Птичья гавань

Похоже, он просто лично мне впервые продемонстрировал на что способен.

— Успокоился?

— Нет, — промычал я.

Тогда он уселся на спину, крепко взял меня за шею и сказал:

— А уебать и переспросить?

Я пытался повернуть лицо, чтобы ответить как-нибудь остроумно, но успел только почувствовать дыхание табачного дыма и увидеть фрагмент его верблюжьего лица да кусок галстука, и тут Кузьма ткнул меня рожей в траву, а сам слез. Он верблюд, я — лошадь-ублюдок, — подумал я зачем-то, — и нам не понять друг друга.

Только поднявшись я почувствовал боль в груди и подбородке.

Когда мы подошли к моей калитке, он вдруг достал деньги из кармана брюк и сказал:

— Могу отдать тридцатку. Остальное ты уже получил пиздюлями.

— Очень щедро, — ответил я.

Он отсчитал три десятки. Так мы и расстались. Я немного постоял, глядя, как Кузьма идет по улице к пятиэтажкам. Почему-то сердце билось, обидно было, что я не смог забрать у него сто рублей, или черт знает еще почему было обидно. Выклянчил тридцатку, что я за дешевка! Невыносимо захотелось отмотать драку назад, провести ее иначе, попробовать переиграть. И если этот путь ведет в тупик, то вообще отменить ее, отказаться от такой стратегии. Но на все у меня была одна попытка, я напросился на махач и погорел. Попутал чего-то, прибор для измерения реальности выдал неверные показатели. Казалось, что я смогу справиться, даже проучить Кузьму, этого беззаботного афериста, но куда уж мне.

Месяца два назад Кузьма потерял мой льготный проездной, и сотня, которую я назначил, — очень скромная сумма за такой зихер. По проездному даже в пригород, где мы жили, лишний рубль не надо было доплачивать, а из-за Кузьмы мне пришлось выслушать ругань отца, а отцу ехать в Собес и выпрашивать для меня дубликат, который выдали далеко не сразу. С Кузьмой мы были немного похожи, можно было решить по черно-белой фотографии, что я — это он год или два назад. Вот я ему и давал проездной, без всякого недоверия, а он возьми да и скажи, что потерял. А еще добавил:

— Если придут мусора, ты мне его не давал.

У меня чуть глаза не выпали.

— Ты где его потерял, дурень?! — заорал я.

— Нигде. Просто запомни, что ты мне его не давал.

— Опять тачки вскрывали?

— Никогда я не вскрывал тачек. Только если негде передернуть, — сказал он и пошевелил кулаком в области ширинки.

Однажды Кузьма рассказывал, что они с братом вскрыли пару тачек. Мне представлялось, как они утаскивают магнитолу, провернув очередную делюгу, а мой именной проездной остается лежать прямо на водительском сидении. Так что тридцаха и пара ударов не тянули на компенсацию.

* * *

До дома Кузьма в этот день не добрался. Мы разошлись, и уже через несколько минут его окликнули возле подъезда одной из «змеек». Два выпускника девятого «Б» уже полезли в бутылку: Леджик и Козырь, а с ними затесался еще один типчик — Кипеш. Козырь был нашим местным сумасшедшим, пару раз остававшимся в свое время на второй год. Молчаливый, жилистый, смуглый, замкнутый, неадекватный, добрый, агрессивный, безотказный, — все сразу. Козырь мог позволить себя эксплуатировать или усыпить, мог быть блаженным или бешеным. Но без провокации он не представлял ни для кого угрозы. Что касается Кипе-ша — вот от этого чувака я старался держаться подальше.

В свои тринадцать он смачно ругался матом, смолил как паровоз, мог перепить кого угодно и уже сформулировал для себя жизненную философию, которой по зиме поделился со мной.

— Жука, я не хочу прожить сто лет по совести, не хочу делать добро, не хочу становиться ученым, — сказал он мне неприятно царапая нутро своим высоким тембром, пока я пытался унять головокружение от плохо разбавленного спирта, сидя на ступеньках подъезда. — Я лучше проживу тридцать пять лет в свое удовольствие. Я в рот ебал.

Мне тогда стало жутко от этого темного гедонизма по Кипешу. Вроде бы обычная гоповская ахинея, но эти слова произносил человек младше меня и таким уверенным тоном. Я через силу посмотрел в страшные глаза, потом перевел взгляд на посеревший будто от яда, поглощаемого через рот, резец Кипеша. Эта темная дырка рта загипнотизировала меня. Рябое лицо Кипеша исказила самодовольная улыбка, он затянулся крепкой сигаретой «Магна», от вкуса которой я бы блеванул. Действительно, Кипеш в тот момент жил в свое удовольствие и никак иначе.

Я отчетливо представляю этот еще детский, не сломавшийся, голос, звонко произносящий:

— Кузьма, иди к нам!

Кузьма оборачивается на голос Кипеша. Тот ставит щел-бан себе в челюсть, жестом говоря: «давай бухать».

— Конечно, я за любой кипеш, — отвечает Кузьма.

Этот каламбур представляется мне кличем, на который придет беда. У меня такое чувство, будто я сам видел Кузьму в момент, когда он произносит эту фразу. Но я не мог этого видеть, конечно, я уже был дома. Кормил коз, дрочил, мылся, собирался пойти гулять. Это Леджик потом пересказал то, что знал о встрече Кузьмы с Кипешем и Козырем. Сам Леджик пробыл с ними недолго, только чуть выпил и пошел по своим делам, на собственное счастье отделившись от истории, через день попавшей в заголовки газет.

* * *

Мне позвонил Демон (он же Дельфин или Дельфик) и позвал отмечать Последний звонок на бульваре. Я сказал, что идти так далеко не очень хочется. В действительности я просто побаивался появляться на бульваре в теплое время года. С тем же успехом можно было отправиться в джунгли без какого-либо оружия.

— Пошли, будет Юлина подружка. Ты ей понравишься. Это меня заинтересовало.

— А сколько ей лет? — спросил я.

— Почти шестнадцать. Не думаю, что она еще целка, — ответил Демон и заржал.

Он был ушлый тип в этом плане: рано начал и поменял уже несколько девчонок. Я на всякий случай прикрыл динамик трубки, чтобы похотливые интонации Демона не смогли проникнуть в дом.

— Ладно, зайду за тобой через полчаса.

— Давай быстрее. Я буду ждать во дворе. Твоя телка уже ждет тебя.

С Демоном мы подружились год назад. Сначала мы дрались, но не потому что не поделили что-либо, а по долгу. Класс на класс: восьмой «А» против восьмого «Б». Планировалось это как целое ледовое побоище, но в результате многие отпали, кто-то зассал, кто-то не захотел. Им, по сути, некого было выставить. Был Миша, настоящий силач, и был Козырь — с которым просто никто не согласился драться. Все остальные — проходные бойцы. Сперва мне предлагали идти на Козыря, но я сказал, что с психами не дерусь. Многие припомнили мне третий класс. Как-то раз я бил кулаками по парте и громко орал, на потеху одноклассников, незаслуженно получив двойку. Так что говорили они, давай, будет отличное зрелище, если поставить двух психов. Но я настаивал, что стал нормальным. В действительности я вел себя почти адекватно уже несколько лет, не считая пары резких выпадов: против школьного психолога, проклятого гомосека, одно время достававшего меня расспросами насчет моего детства, и одной тупой учительницы. В результате эти выпады помогли мне подняться на ступеньку, ведь даже здоровяк Миша подошел пожать мне руку: мол, я видел, как ты ругаешься с ней, а потом хрюкаешь в рожу русичке, вот это номер ты выкинул!

Ладно, я не рискнул выйти против Козыря, и он отпал. По большому счету, все это затевалось, чтобы посмотреть, кто победит: Кузьма или Миша. Остальные два боя были простой мишурой, разминкой перед зрелищем, гвоздем программы. Я даже нарисовал в тот день на классной доске двухмерных бойцов и подписал: «Kuzma vs Misha».

Битва состоялась на полянке в парке, кто-то стоял на шухере, палил тропинку, если вдруг мимо пойдут взрослые.

Сначала с нашей стороны вышел Куча. Его противник был моей комплекции, и я тайно болел за него. Давай, мысленно говорил я пареньку из параллели, не бойся Кучу, он просто шумный здоровяк, пытающийся выглядеть лидером, внутри он очень пугливый, ему гораздо проще дается учеба, чем драка.