На кумысе

Верстах в пяти от главнаго центра промыслов из-за мелкой березовой заросли выглянули шатровыя крыши какого-то строения. Ближе это оказалось сплошным рядом всевозможных построек, слившихся в одно; недоставало только общей крыши. Мы вехали сначала на какой-то задний двор, на котором, как где-нибудь на большой почтовой станции, рядами стояли дорожные экипажи, роспуски, телеги и просто приисковыя таратайки; громадная людская и целый ряд конюшен говорили о большом хозяйстве. За первым следовал второй двор, уже чистый, и наши экипажи остановились у подезда большаго дома, устроеннаго с довольством настоящаго барства.

-- Гаврило Ермолаич дома?

-- Дома-с.

Сам хозяин появился на крыльце и начал приглашать нас к себе. Это был средних лет красивый господин, плотный и свежий; умное типичное лицо, обрамленное темною окладистою бородой, поражало чистотой великорусскаго типа. Собственно нам нужно было только добыть позволение спуститься в шахту, но пришлось войти в дом, который я опишу подробнее, чтобы познакомить читателя с обстановкой больших золотопромышленников..Такие хорошие барские дома встречаются только в Москве, где-нибудь на Поварской,-- низкий, широкий, с антресолями и позднейшими пристройками. Я люблю старинные дома, которые удержались еще в раскольничьей старине,-- от них так и веет стародавним, вековым укладом и семейным довольством. Из передней мы прошли через столовую прямо на садовую террасу, защищенную маркизой. После дорожной пыли и летняго зноя отдохнуть здесь было совсем не дурно. М. и Иван Васильевич были старыми знакомыми хозяина, и между ними завязался оживленный разговор. Перед террасой сплошным цветником развертывался небольшой сад. На центральной куртине бил фонтан, приводимый в действие стоявшим недалеко, эклипсом. Направо оранжереи, в глубине неизбежная земляная горка. Мы осмотрели и сад, и оранжереи, где хозяин угощал нас вишнями прямо с дерева.

-- Я вас без завтрака не пущу,-- говорил он, когда мы опять возвращались на террасу.

Пришел приисковый доктор П--в, тоже оказавшийся общим знакомым. После завтрака Гаврила Ермолаич показал нам коллекцию золотых штуфов и несколько орудий каменнаго века, найденных г. Шешковским в Оренбургской губернии; в числе последних были прекрасные экземпляры каменных топоров и долот из зеленоватой яшмы. В столовой, между прочим, я обратил внимание на старую картину доморощеннаго художника.

-- Это что такое изображено, Гаврила Ермолаич?

-- Святая родина.

-- Невьянский завод?

-- Да.

В зале стоял прекрасный биллиард, на столиках лежали детские учебники и последний нумер Новостей. Вообще, все устроено было полною чашей, без ненужной роскоши, а по средствам хозяев даже очень скромно. Впечатление производило, главным образом, то, что мы были, все-таки, в степной глуши, далеко от настоящаго города, каким является на Урале один Екатеринбург.

До ближайшей шахты было версты две. Равнина, едва опушенная мелким березником, во многих местах-была изрезана глубокими рвами: это так называемые "разрезы". В одном месте работала небольшая механическая мастерская. Из трех шахт мы выбрали самую последнюю, стоявшую на обрыве заброшеннаго глубокаго разреза. Надземная часть ничего особеннаго не представляла, за исключением разве того, что не были еще поставлены бегуны, потому что нечего еще было молоть,-- шла разведка. В небольшом деревянном корпусе работала паровая машина, откачивавшая воду и поднимавшая из шахты землю.

-- Вот мы где спустимся,-- решила М., несмотря на протесты всей компании и особенно доктора.

Иван Васильевич и доктор не пожелали нам сопутствовать. М. поверх платья надела сермяжку, вместо шляпы -- фуражку, но подходящих сапог не нашлось. По совету машиниста, ботинки обернуты были просто холстом, чтобы нога не катилась по мокрым ступенькам стремянки. Студенту-технику, мне и М. молодой штейгер дал по стеариновой зажженной свече, и мы отправились к западне, которая вела в шахту. Нужно было спуститься на глубину 25 сажен. Со свечами в руках мы имели совсем похоронный вид. Вот пахнуло погребною сыростью, и те же сдавленные хрипы рванулись из черневшей под ногами глубины. Главное неудобство спуска заключалось в том, что одною рукой приходилось держать зажженную свечу, значит, свободною оставалась только другая и ею нужно было крепко держаться за мокрую ступеньку.

Когда штейгер и студент исчезли в шахте и пропали даже огоньки их свеч, по очереди начал спускаться я. Стремянка устроена самым простым образом, как всякая лестница, какую приставляют к домовым крышам. Неудобство заключалось только в том, что она поставлена почти вертикально, кругом темно, и ступеньки покрыты грязью. Приходится нащупывать ногой каждую следующую ступеньку и только тогда делать шаг в глубину. Ступеней через пятнадцать, двадцать следовала досчатая площадка -- погреб-погребом и решительно ничего страшнаго. За стремянкой помещается следующее отверстие с следующею стремянкой и т. д. Ширина шахты с порядочную комнату. Стены выложены крепким деревянным срубом. По одной половине идет стремянка, а в другой -- "ходит машина", т.-е. работает водокачка и поднимаются бадьи с породой. Хрипенье шахты обясняется движением воды по трубам и трением штанговой машины.

-- Спускайтесь!-- кричу я М. со дна перваго отделения стремянки.-- Опасности никакой нет.

Храбрая путешественница очень удачно сделала первое "колено" стремянки, и я успокоился за дальнейший спуск,-- на любой площадке можно было отдохнуть. Всех таких колен, как мне помнится, было около 14, и для более нагляднаго представления спуска в шахту могу привести такое сравнение: представьте 14 погребов, поставленных друг на друга: вот вам спуск в шахту. Опасности нет, потому что вы имеете дело только с одним коленом стремянки, а темная глубь шахты закрыта площадкой. В случае, если бы вы и свалились, то весь ужас закончился бы только хорошим ударом о доски,-- отверстие к следующему колену обыкновенно помещается за стремянкой. Конечно, можно свалиться, при некоторой ловкости, и в него, а также и в ту сторону, где с хрипеньем работает штанговая машина и поднимаются на накатах бадьи, но при нормальном состоянии безопасность полная. Что касается воздуха в шахте, то и тут я лично ничего особеннаго не испытывал: сыро, холодно, как в любом подвале, и только. М. хотя и жаловалась на недостаток воздуха, но спускалась все ниже и ниже молодцом.

В средине спуска мы осмотрели заброшенную боковую шахту, которая червем уползала куда-то вбок. Под ногами шлепала застоявшаяся вода, по бокам, при колебавшемся свете стеариновых свеч, точно ребра, торчали вертикальныя стойки, а под головами бревенчатый потолок. В некоторых местах приходилось нагибаться, но это маленькое неудобство с лихвой выкупалось мыслью, что вы ходите под землей на глубине десяти сажен. В одном месте наш проводник показал нам выходную шахту, которая вела на дно разреза; вверху, в суживавшейся трубе, как глаз, брезжился белый дневной свет.

Через 15--20 минут мы были на самом дне главной шахты. На канате висела пустая бадья, под ней кучка какого-то серовато-желтаго щебня, приготовленнаго к путешествию наверх. Тут же валялась тачка, две лопаты и кайло.

-- А где же рабочие?

-- Пойдемте в забой,-- говорил штейгер, исчезая с своею свечей в боковой шахте.

По дощечкам, наложенным для откатки добытой породы, мы пошли опять вбок. Где-то глухо раздались мерные тупые удары, вроде тех, какие вы слышите при выстукивании больнаго. Работа оказалась ближе, чем можно было предполагать по этим ударам. Те же прямыя стойки, тот же бревенчатый потолок и та же сочившаяся под ногами вода привели, наконец, к самому месту действия. Шахта сделала крутой поворот, и мы, при слабом освещении рудниковой лампочки, увидели двух рабочих, долбивших отвесную стену забоя. Весь эффект этой подземной работы как-то сразу исчез: вверху и паровая машина, и ворот, и штанга, а здесь, внизу, два самых обыкновенных мужика, как дятлы, долбят каменную стену -- и только. Один держал стальное сверло, приставив его к камню, а другой колотил по нём железною балдой. Таким образом выдалбливалась дыра, в дыру закладывался динаматный патрон, рабочие поджигали фитиль и убегали за поворот шахты, следовал взрыв, а в результате получались кучки щебня. Каждый вершок вперед покупался поистине египетскою работой.