Страница 16 из 52
— Докладываю, товарищ лейтенант. У нас с рядовым Кленовым взаимодействие и полный ажур.
В разговор вмешался Кленов:
— Не беспокойтесь, товарищ лейтенант. У меня все в порядке. Можно заводить.
Новиков и Тарасов еще раз внимательно осмотрели самолеты, остались довольны.
— Ну, а Пилюцкого за бока возьмите, — как бы между прочим сказал Новиков.
— Хорошо, товарищ лейтенант. Мы растрясем «бачок» у Яши.
— Вот это по-нашему, а то носы повесили. — Прохор полез в кабину самолета.
— Мы хвост пистолетом держим, — ответил Бантик. — Не так ли, Жора?
— Стараемся. — Кленов легонько толкнул Бантика в бок.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Прохор явился на вокзал рано. Его командировали в город: в эскадрилье переоборудовали комнату политпросветработы, нужно было купить краски и кумач.
Новиков выполнил задание, побродил немного по городу и пошел на вокзал, чтобы пообедать.
Решил зайти в ресторан, там удобнее. Прошел коридор, остановился, прочитал вывеску: «Митропа», подумал, что означает это слово. Догадался: «Средняя Европа» — так называют в Европе рестораны, принадлежащие железнодорожным кампаниям. Когда он ехал сюда служить, заходил в вагон-ресторан обедать. Там впервые и познакомился с этим словом. Оно было написано на высоких, с ручками супницах, на чашках и тарелках, на картонных кружочках, которые подкладывают под бутылки с пивом и стаканы.
Прохор шагнул к двери и вспомнил: немецкие рестораны посещать не разрешается. Пошел назад. Увидел зал. Через открытую дверь заметил: сидят наши офицеры, обедают. «Значит, тут можно», — подумал Прохор и вошел в зал, маленький, неуютный, с характерным для вокзалов запахом. В зале было несколько человек, очевидно командированных. Все ели сосиски, сдобренные горчицей.
«Неужели ничего больше нет?» — подумал Прохор, занимая свободное место. Взял меню на немецком и русском языках, пробежал глазами. Свиной шницель, пожалуй, самая любимая после сосисок еда немцев. Прохор заказал. Пока ждал, окинул взглядом потолок, стены, обедающих: знакомых не было, — значит, под шницель можно выпить бутылку пива с двумя рогастыми козлами на этикетке. И называется это пиво «бок-бир», наверное, из-за этих козлов, что, сойдясь на тропинке, нацелили свои крутые рога друг на друга и вот-вот стукнутся ими так, что посыплются искры из глаз.
Прохор подозвал официантку, заказал пиво. Официантка улыбнулась, нырнула за перегородку, принесла бутылку сельтерской воды.
— Пожалуйста.
— Я просил пиво, бир, — сказал Прохор. — Ферштейн? Понятно? Айн фляше бир. Одну бутылочку пива.
Официантка улыбнулась вновь, обнажив свои белые зубы.
— Я вас очень хорошо понимаю, — сказала она по-русски. — Пиво ферботен, герр лейтенант, не разрешают. Хотите «браузе лимонаду?
— Надоел он этот «браузе». Слава богу, пичкают каждый день в столовой.
Официантка улыбнулась и скрылась за перегородкой.
Офицеры, сидевшие в зале, рассмеялись. Пехотный старшина-сверхсрочник, полненький, губастый, посасывая маленькую трубочку с головой Мефистофеля, сказал:
— Пей, лейтенант, «Бурковку», выпьешь дюжину — захмелеешь, даже пойдешь плясать!
— Бросьте трепаться, — огрызнулся Новиков, принимаясь за шницель. — «Бурковку» какую-то выдумали!
— Вот чудак, — не унимался старшина, — всюду так величают сельтерскую-то: «Бурковка» и «Бурковка». Отстает, авиация, от событий — высоко, значит, летает.
— А почему ее так назвали? — спросил Прохор, разрезая шницель.
Старшина посмотрел, ушла ли официантка, посопел трубочкой с Мефистофелем, тихонько сказал:
— В честь полковника Буркова окрестили. Знаешь такого? Хи-хи!
Старшина был явно навеселе. Глаза его блестели, он то и дело поправлял висевший сбоку фотоаппарат, посасывая трубочку.
— У нас ее только так и величают, сельтерскую-то, — повторил он знакомую Прохору фразу. — Но есть «Бурковка» номер два», лейтенант. Хочешь попробовать? Хи-хи! — Старшина, вынув изо рта трубочку с Мефистофелем, крикнул: — Хелло, Галочка! Принесите, майн херц, мою сельтервассер, понимаете, мою. — Старшина сунул трубочку в рот, посопел ею, продолжал: — «Бурковка» номер два» хорошая штука, лейтенант. Выпьешь, аж в пот бросает. Будешь вставать, а тебя того... и поведет в сторону. Хи-хи!
Галочка принесла бутылку. Старшина хлопнул пробкой, взял у Прохора тонкий конусообразный стакан, налил до половины, налил и себе.
— Ну, авиация, чокаться не будем. Полетели! — Старшина сделал несколько глотков, крякнул, сунул трубочку в рот, похлопал большим пальцем по отверстию в чубуке, пососал, трубочка задымила.
— Вот она и есть «Бурковка» номер два», — сказал он и поторопил Прохора: — Пей, авиация, не миндальничай.
Новиков поднес стакан к носу, понюхал.
— Корн или водка? — спросил он.
— Какая тебе разница, авиация. Разберешься потом, — махнул рукой старшина и вновь хихикнул.
Прохор отставил стакан:
— Заберите, не пью.
— Тоже мне, не пью, — повысил голос старшина. — Пей, авиация, коль подносят. Знай, с Сашкой Кротковым не грешно выпить сельтерской — «Бурковки» номер два». — Прохор заметил, что старшина хмелеет.
— Вот что, Саша Кротков, пока не поздно, сматывай удочки. Ты что здесь делаешь? — Прохор тоже перешел на «ты».
— Я что делаю? Я фотокорреспондент местной военной газеты. Щелкаю вот этим фотоаппаратиком. Может быть, читал в газете: «Фото А. Кроткова». Почти на каждой странице и каждый день.
— Тем более надо сматываться. Нехорошо. В газете проповедуешь высокие материи, а сам «Бурковку» номер два» глушишь...
Старшина пососал трубочку с Мефистофелем:
— Глушу, авиация, глушу...
— Смотри, не ровен час, комендантский патруль.
— Кого? Меня? Да ты что, авиация, спятил? Меня, Сашку Кроткова, и патруль? Ты знаешь, авиация, я живу, как в сказке. Помнишь: я от бабушки ушел, я от дедушки ушел, а от тебя... комендантский патруль, обязательно уйду. Хи-хи!
— А что, уже приходилось? — спросил Прохор, рассчитываясь с официанткой.
— Мне, Сашке Кроткову? Запросто. — Кротков посопел трубочкой, шмыгнул носом: — Были истории, авиация, были. Однажды вот так же сижу, покуриваю (сидел-то не где-нибудь, а в ресторане), разговариваю с представителями местного населения. Передо мной бутылочка пива, сельтерская, то бишь «Бурковка» номер два». В голове чуть-чуть затуманилось. Сижу, пивко потягиваю, трубочку смолю. И откуда ни возьмись — патруль. Я прикинулся, что не вижу его, отвернулся к окну, в скверик поглядываю. Вдруг мне на плечо ложится лапа. Обернулся — передо мной человек с красной повязкой. «Пройдемте, товарищ старшина». «Сначала поздороваться надо, невежда», — ответил я и вновь поглядываю в окошко. Тогда патрульный как гаркнет: «Встать! За мной, шагом марш!» Смотрю, дело принимает крутой оборот. Человек с красной повязкой шуток не любит. Встал. Расплатился, сказал ауфвидерзеен Галочке (она тогда в ресторане работала) и пошел.
Кротков рассказывал, не вынимая трубку изо рта, и она незаметно перемещалась из одного угла рта в другой, так, что Мефистофель все время тряс своей бородкой-клинышком, как бы подтверждая: все, что рассказывает Сашка, сущая правда.
— Идем, — продолжал старшина, — соображаю, что предпринять. Ведь доставит человек с повязкой мою персону в комендатуру, оттуда звоночек редактору — и выписывай Саше Кроткову билет в жестком вагоне до Бреста. Хи-хи!
— Плохо ли? Досрочно в Союз уедешь, — вставил Прохор.
— Салажонок! — махнул рукой Кротков. — Который год ты здесь? Второй? Потому ты и не знаешь, что такое эскорт. А я уж третий трублю. И знаю, что это такое. У нас одного проводили с этим эскортом. Но всем правилам, а там, пожалуйте бриться — прямой путь в Борзю или на Кушку. Слыхал о них? У нас так и говорят, авиация: меньше взвода не дадут, дальше Кушки не пошлют. Хи-хи!