Кисейная барышня

-- Мадмуазель, позвольте проводить...

У Зиночки завертелись круги в глазах, и она бросилась бежать. Кто-то вслед крикнул: "Держи ее!". Отдохнула она только через два квартала, где было уже совсем светло от линии магазинов, сбившихся в одну кучу. Тут ей стали попадаться те ночныя подозрительныя тени, которыя сами заговаривали с мужчинами и дерзко оглядывали ее с ног до головы. Но вот и "Аркадия", всегда так ярко освещенная. У подезда дремало несколько извозчиков. Здесь всегда было светло и людно. Магазин m-me Жанет тоже светился, как большой фонарь. Взбежав по деревянному крылечку, Зиночка остановилась, чтобы перевести дух. В магазине всегда так ужасно трещали десятки швейных машин,-- точно это было гнездо железных кузнечиков. Зиночка прежде бывала здесь с m-lle Бюш и теперь боялась, что m-me Жанет узнает ее. Перекрестившись, она отворила дверь. На ея счастье, никого из покупательниц не было, и m-me Жанет, пожилая, обрюзглая женщина с сердитым лицом, стояла у своей конторки и что-то записывала в большую конторскую книгу. В отворенную дверь видна была следующая комната, где за отдельными столиками работали мастерицы -- все такия бледныя девушки, наклонявшияся грудью над своими машинками.

-- Вам что угодно?-- спросила m-me Жапст тем тоном, каким не говорила с покупательницами.

Зиночка передала ей платки, стараясь не попадать в полосу яркаго света из-под абажура стоявшей на конторке большой лампы. M-me Жанет небрежно развернула сверток, поднесла работу к самому лицу и внимательно разсмотрела ее, а потом как-то сверху посмотрела на Зиночку и сухо спросила:

-- Это вы сами вышивали?

-- Да, сама...

-- Жаль... то-есть не к сезону. Балы кончаются, а в Великий пост дамы обходятся с простыми платками.

Когда m-me Жанет начала свертывать платки в прежнем порядке, Зипочка испугалась и прошептала каким-то не своим голосом:

-- Пожалуйста, возьмите... Мне крайне нужны деньги.

M-me Жанет посмотрела еще раз на продавщицу и платки и проговорила уже ласковее:

-- Что я могу вам дать? Платки должны проваляться в магазине до будущаго сезона, то-есть до следующей зимы, а у меня всякаго тряпья и без того много. Если желаете, получите два рубля...

-- Да ведь они шесть рублей стоят, я хорошо знаю!

-- Желаю получить вам за них все десять, если найдете охотника...

-- Нельзя ли хоть три рубля... Ведь я две недели над ними сидела.

К сущности, m-me Жанет была добрая женщина (звали ее Степанидой Марковной, а фирма "Жанет" являлась псевдонимом моднаго магазина), да и платки были хорошо сделаны: рисунок оригинальный, работа тщательная, "со вкусом". Давая три рубля, она все-таки нажила бы рубль на рубль.

-- До свиданья...-- проговорила Зиночка, когда сделка не состоялась.

-- Всего хорошаго.

Когда девушка уже взялась за ручку двери, m-me Жанет окликнула ее:

-- Поверьте, что мне жаль...-- тянула она, поправляя ярко-красную косынку на своей жирной груди.-- Работа прекрасная.

Зиночка стояла с опущенными глазами, чувствуя, что m-me Жанет оглядывает ее тем же гадким взглядом, как только-что пристававший молодой человек.

-- Могу вам предложить нечто другое...-- докончила магазинщица с ласковыми нотами в голосе.-- У меня есть свободное место помощницы старшей продавщицы... Если вы пожелаете занять его, то условия у меня для всех одинаковы: три рубля жалованья на всем готовом.

-- Благодарю вас, но я, к сожаленью, не могу согласиться.

Когда Зиночка вышла, m-me Жанет еще раз пожалела ее: такая хорошенькая рожица была бы приманкой за прилавком. Впрочем, все равно, придет сама... Придет во второй раз и сама будет просить,-- не первая и не последняя.... А где-то я будто видала ее..." -- раздумывала магазиищица, погружаясь в свою расчетную книгу.

IX.

Можно себе представить огорчение Зиночки, когда она вернулась домой: две недели безсонных ночей, и в результате нуль. А в довершение всего -- ни одной души, с которой можно бы поделиться своим горем, посоветоваться. Никогда еще не чувствовала она себя настолько одинокой и безпомощной. Поступить на три рубля жалованья и закабалить себя m-me Жанет, как те бледныя несчастныя девушки, которыя сохнут над машинками -- нет, уж лучше голодная смерть! Удрученная своей неудачей, Зиночка вспомнила про m-lle Бюш, которая вот уже целую неделю глаз не показывает,-- она вывозила на балы своих воспитанниц.

Несчастья и неудачи,-- как сказал Шекспир,-- приходят семьями. Так было и теперь. Не успела Зиночка успокоиться от своего горя, как сделала самое неприятное открытие: кухарка Матрена каждый день носила Елизавете Петровне по бутылке мадеры, и та каждый вечер напивалась. Когда все деньги вышли и закладывать ничего не оставалось, Матрена пошла странствовать по всему городу с записочками, в которых Елизавета Петровна умоляла старых знакомых о помощи. Большинство, конечно, отказывалось разными способами, а некоторые посылали по два, по три рубля -- деньги же опять уходили на вино. Зиночке попалось одно из таких писем, а пьяная Матрена разболтала остальное.

-- Мама, что же это такое?-- взмолилась Зиночка, ломая руки.-- Ведь это позор... унижение... Отчего ты мне ничего не сказала?..

-- Я не могу...-- растерянно повторяла Елизавета Петровна.-- У меня болезнь...

-- Тогда нужно лечиться!..

-- А на какия средства, позволь узнать?.. Нет, я уж лучше водку буду пить...

Только теперь Зиночка увидела, насколько опустилась мать,-- с ней и разговаривать не стоило. Вероятно, несчастная привычка напиваться развивалась годами, и в этом отчасти заключалась разгадка того, что мать всегда держала себя так далеко от детей. Это было удобно в большом доме, но как спрятаться здесь,-- в этих несчастных трех комнатах,-- чтобы дети не видели своего домашняго безобразия? Это домашнее зло было хуже того позора, который называется попрошайничеством... А дети, когда они узнают все, как они будут относиться к родной матери?-- такое открытие убьет в них все, чем хорошо счастливое своим непониманием детство. И без того мальчики доставляли Зиночке немало огорчений, начиная с тех отвратительных слов, которыя они приносили иногда с улицы; в обществе мещанских и чиновничьих детей они заметно дичали, быстро усвоивали грубый тон и вообще начинали отбиваться от рук, а тут еще новая беда.

В дневнике Зиночки, без числа, было занесено следующее: "Господи, научи меня, что делать... Мне страшно жить; страшно подумать о будущем, а ведь, кроме меня, еще трое младших детей. Когда я смотрю на Милочку, мне все представляется ужасный треск швейных машинок в мастерской m-me Жанет, потом эти подозрительныя женския тени, которыя бродят вечерами по улицам, как бездомныя собаки; наконец я вижу нагло освещенныя окна "Аркадии", где погибшия девушки продают свой последний позор... Дай мне силы, Господи, вразуми, научи!.. Я не ропщу на свою судьбу, я буду работать все ночи напролет, но поддержи тех, кто меньше меня... Благодарю Тебя, Господи, что Ты открыл мне глаза, и с радостью принимаю посланное Тобой испытание. Есть много людей лучше меня в тысячу раз, и они без ропота несут свой тяжелый крест, и я пойду за ними, как младшая сестра".

До этого времени Зиночка молилась сама и заставляла детей молиться дома, но не решалась итти в церковь: ее удерживала мысль о знакомых, с которыми можно было там встретиться. Этот ложный стыд теперь отпал как-то сам собой, и Зиночка в первое же воскресенье повела всех детей в собор, куда раньше ездили молиться. Дети одевались скромно, даже очень скромно, но чистенько; были вымыты, причесаны и чувствовали, что их готовят к чему-то торжественному. Зиночка имела теперь такой же строго-ласковый вид, как m-lle Бюш, и в церкви выстроила всех детей в один ряд перед собой, как это делала гувернантка. В соборе все было по-старому: тот же ветхий старичок судебный пристав, который стоял на своем обычном месте, точно не сходил с него все время, пока Зиночка не бывала в соборе. Он поклонился ей и любовно посмотрел на детей. Зиночке сделалось вдруг так тепло: какое-то особенное благоговейное спокойствие наполнило ея душу: она нашла себе и помощь, и поддержку, и новыя силы. Бог услышал ея молитву... А она, малодушная, еще так недавно стыдилась своей бедности и своего труда. Человек, замерзающий и заблудившийся в неоглядной снежной пустыне, вероятно, испытывает то же, когда завидит призывный огонек какого-нибудь жилья. Зиночка молилась усердно и горячо, и все лицо у нея разгорелось. Обедня показалась ей такой короткой, а она еще хотела молиться. Все здесь отвечало ея душевному настроению, и слова неумирающей любви она повторяла шопотом про себя.