Зона Пси

– Папа, – прошептал детский голос.

2

Виктор поморщился от солнечного света, ворвавшегося в приоткрытые ресницы. Было непонятно – спину больно или приятно щекотало. Чьё-то дыхание коснулось слуха, чьи-то ноги или лапы шуршали сзади по траве. Солдат внутренне напрягся, но бить наотмашь кулаком не спешил: вдруг там кто-то рядом трётся с добром. Он медленно-медленно повернул голову. Собачьи глаза прищурились от удовольствия, а длинный язык зализывал ему раны на спине или – слизывал кровь.

«Ну вот, а если заразу занесёт?»

Солдат кашлянул. Пронзительный визг метнулся к небу, пёс высоко подпрыгнул на месте и стремительно понёсся к кустам и деревьям, растянувшимся густой зелёной полосой на западе в двести метров отсюда.

– Это не пёс, – произнёс Виктор и сел, потирая сонные глаза. – Это какое-то уродство. – Некоторое время он смотрел за убегающим существом, которое принял за пса. Голова действительно принадлежало псине, где наверх вылез оголившийся мозг, сидел как расплывшаяся шляпа гнилого гриба. Горбатое тело без шерсти напоминало гиену, а длинный чёрный хвост, торчавший стрелой, будто приделан от гигантской крысы.

Костёр давно погас, солнце парило, приятно согревало после холодного утра. Солдат потянулся, косточки всего тела хрустнули. Странно, вчера спина болела невыносимо больно, и сегодня должна вообще не давать двигаться без вскрика и сморщивания лица, но нет – было ощущение, что раны не начали подгнивать, или даже затянулись.

Солдат поднял берцы с земли и потёр пальцами внутри. «Надо же, высохли, лишь в стыках влажные, и чуть-чуть в носах». Он сел на автомобильное кресло, натянул армейский ботинок и стал затягивать шнурки. Вспомнил, как один раз в пустыне набрели на островок с растительностью. Двое раненых товарищей остались лежать под тенью глиняной стены одного из трёх заброшенных домов, а он пошёл искать воду. Через тридцать метров пряталось в низине небольшое полувысохшее озерцо в окружении деревьев. Он забыл взять флягу, а возвращаться пустым под нещадно палящим солнцем не хотелось. Пришлось снять ботинок, черпнуть воды и быстрее нестись к друзьям, чтобы с радостью оповестить, что от жажды не помрут и могут с жадностью напиться. Солдат качнул головой и улыбнулся: они ему этим ботинком чуть по голове не настучали.

Ох как сейчас хотелось пить. Наверное, осушил бы целую цистерну. Глаза забегали по разбросанным вещам: где-то ночью валялась пластиковая белая фляжка, сразу было лень за ней нагибаться.

Солдат обулся и встал на ноги. Внимательно оглядел разбросанный «бомжатский секонд-хенд» вокруг огромного пепелища. Походил и попинал вещи. Фляжка куда-то запропастилась. Может, пока спал, кто-то приходил и унёс всё, что есть полезное? Как назло, желание заправить своё пузо водичкой непомерно возросло. Виктор попробовал сглотнуть слюни, сухой язык прицепился к пересохшему нёбу. Чёрт с ней – с этой фляжкой. Он направился к озеру. Перед взором предстала картина большого затопленного города; сотни, или даже тысячи крыш расположились над водной гладью, затянутой мелкой водорослью. Некоторые дома выглядывали из воды на пол-этажа. Всё это когда-то был частный сектор. Солдат представил, как ночью произошёл провал целого города и спавшие люди больше не проснулись. Хотя, конечно, кто-то и спасся.

– Там, наверное, полно утопленников. – Виктор с грустью вздохнул: что называется – попил сухой водички. Он вскинул глаза и устремил пронзительный взгляд вдаль. Ему снова показалось, что на одной из очень дальних крыш метнулась человеческая фигура. Он усердно всматривался, стараясь различить хоть какое-то движение, но половина озера накрыто плотными облаками вперемежку с тучами, и вся южная сторона тонула в тёмно-серой мгле. Солдат выругался и назвал сгорбившееся существо, которое ему показалось, «грёбаным ниндзя в водолазном костюме». – Он за мной следит. – Виктор усмехнулся. – Бред. Если бы это был омоновец, то хрен ли ему по крышам, как горному козлу скакать. Уже давно бы мне завернули ласты, тем более, когда спал.

Вчера, когда плыл и услышал лязг металла с собачьим визгом, а потом свернул к берегу; в том месте, где не смог забраться на крутой берег, – видел разбитый дом. Вот туда нужно идти. Здесь в округе одни пустоши, заканчивающиеся посадками или, возможно, лесами. Конечно, если будет время, то обязательно всё осмотрит.

Солдат похлопал ладонями по всем карманам, проверяя свои вещи, хотя прекрасно знал, что кроме старой «мобилы» и огнива – разве что призраки моли затесались. И теперь бухают на радостях, что нашли приют.

Виктор пошёл по траве, достигавшей колен и бегающей волной по густому зелёному ковру. Вдоль берега не пошёл: а то ещё рухнет в воду вместе с обвалом – вчерашние восхождения к суше ещё грелись в памяти. Раны на спине начали саднить, пульсировать. Не дай бог, покроются гноем. Он вспомнил, когда ещё был совсем маленьким, как отец пришёл со рваной раной на лбу после драки. И вроде бы промыли, и вроде бы всё затянулось, а батя всё жаловался на боль. Потом, когда лоб раздулся как надувной матрас, ему вскрыли заживший шрам, а оттуда, как из мясорубки фарш, посыпались опарыши.

– Нужно бы чем-то обеззаразить.

Ноги вынесли к земляной дороге. Глубокие засохшие следы от траков пролегли от дальних посадок к наметившимся крышам домов, куда и держал путь Солдат.

– Неужели от танка? – Виктор присел на одно колено, провёл пальцами по рифлёному широкому следу. Он хоть и воевал, но не мог различить – танк это проехался или бульдозер. – Да нет, зачем здесь танки? – Правда, в мыслях пронеслось, что зона, куда он попал, очень странная. Вспомнились бетонные столбы с натянутой колючей проволокой на берегах, возвышающихся вдоль реки или канала, по которому он плыл. И опять же – ни единого человечка, а то чудище с мордой пса говорило, что здесь – всё слишком не так. Всё – слишком не так. Это уже генная манипуляция. Или, быть может… Нет, в нападки инфернальных сущностей он не верил, во всяких там суккубов и инкубов, типа, с помощью которых, в средневековом мире начиная с ночи Сварога всё заполонили химеры.

И – Елизавета.

Ещё издали Солдат различил двухэтажные дома с разбитыми окнами, расположившиеся с обеих сторон дороги. Он даже не мог определить – почему так решил, но сразу понял, что здесь воцарилось запустение. Жизнь давно ушла, покинула собственные жилища. Или её попросту с помощью меча и атома вежливо попросили погибнуть.

Вдоль дороги стояли фонарные столбы; их свет давно угас, лишь навеки поселился в чьей-то мёртвой памяти. Ветер поднял пыль и мусор, завертел, поднял извивающейся тонкой воронкой и где-то на уровне разбитого фонаря всё рассыпал, забросив микроскопические частички в глаза подходившему путнику.

– Ну я же вам ещё здрасте не сказал, а вы уже истерично кидаетесь и требуете алиментов. – Солдат остановился, чтобы освободить заслезившиеся глаза от пыли. Перед тем как ресницы сомкнулись, зрачок успел уловить короткий блеск, как если бы солнечный луч отразился в стекле. Но Виктор не придал этому значения. Отерев слегка воспалившиеся веки, он окинул широким взглядом посёлок. Или, скорее всего, выселок, когда-то принадлежащий к затопленному городу. На пригорке, к которому он поднялся, начиналась асфальтированная дорога. Виктор повернулся, чтобы оценить пройденный путь, и пожал плечами.

– А сюда асфальта, значит, не хватило? – Солдат покачал головой. «Сдали на металлолом. И по фигу что не металл, лишь бы денег нахапать и в бумагах написать, что слишком поржавело. В этом мире никто не замечает – что поржавели сами: их совести, сердца и души». – Зато светофор поставили. Для пробегающих через дорогу зайцев?

Солдат насчитал десять дворов – по пять с каждой стороны. Возможно, вдалеке, там, где за деревьями дорога раздваивается вправо и влево и по центру расположилась заправка, приютились ещё дома. Над крышей заправочной станции возвышалась кирпичная пожарная каланча, больше походившая на маяк. Повсюду валялся мусор, иногда гоняемый ветром. В щели разбитых тротуаров пробилась трава. Низкие изгороди прикрылись густыми кустарниками, в листве которых разные цветы пробовали украсить этот заброшенный мирок. Их поддерживали золото солнца и синева безоблачного неба. Но не помогало. Немое уныние здесь перехлёстывало через край. Ни одной пчёлки или бабочки, ни одной певчей птички, ни одной вопящей вороны. «Возможно, уныние только в моей голове, а миру – всё прекрасно».