Страница 1 из 16
Екатерина Дибривская
Свет моих пустых ночей
Пролог
Ветер срывает с неба первые тяжёлые капли.
– Значит, это всё? – звучит с надрывом голос дрожащий.
Не поворачиваясь отвечаю:
– Ты же знала, что рано или поздно это произойдёт.
– Да, знала, но я думала…
– Я предупреждал, Слава: не проси невыполнимого.
– Я и не просила, – всхлипывает она.
Я знаю, что сейчас она утрёт нос рукавом, размажет слёзы по лицу, возьмёт себя в руки. Но девушка лишь подходит ближе.
– Я люблю тебя, – тихо шепчет она.
– Не выдумывай, – скрипнув зубами, выдавливаю из себя.
– Я не просила невыполнимого. Знаю, что ты никогда не полюбишь меня, но я люблю, Егор. Я. Люблю. Тебя.
Всё во мне бунтует. Сопротивляется. Оттого, что заставляю себя устоять на месте, оттого, что больше всего хочется стиснуть в руках и никогда не отпускать.
– Это не любовь. Страсть, желание, одиночество… Всё что угодно. Но не любовь.
– Да откуда тебе знать-то? – горько усмехается она. – Ты же хоть что-то почувствовать боишься, всё бежишь и бежишь… А от себя не уйдёшь. Тут как? Либо любишь, либо нет. Третьего не дано. Я люблю. Ты не любишь.
Она уходит. Не оборачиваясь. Спина прямая. Походка от бедра. Чертовски хочется догнать её. Особенно, когда различаю, как рука взмывает вверх и небрежно касается лица. Смахивает слёзы.
Но нет силы, способной сдвинуть меня с места. Даже пустота, развернувшаяся внутри, от лукавого. Я знаю это.
Невозможно любить причину всех своих бед и горестей. Причину всех потерь. Просто невозможно. И я не люблю её. Не люблю.
Заставляю себя отпрянуть от калитки и скрыться в доме. Сметаю женские вещи в коробки, пока обессиленно не опускаюсь на пол прямо посреди спальни.
Вот и всё. Я снова остался один.
1. Она
Меня зовут Слава, – тихо шепчу я мужчине.
Или только так думаю. Бородач внимательно вглядывается в моё лицо и спрашивает снова:
– Как тебя зовут?
Его голос вызывает вибрацию во всём теле, и боль вспыхивает пуще прежнего.
– Сла-ва, – двумя отрывистыми выдохами произношу я, и реальность ускользает.
Окружающий мир теряет краски, погружаясь во мрак. Усталость и боль окончательно побеждают, и сознание предаёт меня, вверяя в полную власть огромному бородатому незнакомцу.
Где-то на подкорках мозга мигает красная лампочка: сейчас не время! Но сил сопротивляться темноте больше нет.
И я надеюсь, что не совершаю свою самую последнюю ошибку, оставаясь без сознания рядом с этим мужчиной, который выглядит гораздо более устрашающе, чем недавние мародёры.
***
Я никогда не знала своих родителей. С самых моих первых воспоминаний в моей жизни был только дедушка. Мы жили в умирающей деревеньке на севере, численность населения которой из года в год всё ближе стремилась к нулю. Молодые жители спешно покидали свои дома, устремляясь в более крупные сёла и города. Очень быстро я осталась единственным ребёнком на шесть жилых дворов опустевшей деревни.
Здесь не было ни школы, ни поликлиники. Даже транспортного сообщения не было. Примерно раз в три недели прилетал вертолёт с провизией, предметами жизненной необходимости и фельдшером, который осматривал стариков.
Именно она, полная женщина с недовольным лицом, поведала мне, восьмилетней девочке, что где-то за пределами непроходимого леса, болот, рек и степи есть жизнь, так отличающаяся от нашей. Там много детей, школа, магазины. И я дала себе слово, что уговорю дедулю уехать из опостылевшей пустой деревни.
– Ох, Славка, – недовольно протянул дед, стоило мне только поднять эту тему. – Мала ты ещё, как устроена жизнь, совсем не знаешь. Чтобы купить дом, нужны деньги. А таких денег у нас нет.
– Но можно же продать этот дом, – пролепетала я. – И купить там, в посёлке, ближе к городу.
Дедушка рассмеялся, мягко потрепав мою лохматую макушку:
– За наш дом, Славка, не выручишь и копейки!
На том все обсуждения лучшей жизни и переезда были закрыты.
Так я и росла единственным ребёнком в деревне. Под присмотром деда и других стариков-земляков. В часы, когда дедушка ходил на охоту или рыбалку, я вела нехитрое хозяйство, выполняла домашние задания по арифметике и письму, которые задавал дед, читала по тридцать страниц в день и делала зарядку. А всё остальное время я мастерила из палок и тряпья кукол и придумывала для них лучшую жизнь в большом городе.
***
К моим семнадцати годам дедушка стал слаб на ноги и мне пришлось овладеть премудростями рыбной ловли. Неподалёку от деревни протекала речушка, и два-три раза в неделю, вне зависимости от погодных условий, я ходила туда с самодельными снастями.
В деревне нас осталось трое. Я, дедушка и наша соседка, бабушка Тома. Вертолёт с провизией давно уже не прилетал, лишь изредка в деревню захаживали егеря да спасатели.
Я никогда не говорила дедушке, но втайне частенько рассматривала старый атлас и запоминала маршрут. Я не была наивной. Знала, что однажды придёт время, и я останусь последним жителем этой богом забытой деревни. Но я не останусь в ней жить.
Читая романы, как, думаю, и все девушки моих лет, я мечтала встретить свою любовь. Лишённая всех радостей детства и юности, в вечном уходе за стариками, которым я не умела отказать, я мечтала однажды вырваться в тот большой мир и найти в нём своё место.
В один из таких дней, после удачной рыбалки, я наварила ухи, отлила полбанки супа и пошла к соседке. А домой принесла плохую весть: бабушка Тома покинула нас.
Тут же кинулась в здание старого телеграфа. Там сохранился единственный на всю некогда богатую промысловую деревню вид связи с большим миром – древняя радиостанция с рацией. Раза четыре в год дедушка ловил волну воинской части, расположенной неподалёку. Так мы и узнавали новости. Так мы и напоминали о себе.
Я пыталась найти нужную частоту несколько часов, но ответом мне была одна тишина.
Мы с дедушкой остались совсем одни. Никому не нужные. Во всём мире не было человека, кто пришёл бы на помощь, случись какая беда.
***
Прошло два года. Каждое утро дед напутствовал меня на случай своей кончины. Стояла середина осени, и он верил, что едва ли дотянет до зимы.
Но случилось непредвиденное. Полуденную тишину разрезал резкий тарахтящий звук моторов. Я выбежала из дому и увидела три странные небольшие машины без верха. Их крупные широкие колёса с лёгкостью преодолевали грязь и другие препятствия. Машины остановились у первого дома на нашей улице. Разномастные мужчины спустились на землю и закурили, шумно переговариваясь.
Выглядывая из-под навеса покосившегося от старости сарая, я прислушивалась к разговорам иноземцев. И эти разговоры мне не нравились.
– Берём всё: монеты, побрякушки, столовые приборы, документы, разный раритетный скарб, – сказал один из них. – Прочешем сначала все уцелевшие дома, следом пройдёмся с металлоискателями по ним же, после переключимся на руины. А в конце посетим кладбище.
Мужчины звонко рассмеялись, словно услышали хорошую шутку. Но ничего смешного я не видела. Зачем им посещать могилы неизвестных людей?
Насвистывая на разные лады, мужчины разделились на две группы и разошлись в разные дома. И начался невообразимый кошмар.
Грохот, звон битых стёкол, отборная матерщина, крики, ор перемежались с частыми глухими ударами моего сердца. Страх сковывал тело онемением, но я заставила себя вернуться в дом.
– Что там, Славка? – прокряхтел дед.
– Там какие-то люди. Мужчины. Их шестеро. По крайней мере, стольких я видела. Возможно, приедут ещё. – выпалила я, хватая вещи, не глядя и засовывая их в старый армейский рюкзак. – Нам нужно идти, дедушка. Я боюсь, что… они хотят ограбить нашу деревню.
Дед приподнялся на локтях и с жаром зашептал:
– Слава, я не смогу уйти, ты же понимаешь?