Страница 26 из 28
Во вторник сырной недели, который был 20 февраля, царь прислал за нашим владыкой-патриархом сани с приглашением служить у него в одной из дворцовых церквей, именно в верхней, во имя Рождества Богородицы и св. Екатерины, по случаю празднования дня рождения его старшей дочери, по имени Евдокия, которая родилась 1 марта, когда бывает память св. Евдокии, но как этот день приходится на первой неделе великого поста, то царь совершил его [152] празднование сегодня, по принятому у них каждогодно обыкновению. Мы прибыли, поднялись в церковь и служили в ней вместе с патриархом московским и архиепископом сербским, в присутствии царя, некоторых из его приближенных, а также царицы и сестер царя, которые стояли в нартексе; дверь (нартекса?) заперли за ними, чтобы никто не входил, и они смотрели на нас из-за решеток и маленьких окон. Эта церковь очень мала, древней постройки, но ее купола позолочены. По предложению московского патриарха, наш учитель рукоположил священника и дьякона. Так как эта церковь предназначена собственно для царя в зимнее время, смотри, что он сделал. Сойдя с своего места, он обходил церковь и зажигал пред иконами свечи, как кандиловозжигатель. Это повергло нас в изумление и рассеянность. После великого выхода царь подошел к патриархам, и они благословили его крестом, по обычаю. Затем они пошли к царице и к бывшим с нею и также благословили их. После литургии также роздали им антидор.
По выходе нашем из церкви, царь повел троих владык в терем царицы, чтобы они благословили ее, его дочерей, сестер и благополучного сына. Когда они вышли от нее, мы пошли с ними на короткое время в патриаршие келии. Царь прислал владыкам приглашение к трапезе, которая была устроена в той же палате, где и в первый раз. Происходило то же, что и в тот день, касательно раздачи сначала хлеба, потом кубков вина и меда всем присутствующим, затем блюд с яствами, которые гости отсылали домой. При этом царь никого не забывал. Под конец встали, и патриарх раздал первую круговую чашу за здоровье царя, вторую-за здоровье царицы и дочери его, третью-раздал царь собственноручно за здоровье патриарха (московского) и четвертую-за здоровье патриарха [153] антиохийского. Затем встали, воздвигли, по обычаю, панагию и прочли молитву над трапезой. Простились с царем, и мы вернулись в свой монастырь.
VII. Москва.-Обед у патриарха Никона. – Появление на обеде людоедов, разговор с ними Никона и угощение их сырою рыбой. -Их обычаи.
Он захотел доставить нашему владыке-патриарху большое развлечение следующим. Царь посылал вызвать часть племени мученика Христофора, которое состоит под его властью. Имя его Лопани (лопари?) Эти люди едят человечье мясо, а также своих мертвецов. По-турецки их называют ябан-адамысы, по-гречески ajrioi anJropoi, а по-арабски у нас баррийе шахшийе. Страна их лежит при море-океане, что есть море мрака, во ста пятидесяти верстах за Архангельским портом и в 1,650 верстах на восток от Москвы. От них пришло теперь на помощь царю более 17,000, а говорят даже 30.000. Этот народ восстал в древности против Александра, как мы узнали [155] от них чрез переводчиков-ибо у них особый язык, и с ними есть драгоманы, знающие их язык и русский. У них нет домов и они вовсе не знают хлеба и не едят его, но питаются только сырою рыбой, дикими, нечистыми животными и собаками, коих они не варят -так они привыкли. У них нет лошадей, но есть животные, называемые по-гречески elajoV, что есть олень; он водится у них во множестве. Его употребляют для разных потребностей: для перевозки арб, питаются им и одеваются в его шкуру. Ежегодно они вносят в царскую казну известное количество оленьих шкур, которые похожи на пергамент; московиты в них нуждаются.
Они не имеют домов, но бродят по горам и лесам; где остановятся, там и кочуют. Снег и холод не прекращаются в их стране, вследствие чего у них лицо и тело очень белы. Их одежда служит им покрывалом и подстилкой, и другой они не знают во всю свою жизнь, разве только, когда она изорвется в куски, они делают другую (и именно), из шкуры упомянутых оленей, которая похожа на кожу верблюда и с такою же шерстью. Ее сшивают вдвое, именно коротким мехом внутрь и наружу; штаны для ног и покрывало для головы в виде капюшона пришиваются к платью. Эта одежда защищает их от холода. Что касается их богопочитания, то они, как нам говорили, поклоняются небу. Свои дорожные припасы-мясо диких зверей-они прячут в одежде за спиной. Их наружность пугает зрителя; когда мы взглянули на них, то затрепетали от страха- спаси, нас Боже! Все они малорослы, все как один: не отличить друг от друга; сутуловаты, короткошеи и приземисты, ибо головы их сидят в плечах. Они все безбороды – мужчин можно отличить от женщин только по pudenda, ибо сильный холод препятствует у них росту волос. Когда они идут, то их не [156] отличить от стада медведей или других животных – удивительно для смотрящего! Лица у них круглые, будто по циркулю, очень большие, плоские, сплюснутые и ровные; носы приплюснуты, глаза неприятные, маленькие, с длинным прорезом. По этой-то причине они наводят страх на зрителя. У нас не хватало смелости поближе рассмотреть их, ибо они далеки от гуманности и совершенно дики, а потому греки называют их skulkejaloi, то есть собачелицые (Вернее, собачеголовые). Старики у них ничем не отличаются от юношей.
Нам рассказывали служители Кирилло-Белозерского монастыря, на подворье которого мы теперь пребываем, что монастырю принадлежит, в виде угодий. значительное число подданных из этого народа, кои платят подать только оленьими шкурами, ибо кроме этого у них ничего нет.
Когда мы сидели за столом, патриарх Никон послал за начальниками этого народа, именно за тысяцкими, коих около тридцати человек. С ними был переводчик, говорящий на их языке. Когда они вошли, собрание затрепетало при виде их. Они тотчас обнажили головы, т. е. отбросили назад свои капюшоны, и поклонились патриарху странным образом, сгибаясь подобно свиньям целиком. Патриарх стал расспрашивать их об их образе жизни, о том, как они теперь приехали, и об их богопочитании. Они рассказали ему все, о чем мы сообщили, (прибавив), что прибыли из своей страны пешком, а олени везли их арбы. Он спросил их: "Чем вы воюете?” – “Луком и стрелами", отвечали они. – "Правда-ли, спросил он, что вы едите человечье мясо?" – Они засмеялись и сказали: "Мы едим своих покойников и собак, так почему же нам не есть людей?” – “Как вы едите человека?" спросил он. Они отвечали: "Захватив [157] человека, мы отрезаем ему только нос, затем режем его на куски и съедаем". Он сказал им: "У меня здесь есть человек, достойный смерти; я пошлю привести его к вам, чтобы вы его съели". Они начали усиленно просить его, говоря: "Владыка наш! сколько ни есть у тебя людей, достойных смерти, не беспокойся наказывать их сам за преступление и убивать, но отдай нам их съесть; этим ты окажешь нам большое благодеяние".
Когда приехал сюда митрополит Миры, то за многие гнусные поступки его и его служителей и спутников-оказалось, что его архимандрит, а также его мнимые родственники и дьякон курили табак-немедленно всех их сослали в заточение. Только один митрополит избавился, по ходатайству патриарха Пантелярия, а дьякон был впоследствии переведен в монастырь близ столицы. Патриарх до сих пор был в гневе на него, ибо никакое преступление у него не прощается. Теперь он послал привести его к собачелицым, чтобы они его съели, но его не нашли, ибо он скрылся.
Патриарх спросил их: "Что вы обыкновенно едите?" – Они отвечали: "Сырую рыбу, которую мы ловим, и диких зверей, которых убиваем стрелами и съедаем с кожей; из них мы берем с собою запас на дорогу в своей одежде". Патриарх дал с своего стола блюдо превосходной рыбы и хлеба, чтобы они это съели; они поклонились ему и извинились и просили его, говоря: "Наши желудки не принимают вареного и мы к этому совершенно не привыкли; но если тебе благоугодно, дай нам невареной рыбы". Он велел принести. Им принесли большую рыбу, называемую штука (щука),-она была мерзлая, как чурбан,-и бросили перед ними. Увидев ее, они сильно обрадовались и много благодарили. Патриарх приказал им сесть, и они сели. Старшина их подошел и попросил нож. Взяв рыбу, он [158] сделал надрез кругом головы и снял кожу сверху до низу с такою ловкостью, что мы были изумлены. Затем он стал резать ее ровными ломтями, как режут ветчину, и бросал их своим, а те наперебой их хватали и съедали с большим наслаждением, чем человек ест что-либо вкусное и редкостное из царских сластей. Так они съели ее всю с костями, кишками и головой, ничего из нее не отбросив. Попросили другую и так же распорядились с нею, выхватывая друг у друга из рук (куски) с дракой. Зловонный запах ее распространился по палате, и мы едва не лишились чувств от величайшего отвращения к ним и при виде того, как они обтирали руки о свои шубы.