Течет река Эльба

— И что же, мама? — спросила притихшая Бригитта.

— Один эсэсовец не выдержал. Выстрелил в русского. Напугался, гад. Ведь на весь лагерь могло разлететься — русский медведя задушил. Чего доброго и до охраны, мол, доберутся.

— Какой человек, в самом деле, мама! — сказала Бригитта и потянула мать за руку. — Пойдем потихоньку. Я вся дрожу.

Возвращались той же дорогой, мимо причала для лодок, поваленного дуба с гнездом на вершине кроны. Из-за леса медленно поднималась туча. Временами ее перечеркивали яркие змейки-молнии. Где-то далеко-далеко гудело небо, гремел гром.

— Смотри, даже кувшинкам страшно, прячутся, бедняжки, — сказала Бригитта.

— Это они на ночь, дочка, встанет солнце — опять расцветут.

— Скажи, мама, как же могло так случиться: Гете, Шиллер и... Бухенвальд? А? — Бригитта остановила мать, тревожно посмотрела на нее.

Прежде чем ответить, фрау Эрна немного подумала. Не только ее дочь волновал этот вопрос. Люди часто спрашивают: как же это могло случиться?

— Фашизм, девочка, всему виной, — твердо сказала фрау Эрна. — Опутал умы людей черной паутиной. И вот Бухенвальд, Освенцим, Майданек... Тогда и Гете и Шиллер горели в кострах. Ты об этом знаешь.

Они вышли на свою улицу. Стемнело. Зажглись уличные фонари. Свет от них падал на лохматые кроны старых лип, растущих по обе стороны улицы, и листья деревьев, трепеща на ветру, отливали холодным серым блеском.

— Вот и наша обитель, — сказала Эрна, остановившись у подъезда дома. — Пойдем ужинать или еще подышим свежим воздухом? Кажется, идет гроза.

— Постоим немножко. — Бригитта подошла поближе к матери и положила руки на ее плечи: — Мама, я хотела тебе сказать, да не решалась... — Ее мысль прервала молния. Бригитта закрыла глаза.

— О чем, дочка?

— Ты знаешь, Гюнтер ушел...

— Слыхала. Герда как-то сказала. Ну и что же? — как можно спокойнее ответила мать.

— Мама, потом о нем написали в листовке.

— В какой листовке, когда? — Эрна насторожилась.

— Я тебе не говорила, мама, мне положил ее кто-то в карман на заводе.

— И что же в ней написано?

— Гюнтер — герой.

— Слюнтяй он! — воскликнула Эрна. — Таких надо презирать, а не любить.

— Не слишком ли строго? — Бригитта опустила руки. — Может быть, он заблудился, ошибся, может быть, он вернется...

— Хорошо, если одумается, но вряд ли, дочка. — Эрна посмотрела в глаза Бригитты.

Они поднялись в квартиру. Эрна зажгла свет, переоделась. Бригитта подошла к столу, взяла книгу, полистала не глядя.

— Мама, я еще забыла тебе сказать...

— Ну что еще, девочка? — Фрау Эрна присела возле дочери.

— У меня произошла размолвка с Катрин, мама.

— Вот тебе и на. То водой не разольешь. Душа в душу. И вдруг размолвка. Дети еще вы.

— Это серьезно, мама. — Бригитта встала, положила книгу. — Я обидела ее и русского лейтенанта, что был у нас на вечере. — Эрна слушала, строго глядя в глаза дочери. Бригитта продолжала: — Теперь поняла, что поступила глупо. А тот лейтенант почему-то вчера приснился мне. Значит, он обо мне думает.

— Или ты о нем. — Фрау Эрна притянула к себе дочь. — Что я тебе скажу. Обидеть можно любого человека, для этого немного надо. А восстановить потом его доверие бывает трудно. Поэтому извинись перед Катрин, раз ты глупо поступила. Катрин поймет. Ну а с лейтенантом сложнее. Увидишь ли ты его?

— Наверное, увижу, мама. Скоро они придут к нам в клуб.

— Хорошо. Чтобы он не считал тебя негодной девчонкой, посмотри ему в глаза, дочка. Пристально и искренне взгляни. Глаза — зеркало души. Они скажут все сами. Он простит тебя. Мужчины отходчивы.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Над аэродромом опустилась ночь. В этих краях она наступает быстро, незаметно, как у нас на юге. Смотришь, светло-светло, и вдруг словно ворон черным крылом махнул — темень, а на небе глазастые звезды.

Над приводными станциями мигают огоньки. Взлетно-посадочная полоса окаймлена гирляндами электрических лампочек.

Молодые летчики впервые летают ночью. Они побывали уже в «высотке» (так у авиаторов называется помещение, где они облачаются в свои доспехи), надели летные костюмы и теперь ходили возле самолетов, будто марсиане, только что сошедшие на землю с фантастического корабля.

Вокруг молодых летчиков хлопотали командиры звеньев, давали наставления, подбадривали.

Первым должен взлететь лейтенант Павел Тарасов. Он шел наравне с Прохором Новиковым по налету часов в дневных условиях, ему дали несколько контрольных полетов ночью. Тарасов хорошо ориентируется в обстановке, чувствует приборы, не боится им доверять.

— «Сороковой», на старт! — услышал он команду и вывел истребитель на взлетно-посадочную полосу.

— «Сороковой» готов!

— Взлет разрешаю!

Истребитель, покачивая бортовыми огнями, сделал разбег, оторвался от полосы. Где-то далеко-далеко, над гребнем соснового леса, который едва виднелся на горизонте, самолет мелькнул светящейся точкой и погас.

За Тарасовым взлетел Новиков, а потом должен был взять старт Веселов.

Виктор Веселов оправдывал свою фамилию: он действительно никогда не унывал, любил подтрунивать над товарищами. Он иногда читал со сцены свои стихи, но никому не признавался, что написал их сам. Даже ведущему концерта не говорил. Бывало, тот спросит: «Витя, а кто автор стихотворения, которое ты будешь читать?» Веселов отвечал неопределенно: «Из газеты «Доблесть» вырезал, а кто автор — убей не помню».

Перед стартом он настроил себя на «серьезный лад», не раз вылезал из кабины, подходил к командиру звена, спрашивал:

— Как вы думаете, обойдется?

Командир, бывалый летчик, отвечал:

— Не боги горшки обжигают. Все будет в порядке.

Виктор верил командиру. Он летал с ним в зону, выполнял фигуры простого и сложного пилотажа. Да и ночью командир звена неоднократно вылетал с Веселовым, учил его, как надо вести себя в воздухе. И. вот теперь, ожидая команду, Виктор думал: «Не подкачаю».

Он должен вылететь, когда приземлится Тарасов. Кажется, ему разрешили посадку. Да, включили прожекторы. «Посмотрю, как он справится. Ведь Пашка против меня король». Виктор искал глазами истребитель Тарасова. Нашел. Самолет снижался быстро, словно огромный сигарообразный снаряд. Коснулся бетонки. «Молодец», — мелькнула мысль у Виктора. Но что это? Из-под колес самолета Тарасова клочьями рвануло пламя. «Ого, деранул Пашка! Меняй, брат, завтра покрышки. То-то на разборе посмеемся: ничего не скажешь, добротно сработал Тарасов — целое вулканическое извержение за собой оставил».

— «Четырнадцатый», «Четырнадцатый»! Вы что, заснули? — прозвучал голос Крапивина.

— Есть, «Четырнадцатый»! — ответил Виктор.

— На старт, да поэнергичней!

— Есть, на старт поэнергичней!

— Взлет разрешаю!

— Готов!

Виктор не очень резво взял старт. Его истребитель бежал по полосе как-то нехотя. Медленно набирая скорость, он прошел мимо стартового командного пункта, где другие обычно убирали шасси, и только напротив радиолокаторов оторвался от земли.

— Вяло работаете, Веселов, — заметил Крапивин. — Смелее действуйте!

Рядом с Крапивиным сидел Фадеев. Он внимательно наблюдал за посадкой самолета Новикова. Прохор выполнил посадку образцово и тут же по радио получил благодарность от командира полка.

— Уварыч, — сказал Крапивин, повернувшись к Фадееву, — сегодня на разборе будет повод поговорить о полетах молодежи. Как, по-твоему?

— Я готов, Иван Иванович.

— Смотри, Тарасов сел так, что хоть завтра самолет в ремонт отправляй. А Веселов на взлете будто спит.

— Недоработки наши, недоработки, Иван Иванович.

— Если бы только наши, — вздохнул Крапивин. Он спросил в микрофон: — Как Веселов справляется с заданием?

— Пока хорошо, — доложил дежурный штурман.