Страница 29 из 33
Торжество закладки состоялось в девятую пятницу после Пасхи — то есть, по передвижному церковному календарю, первую пятницу Петрова поста, которым произошла в 1651 году Берестецкая битва; в 1910-м, когда в основание храма на Журалихе положен был первый камень, эта дата как нарочно кстати совпала с годовщиной сражения по неподвижному юлианскому счету — или «старому стилю» — 18 июня. И с той поры «девятая пятница» сделалась главным днем поминовения на Козацких могилах, как вскоре стал называться прославившийся по стране скит, где под неё собирались отовсюду великие множества странников-доброхотов. Закладную доску с датой от сотворения мира — 7418 годом — положил сам Антоний Храповицкий в присутствии в точном смысле древнего слова «тьмы» — то есть десяти тысяч паломников.
А уже 10 июня следующего, 1911-го была освящена здесь подземная церковь великомученицы Параскевы. 4 апреля 1912-го в соседнем селе Остров разобрали деревянный Михайловский храм 1650-го года, где по преданию молился перед битвою гетман со своею старшиной, — и 25 мая его освятили на новом месте, в полусотне шагов к северо-западу от строящегося памятника. При разборке у восточной деки престола обнаружили два замшелых каменных креста из известняка с надписями «Зде лежаще Орения» и «Настасия».
22 мая 1915-го, уже в ходе подкатившего под самый порог мирового побоища, освящён был придел князей-страстотерпцев Российских Бориса и Глеба на хорах, — но главный престол великомученика-победоносца Георгия остался неосвящённым до окончания войны.
Так в общей сложности за пять быстротекущих, хотя и переломавших много исторических вех лет на прежде убогом холме посреди чистого поля, где лепилась иевеличная хатка с двумя старыми чернецами, вырос храм-памятник, имевший особенный облик, нигде более во всей Великой, Малой, Белой, Червонной и Чёрной Руси не повторившийся.
…Пришедший сюда путник спервоначала подступал к 97-метровой степе скита, где в череде ниш располагались одиннадцать картин «Казацкой панорамы» Ивана Сидоровича Ижа-кевича, которому судьба отмерила срок жизни в целый век без двух лет — он дожил до 1962 года, став народным украинским художником.
Первая изображала Люблинскую унию 1569 года, окончательно объединившую Литву с Польшей, вследствие чего западнорусские земли, в том числе и Волынь, попали под власть панов, отдавших коренное население на откуп пришлым арендаторам, начавшим притеснять его жизнь и веру.
Вторая показывала «орендаря», который разоряет семью хлопа, отбирая за долги его дом и скарб.
Третья представляла его соратника-откупщика в пантофлях и ермолке, требующего деньги у попа и крестьянки с младенцем за то, чтобы отворить церковь для совершенья крещения. Четвертая — казнь гоголевского Остапа на площади в Варшаве.
Пятая — смерть в огне Тараса Бульбы.
Шестая — Богдана Хмельницкого со старшинами, благословляемых киевским митрополитом на борьбу за волю.
Седьмая — сражение у Зборова.
Восьмая — разгром казацкого табора под Берестечком, гибель митрополита Иоасафа и трёхсот защитников острова.
Девятая — последнего воина, названного здесь Иваном Нечаем, держащего в руках косу и отвечающего насевшим ляхам: «Жив я козаком и умру козаком, а пид вашу паньску конституцию зиов не пиду».
Десятая — скорбный вид поля после битвы, со стихами Шевченко:
Ой, чого ты почорнило, зеленее поле?
Почорнило я од крови за вольную волю:
Круг мистечка Берестечка на чотыри мили
Мене славни запорожци своим трупом вкрыли.
И, наконец, одиннадцатая являла вид Переяславской Рады.
Пройдя через святую браму — врата — внутрь скита, странник первым делом направлял свои шаги в старую деревянную казацкую церкву предводителя небесных воинств архангела Михаила. Сюда были собраны со всего света памятные святыни — икона Троицы, написанная на доске от Мамврийского дуба и присланная из Иерусалима, икона и одежды великомученицы Варвары из Киева, частица мощей победоносца Георгия. Среди известных всякому православному образов в левом нижнем углу иконостаса был и один необычный, запечатлевший местное предание: посреди некоей храмины в деревянной кадке плачут три обнажённых отрока; слева седой арендатор с длинною бородой, в зелёном лапсердаке, тянущий к ним алчную руку — но ей не даёт достать беззащитных детей появившийся справа вверху Никола-заступник, держащий в шуйце епископский жезл, десницею же благословляющий попавших в беду страдальцев. Устное сказание повествует, что некогда изуверный злодей, взявший на откуп у пана православный Никольский храм, задумал было принести в нём сектантское жертвоприношение — заколоть трёх невинных отрочат; но преступление пресёк чудесно явившийся небесный покровитель церкви, справедливо покаравший изверга и спасший детей.
Посреди храма у амвона, под огромным образом архистратига Михаила начинался спуск в подземный ход. Пройдя по нему в полутьме шагов пятьдесят, поклонник попадал в пещеру, в стены которой были вмурованы полки, где за стеклом нашли свой последний покой долготерпеливые казацкие косточки. Но главное их вместилище помещалось перед глазами; обойдя его справа или слева, по пяти ступенькам пришелец попадал на паперть подземной Парасковейской церкви — однако сперва торопился войти по новым ступеням уже с другой стороны в столповидный склеп. Здесь как бы в прозрачном гробе покоились черепа павших в битве; многие из них от векового лежания в торфе почернели, а сверху сквозь прозрачный купол на них изливался солнечный свет.
Вновь спустившись в подземный храм, где хранились две присланные в дар из монашеской столицы в далекой Греции — Святой Горы Афон — иконы Богоматери «Слезоточивая» и «Провозвестница», внимательный странник мог заметить продолжение хода вбок — он вёл в Троицкую часовню над выходом к речке Пляшевке, где хранилось найденное оружие; из неё можно было выйти на береговую луговину к подножию холма Журалихи.
Но обычно все направлялись отсюда вверх — в главный Георгиевский храм, а потом по лестнице в башне подымались в верхний придел, Борисоглебский. Отсюда лучше можно было разглядеть помещенный в церкви Георгия дар самого Иерусалимского Патриарха — трёхраменный крест из кедра, кипариса и певга, утверждённый на подножии из кедрового же пня, в средину которого вставлен был ещё малый золотой крест с подлинного частицей Животворящего Древа Креста Господня, а внизу вложен настоящий камень из Голгофского холма.
Высота всего храма-памятника была двадцать восемь метров. Стены его имели белый цвет, крыша — зелёный, шесть же глав были голубыми с золотыми звёздами и крестами. На отдельно стоявшей колокольне висел пожертвованный русским воинством самый большой на Волыни колокол в 855 пудов, отлитый из стреляных гильз; его подняли в самый канун войны, и звон этот слышен был даже в Австрии, до которой тогда от Козацких могил было всего несколько вёрст.
Но самым большим чудом трёхъярусного собора, делавшим его ни с чем на Руси не сравнимым, было его обращение как бы в единый алтарь. Западная стена храма-памятника была сделана в виде ещё одного иконостаса: шестисаженная арка венчалась образом Нерукотворного Спаса, под ним было написано Распятие с балдахином и лампадами, по сторонам Креста широко раскинулся иконный город Иерусалим. Голгофой здесь служила арка входных врат, превращавшихся тогда в царские, по бокам коих в киоты из красного кварцита и чёрного лабрадорита, воплощавших кровь и скорбь, вплетались символы воинской доблести — Георгиевские кресты и ленты; создателем этой живописи был тот же художник Ижакевич.
И вот, когда в особо торжественные дни весь холм заполнялся народом, Георгиевская церковь делалась алтарем, наружная западная её стена становилась завесой — а собственно храмом служило все широкое поле, увенчанное высоким куполом небес!
Одним из таких особенно запечатлевшихся в общей памяти праздников было освящение весной 1915 года верхнего Борисоглебского придела. Накануне, 21 мая, несмотря на близкое присутствие фронта, линия которого проходила всего в пяти верстах от Берестечка, за всенощной присутствовало несколько десятков тысяч человек. Продолжалась она до самой полуночи, после чего сразу началась всенародная панихида — во время которой на солею алтаря-храма вышла полная сотня священников с кадилами, провозгласивших «Вечную память» защитникам веры и отечества. А в шесть утра это воистину всенощное бдение сменилось раннею обедней. Для православной евхаристии обязательно потребен «антиминс» — плат, в который вложены мощи мучеников. На сей раз из далёкой Москвы были доставлены подлинные святые останки уморённого голодною смертью в 1612 году в подземелье Кремля Патриарха Всея Руси Ермогена, загубленного польскими захватчиками за отказ призвать народ и страну к подчинению. Архиепископ Евлогий возложил их поверх алтаря-склепа, в подножие которого легли кости мучеников-казаков, и совершил службу как бы в соприсутствии воинства небесного и земного.