Страница 17 из 40
Я, Миша и Тимофей сначала ходили в гараж, ходили к Максу, расспрашивали знакомых, кто видел Леджика в последние дни. Мы хотели понять, как он провел последнее свое время, но так толком ни черта и не прояснили.
Мы прикидывали версии:
— Леджика замучила совесть. (Маловероятно)
— У Леджика были еще какие-то проблемы, о которых никто не знал. (Вполне вероятно, но странно, что он не рассказал нам или хотя бы Тимофею)
— Леджика кто-то убил. (Миша и Тимофей были в этом почти уверены)
Но я не верил, что его кто-то убил. Я складывал, как кубики в голове, осколки из впечатлений о Леджике и времени, проведенного с ним вместе, за те пару лет, что мы дружили, его голос, его манеру говорить, его фразы и его легкость. И я думал, что мы не будем правы, что бы мы ни предполагали. Дело не в проблемах и не в совести. Дело в выборе: жить или не жить. Реализовывать себя или не реализовывать. Остаться или спрыгнуть.
Миша и Тимофей внимательно выслушали мою версию, но не сочли убедительной.
Ближе к вечеру позавчера мы были как замороженные. И потом полтора дня просто пили. Только и хотелось бить стекла, пока Тимофей плакал, потеряв своего лучшего друга.
Я сидел за столом напротив Насти, обжигался горячим чаем и представлял, как Леджик задыхался и как потом он висел, раскачиваясь, и как дядя Леня открыл дверь и увидел собственного сына повесившимся в гараже.
Какая разница.
Если в жизни такое случилось, какая разница, случилось это со мной и моим отцом, или с Леджиком и его отцом, или с Мишей и его отцом? Или с Тимофеем, хотя у Тимофея не было отца.
И я распустил сопли тут за столом. Мне хотелось, чтобы Настя меня пожалела, и она подошла ко мне и погладила мои волосы:
— Пойдем в школу.
Тут я как снова проснулся: ведь я уже давно должен быть у Миши. То есть первое мое пробуждение было ложным, а теперь я подскочил по-настоящему.
— Ч-черт, — ударил я себя по лбу.
Было уже девять, а я должен был зайти к Мише еще в полдевятого. Через несколько секунд я уже сбежал вниз по лестнице.
Странный подарок: Настя, которую я считал обычной смазливой дурой. Она стала сегодня внезапным призом мне на один миг, я получил нечто незаслуженное, это женское внимание, скорее всего, мы никогда с ней настолько не сблизимся еще раз. Но как хорошо и вовремя это было сейчас.
Я вышел на улицу. Было морозное солнечное утро конца октября. Приятный холодный воздух и освежающая корочка льда на лужах. Я только вышел из одного подъезда и зашел в другой. Настя, Миша, Тимофей, Леджик — все они жили в длинной «змейке» — доме номер 10 на моей улице. А я жил в пяти минутах, но уже в одноэтажном доме.
Я несколько раз позвонил в дверь Мишиной квартиры, но мне никто не открыл. Хотя и так было ясно, что я уже опоздал. Мы с утра должны были ехать рыть могилу для Леджика, и, наверное, Миша и Тимофей уже были там, они работали. А я опоздал и пропустил одно звено цепочки — то есть я как бы стал предателем.
Чтобы как-то наказать себя, я побежал. Мимо гаражного кооператива, мимо частного сектора, где я живу. Мимо парка, в честь которого наша улица называется Парковой. Потом я не выдержал и перешел на шаг, задыхаясь от кашля курильщика. Прошел только вдоль озера, но потом снова заставил себя рвануть, никаких поблажек, пока лопата не попадет ко мне в руки. Ты виноват, мы все виноваты, что Леджик покончил с собой, — накручивал я обороты, пока мимо проносился коттеджный поселок, и легкие мои горели.
Я остановился и сложился пополам, пытаясь отдышаться, а мир по инерции кружился каруселью. Но зато я совсем протрезвел. С одной стороны от меня было картофельное поле, а с другой — кладбище, и они все время менялись местами, кружась вокруг от резкого торможения. Я обрадовался, что отбил несколько очков этим испытанием, немного реабилитировался после предательства. Но ходил и вглядывался, пытаясь разглядеть моих друзей, и никого не видел. Я обошел все кладбище, но не нашел место Леджика. В результате посидел немного на одной могилке, посмотрел на фотографию покойника, отдохнул и пошел домой.
Пока я наливал себе суп, мачеха звонила отцу. На кухне я поставил тарелку на стол и услышал, как она говорит в гостиной:
— Пришел.
Я отправил в рот пару весел, и мачеха уже протягивала мне радиотрубку. Я взял телефон свободной рукой.
— Да? — спросил я и стал слушать многозначительную тишину.
Наконец отец спросил:
— Как ты?
— Нормально.
Отец еще секунду молчал.
— Думаешь, тебе уже можно пить?
Я об этом не думал.
— А я и не пью, — сказал я.
— Есть уверенность? — спросил он.
У меня такой уверенности не было, поэтому я просто молчал. Отец сказал:
— Часто для людей похороны — лишний повод, чтобы нажраться.
Я повертел ложкой в тарелке и, поскольку отец молчал, сказал:
— Это не обо мне.
— Сегодня будешь дома? - спросил он.
— Не позже часа приду, — ответил я.
Он сказал:
— Ну ладно.
— Ну ладно, — сказал я.
И отключил трубку.
После супа я ненадолго прилег и уже очень скоро проснулся, потому что постучали в окно моей комнаты.
— Спит, что ли?
— Дрочит, наверное.
Я поднялся. Голоса принадлежали Мише и Тимофею. Миша стоял с той стороны окна и вглядывался в мою комнату. На улице было светло, а в комнате полумрак, поэтому я их видел, а они меня нет. Через открытую форточку все было слышно, и я сказал:
— Сейчас я выйду.
Миша по голосу определил, разглядел меня и сказал, в упор прислонившись к стеклу:
— Выходи, бездельник.
Я так понял, что они уже выпили. Оделся и вышел.
— Извини, я проспал совсем немного, — сказал я, пока мы шли к их дому. Мне хотелось сказать им, что я был у Матвеевой, и что она оказалась хорошим человеком, но почувствовал, что нужно сохранить это между нами. Между мной и Настей. И я просто добавил:
— Пришел к тебе чуть позже. Вы уже уехали.
— Да нас Юра забрал в семь утра, — сказал Миша.
Вот же обидно, что я не был с ними. Но тут не только моя вина. Их забрали в семь.
— Нечестно получилось, — сказал я. — Искал вас на кладбище, но не нашел.
— Да какая уже разница, — сказал Тимофей.
Я толкнул плечом Мишу, кивнув на Тимофея. Миша пожал плечами. Нужно было сказать какие-то слова, но это должен был сделать я. А я не знал этих слов. И я просто разок неловко приобнял Тимофея, и скоро мы пришли.
В квартире Леджика было много народу. Естественно, родственники, знакомые, зеваки, кое-кто из технаря Леджика, кое-кто из моего и Мишиного класса.
Мы протиснулись в комнату, где стоял гроб, и я впервые увидел Леджика после его смерти. До этого в гробу так видел только свою мать, но это было не то. Прошло уже восемь лет, к тому же Леджик был моим сверстником. И сознательно это был первый настоящий покойник. Поэтому я стоял и пытался что-то почувствовать. Люди входили и выходили. Матери и дочери. Соседи. Валентина Ивановна Иванова — учительница по черчению и рисованию в нашей школе — качала головой. Тимофей немного постоял возле гроба и вышел. И скоро я обрадовался, что Тимофей вышел.
Потому что зашел Дима Коробкин, встал возле гроба, взял Леджика за руку и сказал:
— Эх, Леха, прощай!
Он это сказал не тихонько, а так, чтобы все слышали. Мне захотелось исчезнуть с лица земли. Я немного знал Диму, все мы его немного знали, но он не был никому из нас другом. Он был на несколько лет старше, кто он и чем занимается, я не знал. То ли простой гопник, то ли непростой. Мы пару раз пили вместе, он остроумно шутил и показался мне неглупым.
И тут он выдает такое:
— Да, Леха, что же ты сделал. Посмотри, тут твои друзья и родители. Мы пришли проститься с тобой…
Чтобы не провалиться сквозь землю, я заткнул уши. Миша стоял рядом и курил, глядя перед собой.
Откуда этот Дима взялся, он сошел с ума — и кровь била мне в виски.
Сначала гроб несли четыре мужика, потом несли мы с Мишей и два мужика. Потом вместо мужиков взялись Тимофей и Дима Коробкин, а мы с Мишей отказались от сменщиков. И тут Дима еще раз выдал: