Кисейная барышня

-- Вы, вероятно, уже знаете, что нам приходится разстаться...-- начала гувернантка, сдерживая волнение.-- О причинах моего отезда я считаю неудобным говорить...

-- Я всё знаю...-- коротко и просто ответила Зиночка и посмотрела гувернантке прямо в глаза.

-- Все-таки нам не приходится об этом говорить... Я пришла сказать вам, что весь дом остается сейчас на вашей ответственности, а главным образом -- дети. Вы им должны заменить и мать, и гувернантку, и сестру -- все... Если встретится какое-нибудь затруднение, обращайтесь ко мне: я всегда буду готова помочь вам словом и делом. Пока я переезжаю на квартиру, а там не знаю, что будет.

Оне разстались с искренними слезами, хотя осталось что-то недоговоренное и скрытое. Эта выдержка Зиночки удавила m-lle Бюш.

Первая глаза дневника Зиночки начиналась так: "M-lle Бюш сегодня уехала. Я ее не обвиняю ни в чем, но знаю только одно, что на ея месте так не сделала бы. Странно, что на прощанье мне хотелось горячо расцеловать ее и вместе поплакать, но что-то такое необяснимое сделало меня холодной... Это показывает, что у меня довольно скрытный характер. Да и как быть откровенной, когда "порядочная девушка" должна делать вид, что ничего не понимает, не видит и не слышит. Кстати, как сегодня удивилась Милочка, когда я сделала ей серьезное замечание... Нужно показать мальчикам, что я большая и буду держать их строго. Бржозовский попробовал-было пошутить относительно m-lle Бюш, намекая на ея привязанность к отцу, но я его очень ловко осадила, так что он даже не нашелся сразу, что ответить, и только посмотрел на меня широко раскрытыми глазами. Одна мама ничего не хочет замечать... Я понимаю, почему m-lle Бюш с перваго раза возненавидела этого Бржозовскаго: у него совершенно фальшивые глаза, и я его тоже ненавижу".

Но Зиночка не могла даже в дневнике написать того, что ее сейчас мучило,-- она боялась даже думать на эту тему. Разве она не могла ошибиться, наконец ей просто что-нибудь послышалось... Ясно было одно, что последняя тень семейнаго счастья разлетелась дымом, и отец с матерью являлись чужими у себя дома. Зиночке казалось, что у них здесь, в этих комнатах, невидимый покойник или тот сказочный призрак, одно появление котораго заставляет все цепенеть. Спасеньем лично для нея явилось то бремя ежедневных мелких женских забот, которыя, как пыль, скрывают постепенно самое страшное горе. О, она теперь с радостью хваталась за каждое дело, только бы не было свободнаго времени. К вечеру она утомлялась до того, что едва могла добраться до своей постели,-- теперь она переселилась в комнату гувернантки и заняла ея место. Тяжелее всего на первое время было то, что приходилось притворяться перед детьми: именно казаться спокойной и довольной, чтобы они не заметили резкой перемены во всем строе жизни: папа уехал по делам, у мамы нервы -- это случалось и раньше.

-- Надо бы нам какую ни на есть мадаму в дом,-- повторяла несколько раз старая Ермиловна, не доверявшая Зиночке.-- Все-таки порядок в доме, а где же тебе одной управиться...

-- Ничего, няня... Может-быть, я как-нибудь и сама справлюсь.

-- Где уж тебе, Зинушка! Да и дело-то твое совсем молодое... Не разорваться же, в самом деле.

Это недоверие старой няньки огорчало Зиночку больше всего, и она старалась изо всех сил заставить уважать себя. Изо дня в день девушка начала забирать в свои руки весь дом, начиная от детской и кончая кухней. Работы было по горло, и даже неопытная Зиночка видела, какой царит везде безпорядок: кухарка ворует, два кучера совершенно лишние; в лавках все забирается по книжкам в кредит, всего выходит много и т. д. Больше всех удивлены были кучера, когда Зиночка пожелала осмотреть конюшни, где стояли лошади, лари с овсом и даже сеновал.

-- Барин и тот никогда не вмешивался в такия дела, а тут вдруг барышню точно укололо. Положим, она по бабьему своему делу ничего не понимает, а все-таки обидно.

Оказалось однако, что барышня понимала и прежде всего отобрала себе ключи. Это уж совсем было обидно.

-- Что мы, разве воры какие...-- ворчал старший кучер.

Зиночка сделала вид, что ничего не слыхала, но ключи так и остались у нея.

-- Ишь дошлая!-- ругалась кухарка.-- Откуда прыть взялась... Это ее мамзель всему научила.

-- Высоко летает, да где-то сядет...-- вздыхала Ермиловна.

Оказалось, что Зиночка умела и хорошо садиться. Прислуга помирилась на том, что вот приедет барин и все пойдет по-старому. Зиночка и сама частенько думала об отце, и ей хотелось услышать от него ласковое слово, но ведь это была несбыточная детская мечта. Она понимала, что при настоящих обстоятельствах он не мог вернуться, и приходилось ждать чего-нибудь необыкновеннаго. Одно безпокоило Зиночку попрежнему: Бржозовский бывал у них почти каждый день и начинал держать себя своим человеком. Елизавета Петровна оживлялась только в его присутствии. По вечерам она уезжала куда-то на извозчике, и это больше всего мучило Зиночку. Прислуга перешептывалась и Бог знает, что могла подумать.

-- Мама, отчего ты не хочешь ездить на своих лошадях?-- спросила ее однажды Зиночка.-- Кучера от безделья скоро сопьются.

-- Не твое дело...-- резко оборвала ее Елизавета Петровна и заперлась в своей комнате, как делала всегда в минуты раздражения.

Она одна ничего не хотела замечать и не обращала на Зипочку никакого внимания, точно все так и должно быть. Вставала она не раньше двенадцати часов, в постели пила кофе и показывалась только к обеду. Вечером бывал один Бржозовский, а другие знакомые точно все забыли, что на свете существуют Ромодины. Сначала Зиночка была рада этому, а потом ее стало безпокоить такое невнимание. Положим, особенно близких знакомых у них в городе не было, но все-таки она была бы рада, если б время от времени бывали у них в доме солидныя дамы.

-- Я замечаю в вас большую перемену, Зиночка...-- заявил однажды Бржозовский, желавший подразнить кисейную барышню.

-- Во-первых, на каком основании вы позволяете себе называть меня полуименем?-- вспыхнула Зиночка.-- Кажется, я не давала вам повода к подобным фамильярностям...

-- А во-вторых?-- с нахальной улыбкой спрашивал Бржозовский.

Сцена происходила опять у рояля. Зиночка только-что хотела разобрать новую тетрадку нот, как вошел Бржозовский и помешал ей. Она встретила его очень холодно и теперь смотрела на него такими глазами, как собака, которую в первый раз ударили палкой.

-- Во-вторых?-- машинально повторила она, чувствуя, как у нея побледнело лицо и задрожали губы.

-- Да, во-вторых...

-- Во-вторых, то, что вы меня компрометируете, m-r Бржозовский.

-- Кисейную барышню? Я компрометирую?

-- Да, вы... Напомню вам только то, что ваши слишком частые визиты могут дать повод к лишним разговорам, и страдающим лицом здесь являюсь я. Если вы сами не догадались пощадить мою репутацию, то я считаю себя в праве напомнить вам обязанности порядочнаго человека.

-- Выражаясь вежливо, вы гоните меня вон...

-- Да...

Бржозовский захохотал ей в лицо, по это било уже напускное нахалество, и он благоразумно не передал своего разговора Елизавете Петровне, которая подняла бы сейчас же бурю. А Зиночка смотрела ему прямо в лицо вызывающим взглядом и сама изумлялась собственной смелости.

"Ну, кисейная барышня, я вам это припомню..." -- думал Бржозовский, кусая губы от злости.

VI.

Между Зиночкой и Бржозовским завязалась глухая и безпощадная борьба. Силы были, конечно, неравныя, но у кисейной барышни оказался неистощимый запас чисто-женской энергии. Такая война не нуждается в словах и ведется с молчаливой жестокостью. Мысль о детях удваивала силы Зиночки и делала ее хитрой, как птицу-наседку. Дело шло не о ней. Когда являлся Бржозовский, она уходила в детскую и всячески старалась не встречаться с ним, насколько это было возможно в одном доме. Даже Милочка, и та чувствовала инстинктивную неприязнь к "анжинеру", который, между прочим, теперь заискивал у детей, чтобы сделать неприятность Зиночке.