе. Иду себе по аллее, покуриваю трубочку. Гляжу, навстречу мне ЗИС, шур — и прямо передо мной стоп. Наблюдаю, фуражка на меня парадная смотрит. Потом фуражка поднялась и из-под нее глянул прищуренный глаз. Шофер выскочил из машины, открыл дверцу, полковник поманил меня пальцем. Подбежал я и ахнул: Бурков! «Слушаю вас, товарищ полковник!» — «Вы почему не на работе?» — «Я фотокорреспондент, у меня работа такая, бродячая. Фотокора, как волка, ноги кормят». — «А голова для чего у тебя, фотокор?» — «Она помогает ногам, товарищ полковник». Смотрю, сверкнул левый глаз Буркова. Думаю, врежет сейчас на полную железку — и на «губу». Я же только с гауптвахты и возвращался. «Ладно», — сказал Бурков и хлопнул дверцей. Я хоть и атеист отчаянный, но все же перекрестился: «Пронесло, Сашка. Твое счастье!»

— Эх, Сашка, — сказал Новиков, — хоть и журналист ты, но все-таки сочиняешь многовато.

Сашка посмотрел на Новикова, поправил фотоаппарат:

— Не сочинишь — не проживешь. Скука съест. Да, авиация, а как у вас насчет «Бурковки» номер два»?

— Не выгорит, — сказал Прохор.

— Что за диковинный напиток? — спросил Фадеев.

— Сельтервассер плюс сорок градусов! — воскликнул Сашка. — Это и есть настоящая «Бурковка», но только номер два.

— О, брат, не обессудь, чего нет — того нет.

Вошли в столовую, сели за командирский стол. Официантка принесла сельтерскую, стаканы. Все молча налили шипучую воду, выпили: порядки здесь соблюдали свято.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

В то воскресное утро светило солнце и легкий туман таял над озером. Обычная четырехместная лодка, на корме которой было написано «Ястреб», отвалила от пристани и, тарахтя мотором, ушла на север. В лодке были два лохматых пуделя — любимцы Курта. Собаки, словно истуканы, сидели посредине лодки, изредка поглядывая на своего хозяина.